Из горла Екатерины вырывался протяжный, нечеловеческий хрип. Губы её посинели, дрожь била полное тело.

— Врача! Врача, скорее! — в отчаянии прокричал Захар.

Вскоре явился доктор Роджерсон. В серебряную чашу хлынула тёмная кровь; императрице отворили вены. Но было, очевидно, поздно.

Она умирала.

С тяжёлым сердцем выйдя из её покоев, я подозвал своего охранника — измайловца, Дмитрия Волховского. С некоторых пор кто-то из верных и надёжных офицеров всегда находился при мне, выступая и телохранителями, и адъютантами.

— Немедленно сообщи Бибикову и Скалону, чтобы, взяв весь наличный состав измайловской охраны, срочно явились сюда. Полковнику Арбенёву поднять полк тревогою, один батальон выслать к Зимнему караулами, другой — направить на охрану Сената, третьим оцепить расположение конногвардейцев, четвёртый оставить в резерве. И послать за вице-адмиралом Нельсоном, — приказать ему немедленно вскрыть «белый пакет».

Так называлась секретная инструкция, в запакованном виде давно уже имевшаяся у всех командующих эскадр и портов, к исполнению которой Балтийский флот должен был приступить в преддверии смены власти.

* * *

Через час в кромешной тьме в Зимний дворец прибыл батальон Лейб-Гвардии Измайловского полка под командованием штабс-капитана Николая Бибикова.

— Нам нужно осмотреть документы императрицы на предмет секретных её распоряжений по случаю смены власти! — вместо приветствия сообщил я ему.

— Но это же значит… проникнуть в покои императрицы? — поразился он.

— Да, это значит, «проникнуть»!

Секунду Бибиков медлил, будто не верил своим ушам, затем взял под козырёк.

Поднявшись по массивным дворцовым мраморным лестницам, мы двинулись в сторону юго-западного крыла, где размещались личные апартаменты Екатерины. Паркеты гудели под каблуками наших сапог; попадавшиеся навстречу лакеи озадаченно переглядывались. Нервы мои были не пределе: если начнётся какая-то заваруха, то будет это именно сейчас!

На входе нас встретили кавалергарды.

— Простите, но доступ на сторону императрицы закрыт! — провозгласил мне командовавший ими поручик.

— Кем?– остро спросил я.

— По распоряжению Платона Александровича Зубова!

Я обернулся к Бибикову.

— Второй батальон от Сената — сюда! И всю артиллерию! Поднимайте морские экипажи!

Затем я перевёл взгляд на побледневшего поручика кавалергардов.

— Карл Карлович, сейчас здесь будет тысяча моих штыков. Вас едва ли две сотни. Вы решительно отказываетесь пропустить меня?

Юный поручик Левенвальде заколебался.

— Вас, Александр Павлович, я готов беспрепятственно допустить в любое время, но эти люди…

— Они со мною. Они со мною, и мы идём внутрь. Если вы против, доставайте свой палаш!

— Но граф Платон Александрович….

— Через час или два граф Платон Александрович станет «графом никто». Не допускайте его ошибок, поручик!

И, отодвинув в сторону растерянного кавалергарда, мы вошли в покои императрицы.

Она оказалась ещё жива. Доктора Вейкарт и Роджерсон пытались облегчить её страдания, прикладывая к ногам шпанские мушки, но надежды, по их словам, уже не было.

— Делайте своё дело, господа! — произнёс я сопровождающим. Офицеры, очевидно, испытывая неловкость от исполняемой роли, начали досматривать ящики и секретеры, бегло читая заголовки найденных бумаг. Наиболее важные сразу подавались мне.

За полтора часа были найдены документы, касающиеся наследственной доли графа Бобринского, проект возрождения Константинопольской империи, переписка с бароном Гриммом, секретные бумаги 3-го польского раздела, и ещё масса интересных документов. Но ничего, относящегося к наследованию власти, в покоях императрицы не имелось.

Остался последний секретер, ключи от которого найти не удалось.

— Ломайте! — коротко велел я, и вскоре треск благородного палисандра покрыл хрипы умирающей императрицы. Я ждал, нервно барабаня пальцами по стеклу окна, выходящего на недавно замощённую площадь перед Адмиралтейством.

