Коммунист с 1918 года и член районного комитета металлистов, Василий Васильевич Матвеев был сыном овчинника из Казанской губернии. После смерти отца 13-летний юноша переехал к брату на Урал, поступил в котельный цех, где проникся революционными идеями: «за участие в забастовке уволен». Во время службы в Красной армии прошел путь «от рядового до комиссара», участвовал в боях с Дутовым и белочехами. «Во время крестьянского восстания меня назначили в разведку, где попал в плен, просидел 14 дней в городе Колчедан». Матвеева освободили, он нашел себя в рядах Чека374. Кутузов и Матвеев дружили между собой, равно как и с другими инакомыслящими студентами. Так, например, Матвеев присутствовал при разговоре, когда приехавший из Новосибирска Пархомов выступил с крамольной мыслью организовать оппозиционные «пятерки». Матвеев был одним из тех, кто рекомендовал Кутузова к восстановлению в партии375.
Во время заседания бюро партячейки института 28 ноября 1929 года завязался довольно острый спор о социальном составе студентов-коммунистов. Выступая с классовым азартом, характерным для первой пятилетки, Матвеев сделал очень острое заявление, «что вся головка членов бюро является служащими, а жмут на рабочую часть ячейки, и что если так дело пойдет, то рабочие свои выбросят партбилеты». По словам Кашкина, Матвеев призывал к классовой борьбе в ячейке, в «очень резких выражениях охарактеризовал нашу ячейку с той стороны, что у нас ячейка раскололась на 2 части, т. е. на рабочих и служащих, и что чистка идет примиренчески к правым и слишком строго к левым. Говорил, что в результате такой политики рабочие придут, сдадут партбилеты и скажут, правьте вы партией»376. Статья в «Красном знамени» дала следующую оценку неординарной риторике Матвеева: «Бывшим оппозиционерам не нравится, когда партийная ячейка призывается к более осторожному подходу к использованию на работе бывших оппозиционеров». Спрашивалось: правильна ли такая линия партийной ячейки? Нужно ли не допускать Кутузова и компанию к власти? «Совершенно правильна. – гласил ответ. – Но эта линия спекулирующим рабочим стажем Матвееву и Филатову не нравится. Тов. Матвеев позволил себе даже больше. Он вытащил старый из оппозиционного архива довод, будто бы рабочие-коммунисты положат вам на стол билет». Такое может сделать «только не раскаявшийся в своих ошибках троцкист. Помнятся нам эти речи Троцкого и Ко.? Эта спекуляция, хвастовство и слепые надежды обанкротившейся троцкистской оппозиции» на то, что якобы рабочий класс их поддерживает. «Так ставить вопрос члену партии непристойно»377.
Бюро партийной ячейки СТИ созвало расширенное совещание актива, где ставился вопрос о клеветническом заявлении по адресу партийной организации со стороны бывшего оппозиционера Матвеева, а также о новой вылазке бывших троцкистов. «Выступление, что все рабочие бросят партбилеты – это буквально троцкистская фраза, – вопил Фельбербаум. – <…> Матвеев увильнул от вопроса о разрыве с оппозицией, не формально, а своим нутром». В выступлениях Матвеева «отразились все болезненные настроения, – уверял член партбюро Букатый. – Я считаю его заявление троцкистской оппозицией. Какая чепуха, классовая борьба в партии! Огульно брать под вопрос всех служащих, крестьян и т. д. есть Махальщина». Видимо, Букатый (или стенографистка, записывающая его слова) ошибся в слове «махаевшина» (ненависть к интеллигенции и вера в то, что только рабочие с производства годны в коммунисты). «Один ли Матвеев? Нет, он является лишь только рупором, и за ним прячутся остальные. Ячейке надо это разоблачить и насторожить все внимание на борьбу с уклонистами». Кашкин соглашался с Букатым, что выступление Матвеева есть проявление левого шатания. Он призывал «категорически отвергнуть раскол яч[ейки] на рабочих и служащих. <…> Эта группа оставила у себя только методологию старой троцкистской оппозиции»378.
