Вот в каком положении находилась Галицкая Русь в 1848 году, когда национальное движение, охватившее почти половину Европы, дало и ей толчек к жизни. Не следует, однако, забывать и того, что австрийское правительство, прижатое к стене мартовскою революциею в Bене, итальянскою войною, мадьярским восстанием и польскою «рухавкою» во Львове, искало и нашло опору на юге у хорватов, на севере у русских галичан. Желая иметь в русском населении Галичины противовес польским стремлениям, австрийское правительство начало усердно поддерживать русское национальное движение. Помня, однако доклад львовской губернии с 1816 года, оно старалось препятствовать тому, чтоб народное сознание русских галичан выходило за пределы Галичины. Австрийское правительство прекрасно знало, к какому народу принадлежит галицко-русское население, так как в государственных актах времен Марии Тересии, Iосифа II и его преемников называется оно по-немецки: russisch, подобно тому, как Червонная Русь называется Rothrussland. Этого не мог не знать и тогдашний губернатор Гали-чины, гр. Франц Стадион, но государственный интерес подсказал ему мысль, воспользоваться плачевным положением русского населения и неясностью национального самосознания его передовых людей, в деле определения принадлежности русского населения Галичины. К плану гр. Стадиона как нельзя лучше подходили беспрестанные обвинения галицко-русских деятелей со стороны поляков в том, что русско-народное движение вызвано по наущению «москалей». Тем и воспользовался гр. Стадион и, пригласив к себе тогдашних представителей русского населения Галичины, поставил им вопрос: «Кто вы такие? Если бы вы считали себя россиянами, то я не мог бы вас поддерживать». Представители, поняв тайный смысл вопроса, ответили: Wir sind Ruthenen! Если примем во внимание тогдашнее положение русского дела в Галичине, если знаем, что от ответа представителей зависело благоволение или неприязнь правительства и, наконец, что в то время национальные понятия даже у больше образованных народов, чем Галицкая Русь, были неясны, то нельзя удивляться ответу представителей русского населения Галичины. Весьма вероятно также и то, что представители русских галичан, понявши заднюю мысль в вопросе Стадиона, дали ему дипломатический, но во всяком случае утилитарный ответ. Тем не меньше все объявления и отзывы «Головной Русской Рады», первого политического общества в Галицкой Руси, издавались « Отъ Головной Рады рускаго народа Галицкаго». В этом титуле скоpеe можно увидеть объединительное стремление галицко-русских деятелей 1848 года, чем сепаратистское, как это мерещится г. Маковею. Впрочем они могли говорить о самостоятельности русского населения Галичины, но в виду польского народа, особенно, что польские политики, испугавшись русского движения, стали отрицать существование малорусского народа, которого язык, по их мнению, был только разновидностью польского языка, и утверждали: Niema Rusi, jest tylko Polska i Moskwa, т. е. Россия. Наконец ныне еще живут передовые русские деятели 1848 года, А. С. Петрушевич, В. А. Дедицкий, И.Гушалевич и другие, а они всею своею жизнью и всею своею деятельностью свидетельствуют, что в 1848 году никто и не помышлял о такой самостоятельности малорусского народа, какую исповедуют нынешние украинофилы. Но разве самостоятельность малорусского народа исключает и может исключать его принадлежность к белорусской и великорусской ветвям русского народа?
Г. Маковею, как видно, далеко до понимания того, что галицко-русские деятели, став на историческую почву развития русского языка, должны были стремиться к сближению галицко-русского книжного языка с общерусскими и что это сближение раньше или позже должно было последовать и для того виновников этого естественного явления он видит в «славянофилах», которые будто бы «подыскивали общеславянский язык», которым, по их мнению, должен был бы быть русский и что вследствие этого «часть немногочисленной русской интеллигенции, еще не пришедшая к ясному национальному самосознанию, слишком ленивая для того, чтобы позаботиться о самостоятельном национальном существовании, – да притом поддавшись разным внешним влияниям, ухватилась за идею готового русского языка, как за спасательный якорь. Привыкши к рабству, враги всякого прогресса и живой мысли, эти представители галицкой интеллигенции не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа»5.