— Александр Павлович, посмотрите! — произнёс Бибиков, поднося мне какой-то свёрток.

Внутри него лежали крохотные рубашечки, шапочки, пелёнки… Это были наши с Константином детские вещи, тщательно хранимые любящей бабушкой наравне с важнейшими государственными бумагами. Черт…

Я отвернулся к окну, уткнувшись лбом в стекло. Бибиков и Волховский растерянно ожидали, когда мои плечи перестанут сотрясаться от сухих, конвульсивных рыданий. Черт! Да не моя она бабка, не моя! Что, наконец, со мною⁉

— Ваше высочество… Преображенский полк входит на площадь! Надо что-то предпринять!

Подняв глаза, я с трудом различил за стеклом, как на темную, как сама ночь, Дворцовую площадь входят отряды солдат в преображенских мундирах, ведомые обер-офицерами с факелами в руках. Похоже, сейчас начнётся!

— Вы нашли его? — не оборачиваясь, бросил я через плечо.

— Завещание найдено, Ваше Высочество! Оно соответствует воле императрицы, выраженной ранее: наследником престола провозглашаетесь вы. На вас возлагается обязанность выдать замуж сестёр ваших и заботиться об их будущности.

— Кажется, капитан, сейчас разговор пойдёт по-другому — кивнул я на выстраивающиеся перед дворцом ряды гвардейских солдат. — Эти ребята читать не умеют, зато хорошо стреляют и колют! Где второй батальон? Где моряки?

Мы спешно спустились вниз, выйдя в морозное тёмное ноябрьское петербургское утро. Перед входом во дворец стоял выстроенный в два ряда батальон измайловцев; преображенцев же было много больше. Хорошо, хоть семёновцев с ними нет!

Это выступление не было для меня большим сюрпризом. Я давно уже выяснил, что в самом деле запланировал Николай Иванович Салтыков, и почему так легко он отдал мне крайне важное Новороссийское генерал-губернаторство, не говоря уже про коммерц-коллегию и флот: потому что главным он считал контроль над армией. Имея на руках «большие батальоны», всегда заберёшь всё, что угодно, у того, у кого таковых нет!

Мы со Скалоном сделали многое, чтобы развеять это преимущество. За несколько последних месяцев «семёновцы» почти полностью нами распропагандированы. Гвардейские офицеры, никогда не интересовавшиеся, что происходит в полку, должно быть, теперь страшно удивляются, почему из солдаты отказываются выходить из казарм… Конногвардейцы, спасибо Чарторыйскому, вовремя блокированы на своих зимних квартирах силами запасного батальона измайловцев и Гвардейского экипажа. Но вот преображенцы… С ними не получилось, да.

— Что они хотят? — спросил я у капитана Бибкова, командовавшего защищавшим нас теперь первым батальоном измайловцев.

— Требуют доступа во дворец. С ними Николай Зубов!

Интересно… Зубовы всё-таки стакнулись с Салтыковым!

— А что, если их не пустят?

— Грозят войти силою!

Мысли мои метались бенгальскими тиграми в клетке. У нас один батальон, у них — видимо, целый полк. Второй батальон на подходе, очевидно, и моряки тоже скоро будут, но подойдут они со спин преображенцев. Наши силы будут разорваны и не смогут действовать сообща, особенно в этой кромешной темноте. Преображенцы вполне способны смять нас и ворваться во дворец, а наши подкрепления даже не смогут понять, что происходит.

Одно понятно: нельзя пускать их во дворец. У Зубова с Салтыковым наверняка заготовлено уже фальшивое завещание на Павла.

— Александр Павлович, что происходит?

Обернувшись, я увидел полковника Арбенёва.

— Я, как только услышав про беспорядки, тут же прибыл в полк, но оказалось, что вашими приказами все люди уже распределены по городу!

— Иоасф Иевлевич, как видите, Преображенский полк поднял мятеж! Услышали, что императрица при смерти, и теперь желают установить своего императора!

— Да что же это! — Арбенёв, выхватив шпагу, двинулся вдруг в сторону преображенцев.

— Ребята! — послышался его срывающийся голос. — Прекращай бузить! Государыня императрица повелела передать престол Александру Павловичу, о чём оглашён рескрипт был! Великий князь Александр есть действительный наследник ея скипетра и власти! Все присягайте ему!