– Господи, где я?

– В Ацуе, – раздается совсем рядом. Слава оборачивается и видит окошко в стене с надписью «Касса», откуда на нее смотрит продавщица билетов. Лицо продавщицы по размеру и по форме совпадает с окошком. Слава подходит ближе и непонимающе спрашивает: – Что?

– В Ацуе. Город такой – Ацуй, – цокает продавщица.

Слава оглядывается и выходит из-под козырька станции. Солнце уже утреннее, яркое. Прямо на станции стоят карусели, лошадки блестят в рассветных лучах. Билетерша высовывается из окошка и громко спрашивает:

– Кататься будете?

– Что?

– Кататься будете? – повторяет билетерша.

Слава ничего не понимает. Видимо, это платные карусели, думает она и отрицательно крутит головой. Билетерша скрывается в окошке, а Слава идет дальше и выходит в город. Опускает на асфальт свои баулы, достает телефон и звонит Марку.

– Марк, почему ты не остановил поезд? Я в Ацуе, – и хохочет на всю улицу. – В Ацуе, представляешь! Будет что вспомнить.

– Аленушка, сестрица моя! – вдруг раздается в трубке чужой детский голос, и у Славы пробегают мурашки по спине. – Выплынь, выплынь на бережок. Костры горят высокие, котлы кипят чугунные, ножи точат булатные…

Славино сердце ухает вниз. Она выныривает из сна и беспорядочно ловит воздух губами. Вокруг темнота.

e-mail: [email protected]

https://vk.com/a.nagirnaya

https://t.me/anagir

Юрий внимательно разглядывает свои новые владения. Отдельный кабинет. Длинный, с персиковыми стенами и большим диваном. Вдоль стен – шкафы, в углу – рукомойник. Большое окно с вертикальными жалюзи выходит во двор, жалюзи тоже персикового цвета. Прямо напротив окна – вход в здание. Но рабочий стол отвернут от окна, и все равно не видно, кто – приходит, кто – уходит. Да и некогда глазеть в окно. Зато удобно с точки зрения пожарной безопасности – первый этаж, выход за спиной. «Правда, в случае пожара я вряд ли побегу в эту сторону», – ухмыльнулся Юрий, подумав о десятках крошечных беспомощных детей.

– Юрий Юлианович, нам нужно вас сфотографировать. – В кабинет зашла молоденькая и бойкая сотрудница пресс-службы. – Это для сайта.

Кому это нам? – иронично поинтересовался Юрий.

– Ну, – растерялась девушка, – мне и вам…

– Окей. Где будете фотографировать?

– Давайте за столом.

Юрий сел за стол, девушка сделала несколько кадров, и ее нос поморщился в сомнениях.

– Что? – спросил Юрий.

– Вот сережка… Может быть, снимете? Чтобы, если что, мне не пришлось снова приходить и перефотографировать.

– Ну окей, – он вынул из левой мочки кольцо.

Девушка осталась довольна, сделала фотографии и упорхнула. А Юрий вставил сережку обратно и продолжил осваивать новое пространство: расставил по шкафам книги, впихнул снизу большую коробку с японскими иероглифами, в ней задребезжали бутылки. Долго искал место для китайской поющей чаши и серебряного колокольчика. Но сложнее всего пришлось с лютней – где ее лучше хранить? В шкафу или на стене? Решил пока положить в шкаф. Достал мешок с вязаными осьминожками и положил за стекло.

Юрий вышел в коридор.

– О, наш новый заведующий, – расплылась в улыбке Марина. – Молодой, красивый. Что будет, девчонки, что будет…

Дюймовочка Марина всегда поддевала его, он привык. Поэтому невозмутимо спросил:

– Как ночь прошла?

– Арсланова балагурила, а так – нормально.

Утром я совсем не волновалась, но пока доехала до бюро, внутри все уже подрагивало и подергивалось, а желудок висел тяжелым камнем. Пора выпить успокоительной травы, подумала я и проглотила желтенькую таблетку. Через час выезд.

Мы ехали с Леонор на такси.

