И что ты думаешь, Вась? Представь себе: доставили точно в срок. И именно ту самую евростенку. Что, конечно, уже само по себе нас удивило с непривычки…
Мало того, Вась: трое доставивших рабочих были опрятно одеты… на пол не плевали… окурки о мои стены не гасили… на бутылку не клянчили и матом никаким не изъяснялись… Это настораживало… Они вообще почти не говорили, играючи втащили тяжёлые коробки на мой третий этаж без лифта, ловко и быстро вскрыли коробки в прихожей вытащили из них детали стенки и многочисленные гайки-гвозди-шурупы, потом аккуратненько сложили весь оставшийся мусор в одну из пустых коробок. Вслед за этим они проделали то, что чуть не лишило меня и жену Любу дара речи: перед тем как перенести детали в комнату, они… подмели за собой в прихожей! Это, конечно, Вась, ты ж понимаешь, было уже слишком.
Но, слава богу, они знали меру… Такой сервис продолжался недолго. Трое молодцов неожиданно покинули квартиру и вместо них к работе приступил четвёртый – видимо, Мастер Монтажа Мебели. Я назвал его МММ.
МММ был явно старше своих коллег, много курил, при этом стряхивая пепел на пол и оставляя окурки где попало. Ещё он то и дело трубно кашлял и чихал, усиленно подчёркивая свою болезненность, причём особенно интенсивно почему-то именно в те моменты, когда моё лицо оказывалось рядом с его… Он постоянно ворчал что-то под себя, а когда я приближался или вот-вот, по его расчётам, должен был оказаться в поле его досягаемости, пытался всем своим видом показать, что работа эта не по нему, что он вообще как бы… выше этого. То есть «играл на публику». Поэтому я в основном отсиживался на кухне. Но, видимо, ему стало скучно без «публики», заорал: «Ше-е-еф!»…
Прибегаю. Может, что случилось с болезным?.. К счастью, ничего страшного, просто, оказывается, ему надо согласовать с хозяином, как конкретно располагать стенку в пределах комнаты. Согласовываю и уже собираюсь восвояси, на кухню, но МММ вдруг поворачивается ко мне и чуть ли не кричит на своём прекрасном немецком:
– Ну, посудите сами, разве я могу делать эту жуткую работу за какие-то несчастные 100 евро?!.. Тут с этой чёртовой вашей стенкой провозишься полдня – и всего-то за сотню евро, а? Чего ж заработаешь?
«А-а, вон в чём дело», – догадываюсь я, не то чтобы бойко переводя с немецкого, а скорее по движению его губ и выражению лица, и по всему телу моему разливается благость: чем-то родненьким потянуло. Тут-то я, как говорится, на своём поле – с вымогателями-слесарями опыт общения имеется, верно, Вась… Пожимаю в ответ неопределённо плечами – «нихт ферштею», мол…
Этот МММ, Вась, и ведать не ведает, насколько хорошо я всё это «ферштею». Мы ж с тобой вообще с детства ещё не к такому приучены. У нас-то такое сплошь и рядом было… Ситуация абсолютно знакомая и близкая: не какой-нибудь там хвалёный западный евросервис, а вылитый наш, родной, абсолютно ненавязчивый…
Словом, ничего не добившись от меня, МММ сплёвывает на мой евроремонтный пол, машет рукой на мою бестолковость, кашляет, сморкается в рукав и, делать нечего, снова, ворча и кашляя «на публику», принимается за монтаж стенки. За те же «несчастные» 100 евро…
…В общем, я усёк, Вась, одно: не надо нас стращать трудностями интеграции: тут тоже ещё много для нас с тобой родного, привычного да не слишком навязчивого. Впрочем…
Впрочем, допускаю, что рассказанное – это, может, Вась, и не слишком-то типично, скорее «из ряда вон». Вчера вот, после отличной доставки и быстрого монтажа холодильника, известная в Германии фирма прислала мне, своему клиенту, презент – две бутылки шампанского – с абсолютно бесплатными пожеланиями здоровья моей семье…
Чего, Вась, и тебе и всем твоим желаем от нашей общей с Любой души. Бывай, твои, по-прежнему с приветом.
Давали Баха
Письмо восьмое
И снова тебе, Васек, наш Гутен Морген! Спешу рассказать тебе о новом знакомом. Вернее, то, что он сам мне поведал тут за рюмкой чаю. В общем, началось все у него с того, что он, Осип Егорович, очень полюбил Музыку. С большой буквы М.
