Интерес девушек к котенку пропал. Они вернулись в салон и с визгом стали щипать друг дружку, умирая со смеху. Но неожиданно, будто опомнившись, все, как одна, почему-то опять сделали гротескно-встревоженные гримасы, и закричали нараспев:

— Куя-я! Ну как? О-ой! — при этом они поворачивали лица к нам, как бы давая нам возможность обнаружить их сострадание. Эта странная игра озадачила меня, а Ольгу взбесила.

— А чего ныть-то, дуры, — пробубнила она себе под нос со злобой.

Ныть, однако, уже никто и не думал. Девушки стали с хохотом дубасить друг дружку по головам. Из соседней пивной шел знакомый Куи. Мужчины обменялись приветствиями и вместе полезли под автобус.

— Может, помочь им? — сказала я.

— Сиди, — ответила Ольга, — вывозишься вся. И ты там не нужна. Два мужика не справятся?

Я осталась сидеть.

Полчаса они проползали под машиной, светили фонариком и с разных сторон тщетно пытались достать котенка. Куя, уставший и грязный, вылез из-под автобуса, отряхнул пиджак, и, махнув на всё рукой, собрался сесть за руль. Я сидела на заднем сидении в самой глубине салона.

— Нет, нет, подождите! — крикнула я истошно и поползла к дверям прямо через спинки сидений едва ли не по головам сидящих впереди девушек.

С трудом выбравшись наружу, я бросилась под автобус. Филиппинки, все до одной, следом высыпали из салона и с безумным визгом и истерическим хохотом наблюдали за мной. Приседая на корточки, жестикулируя и корча физиономии, они орали:

— Хей, Кача! Are you okay?

И чем дальше я продвигалась под машину, тем больше бесновались филиппинки:

— Хей, хей, Кача! Кача! Браво!

Я нащупала мяконькую лапку. Осторожно протянула руку по пушистому тельцу вверх и силилась прихватить шкурку на загривке котенка, как вдруг дикий визг одной из филиппинок спугнул животное. Котёнок вырвался и залез глубже под двигатель так, что я перестала его чувствовать. В бешенстве я проорала все известные мне маты. Филиппинки замолчали. Снова попыталась достать котёнка, но теперь можно было лишь нащупать кончик его хвоста. Потянула за хвостик. Котенок замяукал, зашипел и острыми зубами вцепился мне в руку. Я прихватила его за задние лапы и продолжала тянуть. Котёнок, извиваясь, царапался и отчаянно вгрызался в мои руки. И когда я, наконец, выползла с ним из-под машины, то выпустила несчастное перепуганное животное под ненавистные мне обезьяньи вопли и прыжки филиппинок. Маленький черный комочек, как клубок, покатился вдоль дороги и исчез за первым поворотом.

Филиппинки продолжали неистовствовать:

— О-о! Кача! Кровь, сколько крови!

Кто-то со спины фамильярно похлопал меня по плечу:

— Убери руку! — шикнула я по-русски, даже не пытаясь разглядеть, кто из них это был. Руку отдернули. Всё объясняли мимика и интонации. Слова им были непонятны, но это было ни к чему. Подошел Куя и взял мою разодранную руку. Вытер мне платком кровь и что-то спросил, качая головой:

— Болит? — догадалась я.

— Ничего. Поехали домой. Спать хочется, — сказала я по-русски. Он тоже догадался, о чем речь, и сел за руль.

«Никакой он не абориген, — подумала я, — он хороший».

Едва стал подкрадываться сон, как вдруг раздался наглый истеричный звонок в дверь. Я подскочила в кровати. В дверь начали стучать кулаками, потом послышались пинки и крики филиппинок. Я распахнула дверь:

— Что случилось?

— Джищин, джищин, — верещали они.

— О, боже… — оцепенев, сказала я, и позвала Ольгу.

Неожиданно раздался всеобщий хохот и визг.

— Джёудан, джёудан! — загорланили они, и, отпихнув меня от дверей, одна за другой ворвались в квартиру, и ринулись смотреть наши комнаты. Девушек оказалось не меньше десяти.

— О, они спят не вместе! Смотрите, смотрите! — специально для нас они выкрикивали это по-английски.

— Хей, Кача, ты не любишь женщин? А ты, Лиза? А мы все лесбиянки! Мы ненавидим мужиков! И вы потом тоже станете лесбиянками! Ха-ха!

