Кутузов говорил об «уродливых формах настороженности», отвечал на вопросы:
Вопрос: Считаешь ли правильным утверждение, что у нас по отношению к бывшим оппозиционерам существовал зажим до травли?
Ответ: Отдельные промахи я никогда не квалифицировал как зажим. В своих же выступлениях я указывал, что <…> нужен индивидуальный подход к каждому из бывших оппозиционеров429.
Кутузов все-таки не сдержался: «Нужно сказать, что со стороны Бюро ячейки по отношению к товарищам оппозиционерам были допущены перегибы. XV съезд указал на необходимость партийной настороженности, но кроме того он также сказал относительно создания товарищеской обстановки». А где она? Кутузов жил словно под колпаком: «Я на себе чувствую травлю»430.
Недостатка в примерах не было. Кутузов указывал на «зафиксированные факты»:
Первый случай: статья Брусникина, носящая клеветнический характер. Там указано, что оппозиционеры втихомолку читают литературу Троцкого. Это не соответствует действительности и <…> является настройкой против бывших оппозиционеров. <…> С меня не просили никаких объяснений, а сразу пустили в газету, тогда как я непричастен, а там же имеется целый ряд фактов, где меня совершенно неосновательно приплетают. <…> Ячейка была представлена как сборище групп, где читают троцкистские книги. По-моему, за это тоже можно держать к ответу.
Дульнев поддержал Кутузова:
Статьи, помещенные в «Красн[ом] знам[ени]», являются статьями без фактической подкладки. <…> Некоторые факты там ни на чем не основаны. Как факт – читка парижской литературы Троцкого. В статьях написано то, чего не было. Этому никто не поверит, по-моему, даже сам автор.
Кутузов: Второй случай. Я был избран на районную конференцию коммунистов и там <…> выдвинут в комиссию по составлению резолюции. Узнав об этом, Усатов сказал, что «нужно Кутузова выводить». <…> Такую неосновательную подозрительность я чувствую все время.
И здесь Дульнев спешил на подмогу:
Кутузова и меня оклеветали. Окружной комитет признал эту ошибку, и отдельные работники тоже признались. У меня на основании этого возникли вопросы, и я написал статью, но эта заметка стала расцениваться как левый загиб. <…> Пример оклеветания Кутузова Усатовым является факт нечистоплотный.
Кутузов: Третий случай. Неоднократные, безнаказанные «подвиги» Бабенкова, который выражался на партсобраниях в таком стиле: «для вас мало душения самокритики, для вас нужен погром». Это его последнее выступление, но и раньше он оппозиционеров назвал «гадами» и «собаками» и т. д. Меня очень удивило то, что против этого никто не выступил, даже <…> присутствующие [члены бюро] Усатов и Котова, и этого мало даже, за это антипартийное выступление голосовал член бюро ячейки тов. …[нрзб.].
Четвертый случай: нашумевшая история с профессором Иннокентием Николаевичем Бутаковым. На бюро большинство считало, что Бутаков – это «проявление реакционной идеологии в вузах»431.
Заведующий кафедрой теплосиловых установок профессор Бутаков регулярно читал в институте курс «Организация промышленных предприятий». 11 февраля 1929 года партбюро постановило не разрешать ему вести этот ключевой курс. Профессор на кафедре механической технологии и ректор института с 1921 года Н. В. Гутовский требовал соблюсти устав и поставить вопрос на предметной комиссии. Там «едва ли можно хорошо провести [смену преподавателей по политическому признаку], ибо студентов там 50% от преподавательского состава», а Бутаков ходил в «массы» и нажил себе сторонников, как разъяснял Константинов. Собранию «нужно иметь определенные решения и не нужно ему придавать характер дискуссии». Секретарь ячейки дал директиву: «Собираем актив, чтобы исправить те студенческие мозги, которые запутал Бутаков. <…> Инженеры будут приглашены те, кто хочет выступить против Бутакова». Некоторые товарищи просили не спешить, высказывались за оставление курса у специалиста – среди них и Кутузов, член правления института в то время. В институте за один год сменилось три преподавателя политической экономии, кадров катастрофически не хватало. «По-моему, – выступил Кутузов, – на нынешний год нужно оставить Бутакова, <…> [но] без социально-политических моментов, исключительно технические моменты», – компромисс, на который сам Бутаков согласился432. «Ясно, что курс от Бутакова [надо] изъять», – возражал Кутузову Зуев. Бюро уже заручилось поддержкой Букатого и окружкома по этому вопросу. В статье в «Красном знамени» Брусникин считал «удивительным», что Кутузов оставляет курс «зубру буржуазной идеологии профессору Бутакову» и «не видит в этом сдачи классовых позиций»433.
