* * *

Так, на живую нитку, удалось мне сметать основную часть моего заговора против благородного сословия Российской Империи. Но надобно, кроме «кнута», ещё и «пряник». А то господа офицеры, конечно, посочувствуют бедным крестьянам, покачают головами, но потом решат, что своя рубашка — ближе к телу, а потому пусть всё будет по-прежнему… А кто-то в тайне, пожалуй, и позавидует владельцам гаремов, поставя мысленно себя на их место! Короче, надо бы наобещать всяких бенефитов целевой группе, сиречь армейским офицерам. И каковы же будут эти «плюшки»?

Надо подумать… Дворянство наше можно разделить на две группы — богатое и бедное. Первые — придворные вельможи, вторые — обер-офицеры и мелкие чиновники. Это совсем разные категории, и обещать надо им по-разному!

Вельможи, строго в соответствии с градацией пирамиды Маслоу, имеют достаточно денег, чтобы особенно о них не думать. Зато их интересуют более тонкие материи: вольности, права, гарантии неприкосновенности личности и собственности, участие в политической жизни… Всё это надо им дать, или, хотя бы, обещать. На сегодняшний день в этом всём наблюдается жуткий бардак. Скажем, дворянин, состоящий на службе, не может жениться без разрешения начальства; дворцовый служащий не имеет права написать завещания без утверждения его государыней, и прочее, и прочее… И все эти проявления несвободы в вещах, которые в 21 веке кажутся абсолютно частным делом, а здесь строго контролируются — конечно, это раздражает. Именно это и будем обещать — права, свободы, всё такое.

Другая категория — бедные дворяне. Ну, тут всё просто — этим нужны деньги. Скажем, в Англии жалование офицеров в 6 раз выше, чем в России. Свяжем это с парламентом и гражданскими свободами, отсутствием крепостной зависимости… Им там, в Англии, правда, из-за высоких цен всё равно жалования не хватает, но об этом тактично умолчим. Может, они там, на Темзе просто с жиру бесятся? В общем, решено: обещаем им повышение жалования, да и дело с концом. Только не прямо, а, как бы, иносказательно… Я же знаю, как это делается!

Есть, правда, ещё третья категория — как бы «средние» дворяне, владельцы примерно от 200 до 1000 душ. Вот с этими сложнее всего! Политические права их покамест не интересуют, жалование в их бюджете играет небольшую роль, в общем, им обещать что-то трудно. Разве что бурную карьеру в промышленности!

Дело в том, что даже самые богатые поместья приносят довольно небольшой доход. Три, пять, редко когда десять рублей с души — вот и всё, на что можно рассчитывать. А вот промышленные заведения и торговля дают просто несопоставимые доходы! Конечно, вести бизнес дано не всякому, но об этом в пропагандистских листовках мы тоже умолчим! Лучше рассказать больше про прелести предпринимательства, выгодной торговли со всем миром, сказочные богатства, ожидающие на этом пути… Короче — больше позитива, а там по ходу разберёмся!

Итак, поддержка армии в лице самого знаменитого военачальника, пропаганда, выполненная по заветам пиарщиков 21 века, верховная власть, что должна сосредоточится в моих руках в известное время — всё это внушало некие надежды на успех моей отчаянной авантюры. Впрочем, было ещё два кусочка пазла, что нужно было сложить, дабы всё получилось как надо.

Один — это старый мой соратник Воронцов. Всё дело в том, что после такого рода деяния, как отмена крепостной зависимости, меня недвусмысленно ожидала перспектива дворцового заговора. Но, понятное дело, возглавит его не капитан Копейкин, а верхушка аристократии. А Воронцов, если что — один из ярких её представителей… и один из тех, кто давно уж мечтал о конституции и гарантиях прав для дворянства. На этой почве мы могли найти взаимопонимание: я ему — эту самую конституцию, он мне — поддержку отмены крепостного права.