Еще когда тыкала в экран, заказывая машину, я поняла, что что-то не так. Мне сложно сосредоточиться. Даже простые действия вызывали торможение в моей голове. Можно было бы привычным способом разогнать поезд мыслей – начать волноваться, но теперь и это не выходило, как бы я ни силилась. Я таращилась в окно, и мне ни о чем не думалось. Мысли, как воздушные шарики на дне рождения малыша, были подвешены слишком высоко, до них не дотянуться. И я внутренне прыгала, прыгала, но только задевала их краешки кончиками пальцев, а ухватиться никак не получалось. Неужели это действие валерианки?

Все же я сохраняла рассудок и даже отдавала себе отчет в том, что дела мои плохи. Подобное состояние для переводчика совершенно точно не является рабочим. Но мысль о том, чтобы предупредить о происходящем Леонор, даже не приходила в голову. Раз я взяла на себя задачу, я должна выполнить ее. Во что бы то ни стало. Исполнительный работник победил во мне здравомыслящую мать.

Я безразлично смотрела, как мы подъезжаем к министерству. Отрешенно выходила из такси и следовала за Леонор. Потухшие угли моего здравомыслия пытались воспламениться, когда мы встретились с приехавшим из штаб-квартиры Дювалем, дамой от министерства культуры и директором Большого театра. Но, как я ни старалась, безмятежность не покидала меня.

Что может быть страшнее безучастности в ответственный момент? Как будто все английские слова разом провалились в пассивный словарь: слышу – понимаю, говорю – не могу вспомнить. Словно у меня остались в наличии только записанные на подкорку слова Юнескиша. Так мы иронично называем в бюро тот особый язык, на котором говорят в организации: в отчетах, проектах, новостях и переписке. Специфическое построение фраз и типичный набор слов, часто применяемых в ЮНЕСКО. Всемирное наследие, изменение климата, цели тысячелетия, устойчивое развитие, нематериальные ценности… Только они и были у меня на поверхности, за остальными словами приходилось нырять на глубину. Иногда так глубоко, что я замирала и долго не выныривала. Все так замедлилось, что я физически ощущала, как прокручиваются шестеренки в моей голове, как витиевато бежит импульс по серому веществу. Дошло до того, что участники переговоров сами стали мне подсказывать. Это был конец. Полное фиаско.

Мне казалось, то вот-вот Леонор не выдержит и скажет:

– Да что с тобой, Слава?! Ты что одеревенела? (Впрочем, последнее слово она точно не смогла бы произнести).

Так или иначе, но я справилась. Ко мне отнеслись снисходительно – ведь мои забуксовавшие услуги ничего не стоили их бюджетам. А дареному коню, тем более беременному, в зубы не смотрят.

Сидя в пропахшем елочкой такси рядом с молчаливо-напружиненной Леонор, я еще витала в облаках. Но уже на рабочем месте, когда действие таблетки стало рассеиваться, меня придавило стыдом. Стыд был таким липким, что я не могла поднять головы из-за рабочего стола, не говоря уже о том, чтобы посмотреть в глаза начальнице.

Леонор распирало от претензий, как банку сгущенки в кастрюле с выкипевшей водой: вот-вот рванет. От напряжения у меня заложило уши, и я вышла в туалет.

Там моя жизнь снова окрасилась в красный.

Леонор раздраженно поглядывала в коридор. Слава заперлась в туалете и долго бубнила в кабинке – с кем-то там разговаривала по телефону. Все внутри Леонор кипело. Ей хотелось возмущаться из-за Славиного провала в министерстве, но ведь Слава оказала ей услугу, не входящую в ее обязанности, совершенно бесплатно. А значит, ее нужно скорее благодарить. К тому же она беременна, с досадой подумала Леонор и глубоко вздохнула: беременный сотрудник – это проблемный сотрудник.

Слава с бледным лицом появилась в проеме и прошла к своему столу, странно поддерживая живот. Она медленно опустилась в кресло, и оно чуть подалось назад.

– Мне… – начала она нерешительно, – пришлось вызвать скорую. За мной сейчас приедут.

– Что случилось? – обескураженно спросила Леонор, и Слава ограничилась расплывчатым «надеюсь, что ничего страшного, но пусть врачи посмотрят».

Через десять минут Слава попрощалась с Леонор, взяла сумку и направилась к выходу. Ей казалось унизительным докладывать все подробности своей медкарты в рабочих стенах, которые, как известно, все слышат.