Ночью с большой высоты все земные огни кажутся похожими. Светящееся человечество. Архипелаги народов, драгоценные блёстки городов. Пространство жизни, не ведающей границ. Франция возникла незаметно – вынырнула из облаков, показалась чёрным небом с незнакомыми созвездиями, их соединили серебристые и золотистые нити, медленно наполнились светом, скрылись за белёсым пологом, превратились в сплетение тонких сияющих корней. «Ризома культуры» – вспомнилось из прошлой жизни. Видимо, Делёз любил ночные полёты мысли…

Вспыхнуло и полетело назад многоточие синих огней, истерично взревели двигатели, самолёт бешено скакнул и покатился по бетону, теряя скорость. Воскресенье, 16 июня 1991 года, 21.50 по местному времени. Через четверть часа я помахал у выхода улыбчивым московским стюардессам:

– Счастливо!

И шагнул за борт, в неизвестность.

Ручеёк русской жизни быстро скудел – в узком русле длиннющего эскалатора, за поворотами стеклянных коридоров, в разноязыком, разноцветном море людей, снующих в дорогой голливудской массовке. Паспортный контроль, багаж, скучающие таможенники, выход в город и…

– Валери! – меня окликнули из толпы встречающих.

Я обернулся и протиснулся к друзьям:

– Невероятно! Вы… Париж… – мы обнялись с Брижит, – как я рад!

– И мы! Мы так тебя ждали!

– Наконец-то! – Филипп стиснул мою ладонь и произнёс голосом частного детектива: – Значит, сумел обмануть КГБ.

– Кажется, удалось, хотя… – шепнул я в ответ и под общий смех принялся тревожно озираться по сторонам.

Мозг заполнил веселящий воздух, вокруг мелькали вспышки незнакомой жизни: африканская скороговорка, детский плач, тележки с чемоданами, строгие джентльмены, полицейские, реклама дешёвых чудес. Я шёл в толпе и чужим голосом говорил по-французски. Жара, полусон-полуявь. Мы поднялись в лифте на стоянку. Поместились в маленький, почти жестяной автомобиль, незаметно, за разговором подъехали к автомагистрали и сходу рванулись в бешеную гонку. Меня понесло ещё дальше в неведомый мир.

После знакомства на волжском теплоходе «Константин Симонов» в октябре прошлого года и расставания, Брижит прислала несколько милых, утешительных писем. «Не волнуйся и не падай духом, мы с тобой…» В ответ я честно признавался, что в России люди живут, стиснув зубы, не хватает еды и самых простых вещей. И как всегда, непонятно, ждёт ли нас пытка такой жизнью или помилование. А над головой кружат и с безупречным французским произношением каркают московские вороны…

От рёва мотора наши голоса стихли. Я отдался судьбе и погрузился в кинофильм. Справа летела обочина, россыпи пригородных домов в клочьях тёмной зелени, слева на немыслимой скорости мчались встречные машины. После московской задумчивой, задушевной, неторопливой спешки ошеломила стремительная чужая жизнь.

Мы свернули по петле дорожной развязки, снизу красно-белыми огнями стрельнула по глазам магистраль, сбоку в уличной ложбине показалось зарево огромного города.

– Ну, вот и Париж! – не отрываясь от руля, воскликнула Брижит. – Ты рад?

– Что за вопрос? Восхищён! Точнее, предвосхищён! Если так можно сказать.

Филипп обернулся с переднего сиденья, увидел мои неистово бегающие глаза и усмехнулся:

– Предвосхищён. Забавно звучит.

Я упивался собственным восторгом, ловил многоцветные огни вывесок, прямоугольники ярких витрин, фонари в ореолах светящихся листьев, столики кафе и театральную пантомиму людей, погружённых в праздную жизнь. У светофора Брижит затормозила:

– Ты хочешь поехать домой ужинать или сначала увидеть весь Париж?

– Весь Париж? Сразу?

– Да-да! Ночью, это потрясающе.

– Конечно! – я тут же забыл о голоде.

Машина свернула с бульвара, поползла вверх по темноватым улочкам, притормозила и медленно втиснулась в свободный угол на парковке.

– Гениально! Сразу место нашли, – Филипп вышел из машины.

– Повезло. Значит Париж тебя признал и пригласил на себя посмотреть, – рассмеялась Брижит. – Не со всеми он так гостеприимен. Вот! Мы на Монмартре!

