Томские аппаратчики недооценили популярность Редозубова в низах. Вот что констатировала хроника контрольной комиссии: «После решения его дела в контрольной комиссии, Редозубов проявлял интенсивность в вопросе создания вокруг себя мнения ячейки и руководящего персонала Рабфака, что ему и удается сделать. Так, правление Рабфака дает Редозубову различные справки, а ячейка, в свою очередь, выносит постановление по докладу об исключении его на курсовом собрании, вразрез направленное обвинению ЦК Редозубова. На общем собрании ячейки Рабфака, на котором было доведено до сведения ячейки об исключении Редозубова, выявился факт подготовленности членов ячейки к этому вопросу, в которой без сомнения принимал активное участие Редозубов, так как большинство заданных докладчику вопросов затрагивали моменты следствия в деле Редозубова, одному лишь ему известные»124.
11 апреля 1926 года в Сибирскую краевую контрольную комиссию была отправлена положительная характеристика на Редозубова. Редозубовская версия собственного духовного развития получила полную поддержку: «Мы, нижеподписавшиеся члены ВКП(б), зная тов. Редозубова с 1921–23–24 годов по совместной с ним в разное время учебе и работе в гор. Омске и Томске, подтверждаем, что во время дискуссии с Троцким в 1923–24 году, он стоял на платформе последнего, но затем, в связи с постановлениями XIII съезда, и особенно в связи с „Уроками Октября“ и „литературной дискуссией“, возникшей благодаря этим „урокам“, он окончательно отказался от взглядов Троцкого и всецело был согласен с политикой большинства ЦК при „новой оппозиции“ 1925 года – Зиновьева, Каменева и пр. Он без всяких колебаний высказывал свою солидарность с постановлениями сначала Московской конференции, а потом и всесоюзного съезда ВКП(б) по всем в то время дискуссионным вопросам».
XIV Московская губернская партийная конференция 5–13 декабря 1925 года одобрила политическую и организационную работу ЦК РКП(б) и приняла резолюцию, осуждающую руководителей ленинградской парторганизации за отрицание возможности победы социализма в одной стране. Взгляды зиновьевцев были квалифицированы как «ликвидаторство» и «пораженчество». На XIV съезде партии было решено увеличить государственное участие в ключевых отраслях промышленности и торговли, а также взять курс на строительство социализма в одной отдельно взятой стране – Советском Союзе. Сторонник такого подхода не мог считаться поборником левой оппозиции, как в ее троцкистском, так и в зиновьевском варианте.
Редозубов сумел избавиться от своих заблуждений и прийти к истине именно потому, что обладал стойким характером большевика. В характеристике говорилось: «Мы знаем его как хорошего работника, честного, обязательного, прямолинейного, бескорыстного члена ВКП(б), поэтому и считаем необходимым довести об этом до сведения Сибирской контрольной комиссии». Письмо подписали 3 коммуниста, знавшие ответчика не один день, в том числе и Шейн. Один из них позволил себе маленькую нотку критики, но не более: «Вполне согласен с заявлением Шейна. Добавляю, что у Редозубова есть известная нетактичность, но, в общем, Редозубов достоин быть в рядах ВКП(б)»125.
Человек, знавший Редозубова лучше всех, из‑за которого и началось рассмотрение дела, тоже бросился на помощь. Ширяев писал в Сибирскую областную контрольную комиссию ВКП(б):
Узнав об исключении из рядов нашей партии моего товарища по работе и личной жизни, члена томской организации Редозубова Дмитрия Васильевича, считаю своей партийной обязанностью дать некоторые сведения о нем и его работе по существу предъявленных ему обвинений, так как знаю его в течение ряда лет, начиная с 1920 года.