Матвеев оправдывался:
У меня сложилось впечатление, что у нас чистка идет однобоко; т. к. во время чистки активность комиссии направляется на борьбу с левыми настроениями и примиренческое отношение к правым. Впечатление это сложилось из личных наблюдений, например, не весьма строгое отношение к колчаковским офицерам. Многие товарищи из 1000 оказались по социальному положению не рабочие. Здесь, по-моему, проявилась классовая борьба в партии. <…> Во время чистки я был в ряде групп и выступал соответствующим образом. Во 2‑й группе чистили Власова, который скрыл, что он был офицер и добровольно поступил в юнкерскую школу. Я на чистке выступал с предложением об исключении его. Такой же факт имеет место с т. Халдеевым. Один из «1000», именно тов. Денисов, также скрыл свое прошлое и давал ложные сведения о себе. Я тоже против него выступал с предложением об исключении.
Оппозиционное прошлое партийца не влияло на мнение Матвеева о нем ни в ту, ни в другую сторону – он говорил о тех, о ком имел что сказать. «Против левых, в частности, Флюкова, я выступал, против Харитонова не выступал, т. к. его не знал, то же об Уманце, о Горбатых я выступал». Получается, напрасно к Матвееву придирались. «Еще старое бюро выдвинуло в состав парткомов целый ряд товарищей, в работе с которыми выявилось с их стороны недоверие ко мне». Понятно почему: «Все общественные организации на каждом шагу подрывают авторитет бывших оппозиционеров». Партия от этого точно не выигрывает: «Я считаю эту точку зрения неправильной», она расхолаживает. «Эта политика булавочных уколов, по-моему, приведет к тому, что товарищи или будут бороться, или сами сдадут билеты. Раз они в партии, то, по-моему, они должны быть равноправными членами партии»379. В итоге Соскин заявил, что Матвеев болен: «Это для меня ясно, и эта болезнь у него получилась от того, что он сохранил в себе многое от троцкистской оппозиции и не пытался перевоспитаться и сродниться с партией. Известное недоверие к бывшим оппозиционерам необходимо сохранить, т. к. они еще не вполне оправдали доверие. По-моему, выступление Матвеева является политически неграмотным. Мне кажется, что настроения Матвеева разделяют бывшие и не восстановленные троцкисты»380. Кутузов отмечал, что после слов Матвеева о том, что «у нас в Вузовской Партийной ячейке идет классовая борьба между партийцами рабочими и служащими, …было много разговоров о его выступлении, все осудили и отмежевались…»381 «Что же касаясь меня и Матвеева, – заявил, например, Голяков, – то иногда говорили по вопросам политики партии, как то: „вопрос колхозов, ликвидация кулачества, как класса“, но конкретно своей платформы я никогда не выставлял, вернее не было», разговоры же с Матвеевым не носили «организационного характера, а чисто случайного»382.
Партактив расценил заявление Матвеева о классовой борьбе в ячейке как «троцкизм чистой воды» и выписал Матвееву выговор. Кутузов же не соглашался, говоря, что «бюро напрасно подняло шумиху», что «нет здесь ничего опасного» и что «не следовало бы Матвееву выносить выговор»383. Комиссия по чистке поддержала Кашкина и партбюро: «Троцкисты подняли в парторганизации СТИ борьбу, разделяя партийцев на рабочих и служащих. Кутузов опять не только не выступил против этих болезненных явлений, а выступил с защитой бывшего троцкиста Матвеева, дошедшего в этой борьбе до угроз, что партийцы рабочие сдадут партбилеты»384. Причиной противостояния был авторитет, которым Кутузов пользовался среди студентов. «Мы сейчас, обсуждая Матвеева, бьем по воробьям, – сказал Козюкин. – Матвеев является выразителем левых настроений, а таковые у нас уже имеются. Здесь надо бить не по Матвееву, а по Кутузову. Оппозиция не пришла к нам, а она скрылась, спряталась и, желая угодить партии, впадает в другую крайность – правый уклон. Сегодня надо прямо оппозиционерам сказать крепкое слово»385.