Возвращаясь к этой истории при чистке, Кутузов оправдывался: «Моя ошибка с Бутаковым имела место в узком кругу членов партии. Объективно нет фактов утверждающих, что я делал поблажку и шел на поводу у проф. Бутакова»434. Но Брусникин ковал железо, пока горячо: «Находятся еще такие товарищи, которые замазывают недочеты, правую политику правления и работников деканата. Сейчас, когда мы подходим к необходимости смены руководства института, некоторые товарищи Кутузовского толка говорят „Бутаков нужен“, „Гутовский еще может работать, его нужно поддержать. Заменить его некем. Наши коммунисты не справятся“». В то же время ректор имел печальную известность как человек, всегда искавший «формальные поводы к фактическому отрицанию классового отбора», ссылаясь на то, что «в правилах приема об этом нигде не говорится». Гуковский заявил, правда давно, что можно принимать в институт детей священнослужителей в качестве «детей лиц свободных профессий»435. По мнению Брусникина, защита старой профессуры в лице Гуковского отодвигала на задний план задачу коренной ломки высшей школы в связи с требованиями социалистической промышленности. «В качестве руководителей втузов должны выдвигаться крупные хозяйственники-коммунисты и активные в деле социалистического строительства специалисты при обязательном освобождении их от всякого совместительства для работы в втузе» (из решений июльского пленума ЦК ВКП(б) 1928 года). «Этой установки мы и должны придерживаться при подборе руководителей института». Чужак Бутаков точно не соответствовал этим критериям: он «подвел» Кутузова, как отметил Кликунов, заключивший: «Мы, работники, работающие с профессурой, находимся на опасном посту. Никто из нас не застрахован [от того], что он будет скомпрометирован. Нужно больше осторожности»436.
Пятый случай: «Ошибочная оценка активности ряда бывших оппозиционеров при чистке сомнительных, чуждых, белогвардейских элементов», – об этом уже говорилось выше437.
Но, пожалуй, самым значительным был шестой случай: безжалостное обличение в институтской стенгазете «Грохот». Стенгазеты служили «орудием воздействия на массы» и «формой выявления их активности»438. Именно такую цель преследовала статья от 23 декабря 1929 года о «вылазках троцкистов». Кутузов был оскорблен: в статье проводилась аналогия между бывшими оппозиционерами и «собакой, вцепившийся в тело своего хозяина». Текст содранной им со стены газеты был действительно язвителен:
Положенная на обе лопатки в 1927 году, троцкистская оппозиция не умерла. Как побитая собака, зализывая полученные раны, она забилась по уголкам и закоулкам нашей партийной, профессиональной и комсомольской работы, стараясь первое время не обращать на себя ничем внимание. Опущенный хвост говорит за полное смирение несчастного животного, но глаза <…> загорались иногда бешеным блеском – и всякий замечавший это невольно настораживался. Было ясно, что при первом же удобном случае собака со злобным воем вцепится в тело своего хозяина. Так оно и вышло. Очухавшись немного от нанесенного поражения, оппозиция стала мечтать о реванше. Однако чувствуя свое идейное и физическое бессилие, она не решалась выступить снова сейчас же и стала вести для этого подготовительную работу, умильно виляя хвостом и слабо повизгивая, она вылезла, наконец, на свет и распласталась у ног партии. Партия ее не оттолкнула. Кутузов, Гриневич, Матвеев, Лунь, Попков, Сухоруков и еще многие стали снова в рядах ее равноправными членами и получили полную возможность доказать свое искреннее раскаяние. И они доказали, но только не искреннее раскаяние, а совсем другое. Они доказали, что только немногая часть их полностью осознала свои ошибки и хочет честной работой в рядах партии их искупить, а большинство до сих пор представляет из себя или замкнувшихся, политически темных личностей, или пришедших в партию с явно враждебными ей целями. С первых же дней своего прихода в партию последняя группа «раскаявшихся» не дремала. Изо дня в день, пользуясь малейшими возможностями, она вела свою разрушительную работу, старалась сделать это как можно незаметнее, а почва была для нее благоприятная. Трудности социалистического строительства вообще и пятилетки в частности и слабая политико-воспитательная работа среди членов партии, с одной стороны, отвлекали, до некоторый степени, от них внимание партийных организаций, а с другой – породили группу шатающихся, ищущих «истины» и недовольных, с которыми оппозиционеры и повели соответствующую работу. В особенности же распоясались они во время чистки. С факультета в факультет, от группы в группу ходили они партиями и проводили свою линию. Где надо – выступали, а где надо – молчали, а в общем выглядывали и изучали обстановку. В коридорах, на улице, в аудиториях они ловили «обиженных» чисткой и «теплым сочувствием» старались привлечь их на свою сторону. Трудно судить пока о размере успеха работы их, но тот факт, что слишком они обнаглели, говорит за многое. Открытое выступление общевузбюро Матвеева с заявлением, что в нашей партийной организации в результате чистки выявилось служилое засилье. Выступление в «Красном Знамени» со статьей, старающейся дискредитировать наше партийное руководство, а еще некоторые факты должны заставить нас принять решительные меры. Пора сказать зарвавшимся – довольно. Все ясно. Вы присосались к телу партии, пьете ее кровь, а сами вопите о том, что вам не дают жить. Для чего? Для того, чтобы в новой дискуссии снова затормозить нашу работу. Мы этого не допустим. Партийной организации пора решительно и в последний раз поставить этот вопрос, надо окончательно и твердо провести грань между волками и ягнятами. Надо внимательно и достаточно изучить реальность шкуры каждого, для того, чтобы каждому воздать по заслугам. Надо окончательно изгнать из своих рядов волков в овечьей шкуре. Надо раскассировать невыявленных и отнести их к той или иной группе439.