Мы уже выше доказали, что постороннего влияния, да к тому еще со стороны русских славянофилов, в 1848 году не было. Но еще раньше, именно в 1816 году, когда не было не только славянофильского влияния, но и самих славянофилов, в немногих тогдашних церковно-приходских школах в Галичине был в употреблении «Букварь славeно-русскаго языка», напечатанный по повелению львовского архиепископа, Михаила Левицкого, в Будапеште. Такой же «Букварь» был напечатан в 1817 году во Львове. Не доказует ли уже одно заглавие тех «букварей», что в Галичине и перед 1848 годом существовала, хотя и слабо, идея единства литературного языка и не ясно ли, что после 1848 года, по мере развития национального самосознания и по мере приобретения русскими галичанами исторических и филологических знаний эта идея должна была окрепнуть и определенно выразиться?
На обвинение галицко-русской интеллигенции в лености позволим ceбе спросить г. Маковея: кто организовал в 1848 году «Русские Рады» во всех городах восточной Галичины и положил основание политической организации Галицкой Руси?
Кто составлял учебники, писал сочинения по всем отраслям знаний? Кто учреждал церковно-приходские школы, перешедшие потом готовыми под управление польского школьного совета? Кто трудился в области народного просвещения? Кто основал народные институции «Народный Дом», «Галицко- русскую Матицу» и др.? Кто с самого 1848 года издавал газеты? Кто отстоял русскую азбуку во время покушения на нее гр. Голуховского? Кто мужественно защищал церковь и её верных от латинщенья? Кто в законодательных собраниях и перед правительством выступал в защите прав русского населения Галичины и кто его защищал перед поляченьем? Если г. Маковей ныне насчитал в Галичине и Буковине только 5000 человек малорусской интелигенции, то сколько могло её быть 20–30 лет тому назад, не говоря уже в 1848 году? Всего несколько десятков человек, которые из сил выбивались, трудясь над собственным образованием и над просвещением народа. И можно ли ту интеллигенцию упрекать в лености? А украинофилов в роде г. Маковея в Галичине не было даже до 1863 года. Наши деятели не вследствие лености «ухватились за идею готового русского языка», только вследствие убеждения, приобретенного научным трудом, что это язык, выработанный культурою и историею для всего русского народа. Они были слишком умны, слишком образованны и слишком горячо любили Русь, чтобы вместо принять существующий уже и к тому родной образованный язык, делать бесплодные попытки к образованию отдельного языка. Конечно, г. Маковею, считающему русский литературный язык чужим, это не нравится, но ведь тогда еще г. Маковея не было на свете и нашим труженикам пришлось обойтись без его «прогрессивного» совета. Причины, почему галицко-русские деятели, как говорит г. Маковей, «не пожелали быть хозяевами в собственном доме, предпочитая стать лакеями другого народа», поясняет один из участников и сотрудников возрождения Галицкой Руси, Н. Устианович, следующим образом6: «Не имея ни случайности, ни средств изучить язык общелитературный русский, я был сторонником дуализма и защищал наречие галицкое, надеясь, что оно сольется с говором украинским и очистится вместе с тем от пестроты, нанесенной соседним польским языком. Но познакомившись с временем с великорусскою литературою и изучивши основнеe галицкое наречие, я убедился, что грамотный язык великороссов есть создание сугубое, построенное, однако, на южнорусских основаниях, что к тому письменность великоросса, а его произношение не есть одно и тоже, ибо он пишет по-нашему, а произносит на свой лад, как это делают немцы, итальянцы, французы, у которых еще большее различие в наречиях и что, наконец, по мере развития галицкого простонародного говора по строгим правилам языкословия последует безусловно то, что предвозвестил А.С. Петрушевич на «соборе интеллигенции галицко-русской» 1848 года: «Пускай россияне начали от головы, а мы начнем от ног, то мы раньше или позже встретим друг друга и сойдемся в сердце». В другом месте того-же «Сборника» Н. Устианович говорит: «В редакции «Вестника»7 при помощи Ивана Головацкого, Б. Дедицкого и М. Коссака я пытался по возможности очищать галицко-русское наречие от полонизмов и сближать его к литературному языку, как это было решено на «собор» 1848 года.»
