Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И, наконец, поздней осенью 1929 года разговоры о целесообразности «самокритики» дошли до партячейки института. «Надо подвергнуть нашу работу решительной самокритике, – вещал Брусникин. – Зажим самокритики, боязнь ее развертывания ослабляют нас в борьбе с классовым врагом». Жалуясь на «слабую активность по вопросам политической жизни», анонимный «Томич» комментировал в газете: «Совершенно верно поступило общевузовское бюро <…>, призывая к большей партийной чуткости и настороженности, к беспощадной самокритике нашей работы». «Грубый окрик» в отношении критикующих студентов – «отправим в лечебницу», «критикуют, потому что рожа не понравилась», «молодая спесь», «не грамотный – не лезь» и т. д. – квалифицировался как попытка отвлечь самокритику от «конкретных носителей зла», сделать самокритику в институте «беспредметной и недейственной»347.

Работу институтской ячейки нужно было перестраивать. Яковлев заметил: «Все частные согласованности не теперешнего момента, а прошлого. Все решения Сиб[ирского] краевого комитета для нас обязательны, но не все мы их признаем». Здесь чувствуется подпольная работа деятелей из партбюро – защититься, «сорвать решения Сибкрайкома». «Подготовка к чистке идет весьма слабо». В силу неизвестных нам обстоятельств Кликунов вошел в конфликт с заменившим его секретарем ячейки. После одного из партийных собраний он позволил себе ехидную ремарку: «Сибкрайком заменил самокритику снизу самокритикой сверху». Принимая бой, партбюро требовало конструктивного подхода. Там была обозначена «группа лиц», в основном выходцев из оппозиции, но не только, которая стала «играть нехорошую роль. Они не хотят исправлять работу, а только критикуют, и это разлагает нашу ячейку». Член бюро Д. В. Логинов отметил, что «среди старых партийных работников ослабло желание к партработе», упомянув в связи с этим и Кликунова348.

Самокритика была направлена против молчания и пассивности. Партийные секретари проводили специальные исследования о поведении рядовых партийцев на собраниях. Оказалось, что обычно выступало меньше 10% от общего количества собравшихся. «У нас находятся коммунисты, которые стоят от <…> борьбы в стороне, наблюдают за ходом ее, – утверждал Брусникин. – Эти люди оправдываются так: „Молчим, потому что боимся говорить. Еще припишут уклон“. Такое примиренчество может только расшатать партию»349. Подборского спросили: «Чем объяснить, что по принципиальным вопросам не высказывался?» – «Просто неспособностью говорить на народе», – последовал ответ350.

Кутузов не мог воспользоваться такой же отговоркой, но и он оправдывался: «По вопросу Троцкого, если я не выступал, то это не значит, что я не согласен с линией партии. Я тогда видел такое подозрительное отношение, и мое бы выступление могли толковать иначе»351. «После отказа от оппозиционных взглядов в [его] выступлениях небольшие шероховатости», – говорил Верховский о Николаеве, отмечая у того какую-то «боязнь» высказываться. Николаев разъяснял: «Происходит это от того, что о каждом моем выступлении могли подумать как о фарисействе, и я все время боялся, боялся, что такая тактика будет неискренней». В докладе о правом уклоне «я мало уделил внимания о левых загибах, все из той же боязни, как бы не показаться неискренним»352.

От коммуниста требовалось «активное участие в проведении партийных директив по всем политическим вопросам. Стоять в стороне и наблюдать может только партийный обыватель, случайно попавший в партию»353. Выбирая правильный ракурс, коммунист должен был во всем видеть исторически прогрессивную составляющую. Марксистский аналитический инструментарий, с одной стороны, обеспечивал свою достоверность через связь с настоящим, а с другой – помогал прозревать будущее. Коммунистическая расшифровка мира отрицала идеалистический отрыв от действительности, ввиду чего дискурс первой пятилетки постоянно риторически раздваивался, отсылая одновременно и к идейной конструкции, и к буквальной репрезентации. Принципиальная двойственность отличала концепцию воздействия речи на аудиторию. На полюсах этой концепции находилось желание услышать о реальной, настоящей жизни и погружение слушателя в виртуальный мир будущего. Если в первом случае выступающий ограничивался воздействием на сознание аудитории фактами, тем самым убеждая ее в правоте сталинской идеи, то во втором случае пропаганда выводила слушателя за пределы его еще несовершенной субъективности. Язык партийца предвосхищал будущее, а не описывал несовершенное настоящее. Обращение же к обстоятельствам считалось проявлением нэповской ментальности. Всматриваясь в то, что будет, а не в то, что есть, Резенов, например, не видел ничего необыкновенного в газетной статье Брусникина «Нужно организовать общественное мнение»354. В духе волюнтаризма первой пятилетки правильное слово, словно призыв, мобилизовывало, провоцировало действие.