Я озирался по сторонам, считал свои первые шаги по великому городу. Мои спутники чуть ли не за руки тащили меня вперёд:

– Идём-идём! Это всё неважно! Сейчас увидишь главное!

Через несколько минут я оказался у железных перил перед длиннющим лестничным спуском:

– А теперь смотри!

Над чёрной кромкой горизонта выцветший закат чуть подсвечивал облака, а ниже сияло и переливалось немыслимое скопище драгоценностей. Конечно, их собрали со всего мира, засыпали крыши домов, купола церквей, башни, улицы, площади.

– Боже мой! – прошептал я. – Как это чудо… появилось?

Брижит рассмеялась:

– Сами удивляемся.

– Постепенно, за две тысячи лет, – Филипп лукаво прищурился.

Хотелось вдохнуть светящийся праздничный воздух, задышать жизнью, придуманной для всеобщего блаженства. Я лишь вздохнул. Невозможно. Неизвестность сладостна только в юности, когда не боишься потеряться и всё начинаешь с нуля. А теперь мне есть, что терять. Мои спутники молчали, понимающе поглядывали в мою сторону. Наконец, Брижит осторожно спросила:

– Ну что, поехали ужинать?

– Нет, лучше до утра здесь остаться! – я закинул голову к небу. – Увидеть Париж и… не умереть!

– Именно. Жить лучше, чем умирать. В Париже это неплохо получается. Считай, ты правильно начал, – Филипп, посмеиваясь, манил меня к машине. – Поехали, теперь я за рулём.

Чемодан на пятый этаж без лифта я втащил сам. Деревянные, до блеска навощённые ступени, скрипели под ногами. В квартире нас ждала дочь Доротея, голубоглазая, русоволосая девочка лет десяти. Тихо поздоровалась, равнодушно потянулась к моей бороде для поцелуя и отправилась спать. В длинной узкой кухне-пенале уже был накрыт стол на троих. Часы показывали начало двенадцатого.

За ужином мы ели что-то изысканно-вкусное, не оставившего в памяти ни малейшего следа, запомнилось лишь красное, прекрасное вино. Первый глоток за Париж, второй за Францию, третий за Россию, четвёртый за Москву. Первое заграничное застолье – в лучших парижских традициях. Мы обменивались тостами и воспоминаниями о встрече на «религиозно-философском теплоходе». Тогда у нас и родилась мысль создать Международную ассоциацию помощи православным христианам России. Мы назвали её «Résurrection». Я не верил в успех, но к своему удивлению за несколько месяцев сумел увлечь этой идеей несколько именитых подписантов прошлогоднего письма «О будущем наших храмов» в «Литературной газете». Не всё получилось. В январе я сумел почти в одиночку организовать первую в стране выставку «Русская православная пресса», затем вместе с иконописцем Борисом Бычевским другую – «Современная икона». Потом наши начинания подхватили и перехватили другие… А в самом конце мая, незадолго до поездки в Париж еженедельник «Новое время» опубликовал на пяти языках заметку о созданном мною Московском филиале ассоциации.

– Я вам сейчас кое-что покажу! Вы удивитесь! – с этими словами я вышел в гостиную к своему чемодану и вытащил французский номера журнала. – Вот статья о нашей ассоциации! Московский филиал зарегистрирован официально.

– Ну-ка, ну-ка! – на лицах моих знакомых любопытство сменилось восторгом. – Валери! Так ты теперь директор Московского филиала «Résurrection»?

– Да, а ты, Филипп, президент нашей ассоциации!

– Невероятно! – Брижит вскочила со стула и захлопала в ладоши. – Как тебе удалось?

– Без особого труда. Видно, мы с вами попали в точку.

Филипп принялся читать вслух:

– В Москве создана новая общественная орга низация «Христианское возрождение» – филиал находящейся в Париже Международной благотворительной ассоциации помощи православным христианам в России и Восточной Европе «Возрождение». Председателем её правления в Москве стал историк Валерий Байдин… «Христианское Возрождение» ставит своими целями создание церковных музеев, проведение эталонных реставраций, возобновление паломничества по святым местам России и других стран, создание отдельного канала христианского телевидения… Хочется надеяться, что мы стоим у начала международного движения за спасение и возрождение памятников русской религиозной культуры…»