Надо сказать, что ещё во время дела Радищева мы уже обсуждали с ним этот вопрос, правда, в отвлечённой форме: «а хорошо было бы, если бы…». Теперь же пришло время для конкретного разговора, который и произошёл в уединённой обстановке — на лодке, плывущей Невою близ Каменноостровского Дворца. Отплыв от берега на безопасное расстояние, я бросил вёсла и несколько секунд наслаждался строгим фасадом своей новой резиденции, отражающимся в водах Малой Невки.

— Александр Романович! Можете ли ответить мне на интимный вопрос?

— Нет, Александр Павлович, с государыней ничего у меня отродясь не было!

— Тьфу, ты… Да я о другом! Вот откуда вы получаете наибольшие свои доходы на сегодняшний день?

Александр Романович передёрнул плечами.

— Не секрет; уж многие годы наибольшую прибыль дает мне негоциация. Вложения в промышленные заведения на Урале, в Перми и в заморских владениях, сделанные по вашим советам, пока лишь обещают прибыли, но ныне более требуют средств, чем приносят их.

— А поместья?

— Тут прибыль невелика, хотя и хлопот много меньше. У меня ведь все на оброке, как вы знаете… Но к чему этот ваш вопрос?

— Я имею в виду, что, потеряв вдруг свои поместия, вы с голоду не умрёте?

— Отнюдь. Но утратить их всё равно не хотелось бы!

— Это понятно; главное другое: предприимчивый человек способен процветать без мучения бедных рабов! Я хочу отпустить на волю всех крепостных, так быстро, как это только возможно; понятно, что дворянство потребует за то компенсацию. Я думаю предложить взамен свободы и права, с тем, чтобы каждый мог заводить предприятия, не спрашивая ни разрешений, ни привилегий; да так, чтобы их не могли отнять, а суды были бы справедливы. Короче, конституция в обмен на свободу крестьянам. Что скажете об этом?

Воронцов испытующе смотрел на меня, пытаясь понять, насколько серьёзно моё намерение.

— Думаю, многих бы это заинтересовало, — наконец осторожно произнёс он, — да только не все люди имеют довольно предприимчивости, дабы воспользоваться вашей щедростью!

— Мне не нужны все. Я не червонец, чтобы всем нравиться, а недовольные всегда будут. Главное, на первое время будет потребна нужна поддержка от группы сторонников, способных понести мои идеи среди высшего общества. Для этого надобно всячески представлять выгоды, что извлекут умные люди из новых обстоятельств: как прибыльна морская торговля, сколь изобильные блага дарует промышленность, как благотворно спокойствие людей, живущих в регулярном, на законах основанном обществе… Пусть даже всё это будет многократно преувеличено — ничего, нам главное сделать дело, а там разберёмся!

— Александр Павлович, — вдруг забеспокоился Воронцов, — мне вдруг пришла сейчас в ум преглупейшая фантазия: не желаете ли вы кроме душ, отъять ещё и земли?

— Нет, что вы, — сухо ответил я. — Земля останется за прежними своими владельцами!

— Тогда не вижу преград! Для лиц обеспеченных ничего почти и не изменится: мы все поместья свои держим на оброке. Ну, назовётся теперь оброк’арендою' — что же с того?

— Вот и славно! Итак, вы готовы пропагандировать эти идеи среди людей своего круга?

— Вполне, если меня не отправят за то в Шлиссельбург.

— Начинаем после смерти государыни: там уж всё будет по-моему.

— Прекрасно, Ваше высочество! Просто прекрасно! А если вы соберётеся поселить в Шлиссельбург хоть парочку Зубовых…

— Полагаю, за этим дело не станет. Так вы со мною?

* * *

И ещё один кусочек мозаики — это Церковь. Ведь именно священники должны будут прочитать мой коронационный манифест во всех храмах нашей огромной державы… И осечку тут быть не должно.

28 мая 1796 года

Владыка Платон, Митрополит Московский, слушал меня очень внимательно. Призванный залечить мои душевные раны после «разрыва» с Софией Кобургской, он явился со словами пастырского утешения и поддержки; но неожиданно для себя оказался втянут в довольно странный разговор. Нельзя, конечно, сказать, что эта беседа совсем уж для него неожиданна: я уже несколько раз исподволь подготавливал его к этой беседе; теперь же настало время для решительных действий.