Конечно, сама по себе «самокритика» была общим местом. Все зависело от конкретного содержания, которым она наполнялась. Восстановленные оппозиционеры мягко напоминали, что, хотя «во время оппозиции <…> мы могли высказываться по всем вопросам, самокритики тогда в полном смысле слова не было в ячейке»355. Теперь можно было пускаться во все тяжкие. Если партбюро понимало под самокритикой критику «буржуазного» руководства университета и старой профессуры, то Кутузов и его единомышленники видели в ней шанс избавиться от «держиморд» из бюро партячейки. Непонятно, думали ли так бывшие оппозиционеры или это была личная фобия Брусникина и Усатова, но «полевение» политики ЦК могло восприниматься как уступка именно бывшим оппозиционерам. Считая себя «чистокровной» рабочей частью партии, они начали предпринимать конкретные шаги, чтобы прибрать обюрократившееся руководство института к рукам. В ячейке замечали, что «кой-кто из троцкистов пытается доказать, что партия в некоторых вопросах встала на путь оппозиции». Филатова спрашивали: «Повлияли ли вопросы, выставленные оппозицией, на политику партии» в экономической сфере. «Нет, не повлияли», – уклонялся тот от провокационного вопроса356. «Я понял, что партия пришла к Троцкому, так ли это?» – пытались заманить Николаева в похожую ловушку. «Нет, не так», – снова отвечал он357. Сторонники Кутузова ни в коем случае не соглашались говорить от имени оппозиции – это бы аннулировало их недавние заявления об отходе. «Почему они в партии? – вопрошал член бюро Букатый. – Сейчас у [них] имеется мнение, что партия перевооружилась на основе троцкистской оппозиции»358. Кутузова спрашивали: «Николаев говорил, что партия проводит линию левых?» – «Искажаешь, – огрызался он. – Николаев говорил, что когда-то это думал, а потом признал свои ошибки. Принцип[иальная] установка левых одна, а в партии совершенно другая, поэтому политика партии не может считаться политикой оппозиции».

Если Кутузов не был «левым», то с какой же позиции он критиковал верхи? Ему предъявляли различные оппозиционные лозунги, пытаясь понять его отношение к ним. У Кутузова все еще был авторитет, и хотелось узнать, с чем он выразит солидарность, а от чего будет отмежевываться.

Вопрос: Если ли зажим, то как это можно рассматривать? <…> Почему ты оказался во главе группы оппозиционеров?

Ответ: Ряд товарищей, как Брусникин, тянут меня на это.

Вопрос: Как ты относишься к борьбе с буржуазной идеологией в ВУЗе? <…> Был ли бойкот старого актива новому?

Ответ: Я бы это не сказал. Я никогда не бойкотировал и зажиму нигде не видел. Плохо лишь то, что из молодых тов[арищей] мало выдвигается в актив. <…>

Вопрос: Что проявил конкретно по исключению чужаков из вузов?

Ответ: Строго относился к приему в вуз. <…>

Вопрос: Является ли нормальным, когда в вуз под маской рабочих вступают чуждые?

Ответ: Таких случаев я не припоминаю. Я знаю один случай в нынешнем году, когда жена одного преподавателя, подавая заявление, сообщила, что она рабочая, но на самом деле она не была рабочей.

вернуться

347

Красное знамя. 1929. 18 октября; 30 ноября.

вернуться

348

ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 21–22.

вернуться

349

Красное знамя. 1929. 18 октября.

вернуться

350

ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 2582. Л. 7.

вернуться

351

Там же. Д. 1795. Л. 62 об.

вернуться

352

Там же. Д. 2318. Л. 16 об.

вернуться

353

Красное знамя. 1929. 18 октября.

вернуться

354

ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 67.

вернуться

355

Там же. Д. 2318. Л. 13.

вернуться

356

Там же. Д. 3502. Л. 4 об. – 5.

вернуться

357

Там же. Д. 2318. Л. 13.

вернуться

358

ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.

48
{"b":"900527","o":1}