— Я не так много.

— Будешь плохой девочкой, в следующей жизни родишься филиппинкой, — утверждала она.

Тогда я изображала испуг:

— Ой, правда?! Ну, я тогда с тобой за компанию немножко поматериться могу.

Зазвонил Ольгин телефон:

— Привет! — это Лёня и Игорь.

— Русские звонят, — прошептала мне Ольга.

Я тоже прильнула к трубке.

— Мы могли бы с вами сходить в закусочную, если нет планов, — проговорил Лёня.

— Как приятно, Лёня, что вы, оказывается, умеете разговаривать, — засмеялась Ольга, — в прошлый раз вы упорно молчали.

— Да, я ещё и японским владею на хорошем уровне. Ну, так как насчет перекусить?

— Ну, приходите в клуб, там тоже можно перекусить.

Вместо голоса Лёни раздался возмущенный голос Игоря:

— Мы не японцы, чтобы клевать на продажную любезность! Если хотите с нами выпить в ресторане где-нибудь, тогда позвоните. А если хотите заработать, то ищите других идиотов!

В трубке раздались гудки.

— А ты говоришь, японцы нехорошие! — сказала Оля, — Да если бы мы с русскими работали в подобном заведении, нам давно бошки бы поотрывали!

XV

Чередой проходили похожие дни и приносили с собой новые и новые лица, слившиеся в одно азиатское мужское лицо. Имена больше не задерживались в мозгу и превращались лишь в одно нарицательное имя — окякусан. Закончились слезы,432 и появилась молчаливая терпимость. Молча одеваешься и идешь на работу. По инерции улыбаешься гостю, говоришь затертые диалоги, даже не задумываясь над словами. Они, как зазубренные стихи, говорились сами собой, а в голове была тишина, вакуум.

— Ты помнишь меня? — спрашивали меня часто.

— Да, конечно! — врала я с профессиональной наглостью.

— Тогда как меня зовут?

— Ну это вопрос слишком сложный, японские имена не так просто запомнить. Но твое лицо такое родное…

Дальше задавались одни и те же вопросы, ответы на которые я отчеканивала, не задумываясь, как зазубренные стихи:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Откуда ты приехала?

— Из России.

— В России холодно?

— Да, очень.

— Много снега зимой?

— Да, ходить невозможно.

— Ух ты! Я слышал, там и медведи есть.

— Да, иногда они даже ходят по улицам и пугают людей, — врала я с поразительной наглостью.

— А кто ты по профессии?

— Учитель.

— А почему ты здесь работаешь?

— В России учителю платят 100 долларов в месяц.

В этом месте все, как один, начинали охать, ахать, недоумевать.

— Ты замужем?

— Нет.

— Дети есть?

— Нет, мне ведь всего двадцать лет.

— Что-то ты выглядишь старше.

— Это от того, что в России всегда морозы.

— Тебе нравятся японские мужчины?

— Да-а, очень.

— Чем они тебе нравятся?

— Они очень-очень умные и добрые.

Часто в клуб захаживал Миша. Но отныне его интересовала Ольга. Когда он приходил, застав её с другим гостем, то неизменно раздувал ноздри от злости, и, ломая пальцы, смотрел на часы, дожидаясь, когда уйдёт её противный поклонник. Когда же тот уходил, Миша плаксиво говорил Ольге:

— Мне хотеть хорооощая русская джена. Честная. Риза, любов?

— Любов, Миша, — отвечала Ольга с улыбкой и брала его за руку.

— Спасиибо, моё сердце било расбито. А теперь правда любов. Да?

— Да, — терпеливо повторяла Ольга, — да.

Часто гости задавали одни и те же вопросы по несколько раз за вечер. Это было похоже на задачки-обманки, которые в школе на уроках математики так часто сбивали с толку. Решение их было элементарным, но текст путаным, отчего казалось, что очевидный ответ не может быть верным. Так и здесь. Первый раз человек задавал вопросы, будучи трезвым. А затем, изрядно опьянев, по второму кругу, как заерзанная пластинка, спрашивал то же самое. Растерянная и озадаченная, я таращилась на пьяного гостя и не могла поверить, что это те самые задачки-обманки. Что человек так скоро может забыть недавно прозвучавший диалог. Легче было поверить, что я неверно перевожу вопросы. Хотя, скоро я привыкла к тому, что каждый второй гость непременно в течение вечера как минимум дважды спрашивает, откуда я и как меня зовут.