Относительно принадлежности Редозубова к оппозиции Троцкого в период дискуссии, так мне думается, присваивать ему эту
прошлую
вину
сейчас
нельзя. В этот период я очень близко сталкивался с ним и, будучи сам сторонником взглядов центрального комитета, вел с ним бесконечные дискуссии на эту тему в течение 1924 и 1925 гг. Знаю, что в этом вопросе он был виноват, но в то же время знаю, может быть лучше, чем окружная контрольная комиссия, как болезненно тов. Редозубов воспринимал самый факт своих разногласий с большинством партии в оценке взглядов Троцкого. Как добросовестно тов. Редозубов изучал Ленина и всю историю разногласий, просиживая по ночам за этой работой. Зимой 1924–25 гг. мы в небольшом кругу товарищей, членов РКП(б), в условиях совместной работы вели длинные полемики по вопросу о троцкизме. Из нас только он один был троцкист. Он упорно стоял на точке зрения Троцкого, так как не мог быстро менять свои взгляды и только в результате серьезного знакомства с вопросом постепенно убеждался в своей неправоте. Я подробно излагаю это потому, что эта «болезнь» проходила на моих глазах. Насколько я знаю, он теперь не «троцкист». Обвинять его теперь в этом нельзя. Если в период прошлогодней чистки его не исключили за это, а теперь, когда он
добросовестно
осознал свою ошибку, приписывать эту вину ему, не правильно.
Итак, оппозиционность Редозубова была не проявлением его сущности, не убеждением, а временной слабостью, болезнью.
Что же касается того, что Редозубов сейчас является сторонником взглядов новой оппозиции – то это прямо
вопиющее недоразумение
. Будучи в недавнем прошлом «троцкистом», он в бесконечных спорах со мной и моими товарищами всегда утверждал, что не верит в стопроцентный большевизм Зиновьева и не согласен с ним, и последняя дискуссия с Ленинградом, наоборот, только показала его правоту в оценке взглядов Зиновьева, так что он, естественно, не мог стать теперь на сторону «новой оппозиции». Поскольку это обвинение (вернее недоразумение) основано главным образом на его письме ко мне, я считаю своим долгом подробно изложить существо дела.
Ширяев настаивал:
Я знаю Редозубова как преданного партийца, и применение по отношению к нему высшей меры политического наказания, как к чуждому элементу вдобавок, ошибка Окружной Контрольной Комиссии. За 5 ½ лет активной работы в нашей партии, часто в нечеловеческих условиях, в период военного коммунизма он настолько вошел, сроднился с партией большевиков, что умертвить его теперь политически, квалифицируя как чуждый элемент, это не соответствует его вине, и по моему глубокому убеждению
нецелесообразно
с точки зрения интересов партии и революции
126.
Особенное негодование Ширяева вызвала характеристика Редозубова как «чуждого» партии. Студенты и коллеги соглашались:
– Зная его социальное происхождение, мы вместе с тем не можем сказать, что оно [происхождение] сказывалось в его образе жизни, в его настроениях, в его идеологическом укладе.
– По крайней мере, ни у кого из нас не возникало мнение о том, что он чужд партии.
На самом деле социальное происхождение Редозубова было отдельным вопросом. Контрольная комиссия считала, что он вступил в партию «случайно», из конъюнктурных соображений. «Он ничем не обосновал и документов, подтверждающих правильность вступления в партию, не предъявил. Также остается не выясненным наличие рекомендаций его в партию. Если принять во внимание, что Редозубов, будучи еще молодым человеком 15–16 лет, сыном богатого казака, не пройдя комсомольского и кандидатского стажа в местности, настроенной в то время (1920–21 гг.) против советского строя, то случайность вступления его в партию находит свое подтверждение».
В этом пассаже трактовка «закономерности» или «случайности» вступления Редозубова в партию нетривиальна: ответчик рассматривается не столько как личность, сколько как – в известном смысле – объект действия исторических сил, а силы в это время и в этом месте не благоприятствовали вступлению в партию. Таким образом, косвенно ставится под вопрос масштаб личности Редозубова: историческая личность имеет возможность противостоять обстоятельствам, но Редозубов в понимании контрольной комиссии не был исторической личностью, а был подчинен законам истории полностью – что обуславливало подозрительность к его биографии.