Растерянные и напуганные, мы с Ольгой, вытаращив глаза, смотрели на царящий беспредел и тщетно искали слова, чтобы обуздать диких людей. Осмотрев комнаты, они побежали в кухню. Распахнули холодильник и с визгом и прыжками стали трогать продукты. И, хватая себя за волосы, стали негодовать, до чего мы богатые. Вцепившись в мясо, одна из них хриплым голосом закричала:

— О, нику! Нику! Чодай!

От страха и злости у меня пульс стучался в ушах:

— Я щас так чодайкну тебе по башке, что мало не покажется. Положи немедленно! — процедила я полушёпотом.

Испуганные, они отскочили от меня и бросились к Ольге.

— Лиза, Лиза! Почему Кача такая недобрая?

— Да пошли вы!

Нелюбезность наша их по-настоящему удивила. Будто их пригласили на праздник и вдруг незаслуженно оскорбили. Картинно хмурясь, они погрозили нам пальцами и одна за другой вереницей быстро умчались. Какое-то время мы ещё пребывали в ступоре. Этот эпизод очень напугал нас. Нельзя было искать с ними нормальных отношений. Любая дружеская улыбка означала для этих людей, что все рамки сметены и положено начало их дикарской фамильярности.

XI

— Ты только подумай, мы тут вдвоем друг у дружки! Больше никого! — как-то вдруг заявила Ольга.

— Как так? — удивилась я.

— Две русские! Больше никого! Как охота увидеть русских, — вздохнула она.

Эти слова будто оказались провидческими. В тот же день в клуб пришёл крошечный худенький мужчинка. Походка его была необычайно важной.

— Ираша има… — уже было запели мы, как вдруг проглотили языки, не закончив фразу. Следом за мужчинкой вошла белая женщина. Окинув нас испепеляющим взглядом, она отвернулась так, будто увидела что-то омерзительное. Этот взгляд, почему-то, не оставил у нас сомнений, что эта женщина русская.

— Она тут работаль давно, — прошептал мне Момин.

— Она — русская? — спросила я.

— Да.

— Ой, что-то я погорячилась сегодня утром насчет ностальгии по русским, — невесело пошутила Оля.

— Ну что мы за люди такие?! Почему так легко русскому человеку испепелить взглядом того, кто ничего дурного ему не сделал?

— Да к тому же в соотечественников такие молнии метать… вообще свинство, — возмутилась Ольга, — А ведь работала здесь. Была в нашей шкуре. Человек, который всё это прошел, по идее должен понять нас, как никто другой. Сама из того же дерьма вылезла.

И тогда я поняла: по-другому она не могла себя вести. Она пришла не сочувствовать нам, а наоборот взять долги за своё унижение в те годы, когда она работала здесь. Теперь она наслаждалась ролью гостя, которому во всём будут угождать, как когда-то это делала она.

— Скорей, скорей! Работать, — позвал Момин.

— К русской?

— Да.

— О, не-ет, — взвыли мы с Ольгой одновременно.

— Здравствуйте, — тихо сказали мы и поклонились гостям.

— Привет, — сказала женщина и отвела оскорблённый взгляд.

— Я Саша, это Оля.

— Меня зовут Вика, — проговорила девушка с тем же обиженным видом.

— А, очень приятно, — пролепетала я.

На этом диалог был исчерпан. Мужчинка с улыбкой показал нам, что инициатива пригласить нас исходила от женщины. Нервно ёрзая на сиденьях, мы с Ольгой глупо таращились по сторонам и туго соображали, чтобы ещё сказать. Оказалось, что с японскими гостями на чужом языке у нас было больше тем для разговора.

— Пива хотите? — спросила она.

— Хотим, — нерешительно ответили мы.

Пиво, как обычно, развязало языки.

— Ну что, девчонки! Недавно вы здесь, судя по тому, как теряетесь, — сказала Вика.

— Да, полмесяца всего, — ответила Оля.

— И как вам здесь?

— Ой, плохо, — ответили мы вместе.

— Ну, это первое время.

— Что вы! Здесь каждый день невмоготу, — сказала я.

— О-ой, давайте на «ты», ради бога.

Я кивнула.

— Вы здесь вдвоём, — продолжила она, — Вы поддерживаете друг дружку. А когда я тут работала пять лет назад, вообще была одна русская среди филиппинок и индианок. Первый месяц каждый день рыдала. Молилась, чтобы хоть одна русская приехала. Потом приехала на мою голову. Я так считаю: «Есть два мнения. Одно — моё, другое — неправильное». А она начала доказывать, что с её мнением надо считаться. Короче, девочка много на себя взяла.