Улетая из России, я была убеждена, что воспоминания о доме и семье будут поддержкой для меня. Но это оказалось заблуждением. Воспоминания мне не грели душу, а наоборот обостряли горечь осознания того, что я не могу вернуться домой, что семья моя — едва ли реальность. Я сняла со стен семейные фотографии и всякий раз, когда сознание мое готово было вернуться в прошлое и снова расковырять мне нутро, я говорила себе: «Не сметь! Я не могу вернуться, значит, у меня нет прошлого. Только настоящее. Я живу здесь и сейчас». Однако, как-то так выходило, что и настоящего у меня не было. «Это было вчера или сегодня? — спрашивала я себя, — Или вообще не было? Спасибо тебе, Ольга, что я не тронулась здесь умом», — думала я с благодарностью.

— Ну что ты такая? — часто спрашивала взглядом Ольга, сидя со своим гостем за соседним столиком.

— Да пошли они все, — мимикой отвечала я.

— Пытается лапать? — глазами шаря по телу, молча спрашивала она.

Я кивала.

— Перестань, мы же…? Кто мы? — спрашивала она.

Я приободрялась, и мы вместе произносили уже вслух наш тренинг: «Мы — звезды! Звезды». Гости не понимали, озадачивались.

Прежде, всего месяц назад, после наглых поползновений гостя с эффектом неожиданности уткнуться мне в губы, или схватить меня за коленку, или, будто нечаянно, локтем задеть меня по груди, я, задыхаясь от спазм вырывающегося рыдания, со стеклянными глазами и перекошенной улыбкой, будто у меня паралич лица, выскакивала из-за стола и бежала в туалет прореветься. Я плевалась, умывалась, выла, пинала стены. Бедный туалет. Сколько моей ненависти и бессилия обрушилось на него. Но это было прежде. Прежде… В прошлом месяце. Как будто в другой жизни.

В этом волчьем мире, где гости экспериментировали, до какой степени можно манипулировать нами, мы учились манипулировать ими. Есть такая категория гостей, которые отслеживают в клубах новый завоз неопытных девушек, чтобы брать их с пылу с жару, ведомых и растерянных, пока они не способные ко лжи и изворотливости, подчинены гостю. Но я перестала быть новичком. И теперь рука, «невзначай» упавшая на моё колено, недолго там задерживалась.

— Где твоя рука? — спрашивала я гостя.

— Вот.

— А где твоя нога?

— Вот, — гость начинал растерянно хохотать.

— Молодец, ты хорошо знаешь, где твои руки и ноги. Тогда почему сейчас ты перепутал мою ногу со своей? Твои руки должны лежать на твоих ногах, а мои — на моих. Почему твоя рука на моей ноге?

Обескураженный гость поворачивался к филиппинке, которую если и обижало то, что он перепутал ее ногу со своей, но она хотя бы умела скрыть своё недовольство по этому поводу. Клиенты бежали от меня, как от агрессивной идиотки, которая пытается многолетние законы вдруг переделать под себя.

Как-то Куя сказал мне:

— Ты не останешься здесь, если будешь продолжать так себя вести. Отправят домой и не посмотрят на все расходы на тебя.

— Я ехала сюда петь, — отчеканила я.

В ответ он сочувственно улыбнулся:

— Хоросо, посли, посли, — сказал он смешно по-русски, и позвал меня переговорить в курилку.

— Разные девушки сюда приезжали, — говорил он, — Многие легко работали с самого начала. Другие привыкали постепенно. А некоторые, как ты, злились и плакали, и их высылали домой. Я понимаю, что тебе трудно, но посмотри, почему Ольга всё же смогла заставить себя, работает ведь! Доханы уже делает. Ты никогда не видела, как работают румынки?

— Нет.

Он сложно подбирал слова по-английски, но их общий смысл был таков:

— Вы, русские, красивые, а работаете плохо. Как будто уже то, что вы из России, из большой страны, делает вас особенными. Румынки разные. Не всегда красивые. Да, у них часто не природная красота, а деланная, но какой лоск! Они настоящие секс-символы, всегда ухоженные, все спортивные, ни один наряд просто так не наденут — тщательно подбирают. А поскольку клиент приходит в клуб не жену искать, а развлекаться, то чаще всего смотрит не на душевную девицу с русой косой, а на уверенную в себе секс-бомбу, преподносящую себя, как самый дорогой подарок, который мог свалиться с небес только на удачливого гостя. А уверенность эта не беспочвенна: они всегда готовы спеть, станцевать, хоть на голове стоять будут — не стушуются, всегда в форме, чего не скажешь про русских. На клиентов не столько слова их опьяняюще действуют, сколько чуткие прикосновения, поглаживания, причём в нужный момент. Прирождённые актрисы. А какая мимика и жестикуляция!! Ни одно слово без «сурдоперевода» не скажут, как будто гипноз применяют.