Вообще-то, строго говоря, наш герой, Вась, был не совсем Осипом Егоровичем. Когда знакомился с кем-то из здешних братьев по счастью, представлялся так: «Иосиф Аронович». Ну… видимо, для простоты. А, может, для солидности, кто его знает. Правда, те, кто его знает, Вась, говорят, что это у него такая мания величия. Может, острили… А другие просто пожимали плечами: «Ну Иосиф и Иосиф, мол, с кем не бывает»… Тем более, что в прежней своей жизни на Украине, или, как сейчас там принято говорить, «в» Украине, он тоже не всегда был Осипом, хотя Егоровичем вроде был постоянно. Поскольку в его родном посёлке всё равно никто не поверил бы, что он Осип, считали бы, что на самом деле он форменный Иосиф, то есть еврей, то Осип Егорович выдавал себя за Остапа. Чтоб, объяснял сам себе он, «удобней для окружающих»…
Впрочем, со временем он сам вконец запутался, где он кто. И хотя этот «не-совсем-Осип-Егорович», конечно, прибыл на чужую немецкую землю по «еврейской линии», был он и не вполне евреем. То есть он, опять же говоря строго, вообще не был полноценным евреем по Галахе. То есть по матери. Но, что интересно, Васек: он не был евреем и по отцу! Он, если можно так сказать, был евреем по… жене. По милейшей Сарре Самойловне, которая – видимо, в силу врождённой скромности – в прежней своей жизни называлась Сандрой Самсоновной. Значит, ты понял, она оказалась для Осипа не только настоящей роскошью, но и средством передвижения. Но это так, к слову. И никакого отношения к Музыке с большой буквы М, которую Осип-Остап-Иосиф Егорович-Аронович очень сильно любил, не имеет.
Любил и считал себя знатоком. Сам он немножко играл на баяне, да и то в далёком прошлом, когда был ещё молодым, только-только пришёл на чулочную фабрику простым подсобным рабочим и не достиг ещё высот старшего бухгалтера. Потом-то уж времени на эти музыкальные увлечения у него не оставалось. Последний раз он взял в руки баян в тот день, когда его, отбарабанившего на фабрике чуть ли не полвека и награждённого почётным значком «Ветеран труда», сослуживцы с плохо скрываемым облегчением провожали наконец на заслуженный отдых.
Осип, потеряв свою любимую опостылевшую работу, затосковал, сидя целыми днями в четырёх стенах и натыкаясь то и дело глазами на одну и ту же жену. Глядя на неё, и пришла ему в голову счастливая мысль покинуть любимую Родину-мать:
«Сар, слушай сюда. А не махнуть ли нам куда?»
«Куда? – не врубилась супруга. – Обедать скоро»…
«Да не-е, Сар… Я подумал: может, в Израиль, а? Но, конечно, после обеда».
«Ты что, с ума сдвинулся?! Там же война!»
«Да, это я не учёл… А если в Америку?»
«Кто тебя там ждёт, в Америке-то? Знаешь, сколько надо визу ждать? Не доживём, пожалуй»…
«А я слыхал, что щас и Германия вроде принимает таких, как…»
«Как кто? Ну, что же ты, договаривай!» – в словах мужа Саре почудились явные антисемитские тенденции. В их доме вообще-то не принято было произносить вслух слово «еврей»…
«…как мы с тобой, – выкрутился Осип и вдруг осмелел, хотя и шепотом: – Евреи!»
«А ты-то здесь при чём?! – не поняла Сара. – Не примазывайся».
«Как это при чём? – обиделся муж. – Я – при тебе! Поживём хоть остаток жизни как люди! А? Что скажешь?»
Что ж тут скажешь. Пожить как люди было, конечно, заманчиво. Никогда ведь ещё этого не пробовали.
Так стала Сара в конце концов средством передвижения для своего благоверного. Супруги собрались быстро, благо детей у них не было, подали документы на выезд, подождали немного, всего полтора года (другие, говорят, по нескольку лет ждут), и наконец – приехали туда, где, как они читали в газетах, все живут как люди…
…Во всяком случае, доступ к прекрасному Иосиф Аронович получил сполна. Он уже довольно свободно ориентировался в ситуации в музыке. Например, точно знал, в какие залы слушать музыку ходить стоит, а в какие он – ни ногой. Скажем, самым лучшим убеждённо считал Тонхалле (что-то наподобие, по слухам, московского Зала Чайковского или, что было более знакомо Осипу, типа их поселкового Дворца культуры чулочников). И вовсе не из-за акустики или удобства расположения мест в зале, вовсе нет. Всё тут было гораздо тоньше: дело в том, что именно в этот концертный зал Иосифа Ароновича пускали на концерты за полцены. По льготному зелёному паспорту, на который имели право малоимущие получатели социального пособия. Само собой, Иосиф Аронович отдавался Музыке один, без жены Сары, но это-то как раз, Василий, логично: одному-то дешевле. Ещё неизвестно, пустили ли бы супругов вдвоём за полцены, а так – пожалуйста, битте шён! Конечно, для полного счастья, для абсолютного наслаждения высоким музыкальным искусством Гайдна, Генделя, Глюка и самого Баха Иосифу Ароновичу недоставало самой малости: чтоб в билетной кассе концертного зала этого Тонхалле учитывали и его ветеранское удостоверение, и тогда, может быть, входной билет обходился ему ещё дешевле, а то, глядишь, и вовсе бесплатно. Но… в этой непонятной стране почему-то не принимали в расчет несомненные заслуги Осипа Ароновича на тяжёлом бухгалтерском поприще в советской чулочной индустрии. Приходилось довольствоваться тем, что давали.
