— Не знаю, — уже без особой злобы буркнул я. — Хоть, признаться, я и сам бы заподозрил подвох.

— Верно, милый. — Воронцова легонько взъерошила мне волосы. — Поэтому не обижайся — но тебе придется доказать верность нашему общему другу.

— Другу? — ухмыльнулся я. — Куда больше похоже на хозяина, Ольга. Одни обещания и тайны — и никаких ответов.

— Вот как? А разве ты сам лучше?

Лицо Ольги вдруг изменилось: только что она смотрела на меня со смесью понимания, нежности и почти материнской заботы, а теперь сквозь маску добродушия стремительно проступало что-то жесткое и хищное. То ли ее сиятельство устала изображать испуганную лань, то ли с самого начала ждала, пока я размякну — и теперь ударила в ответ.

— Если уж говорить о тайнах — мы до сих пор не знаем, где и у кого ты научился своим фокусам. Только не надо рассказывать про добрую лесную колдунью из Псковской губернии. — Воронцова насмешливо оскалилась. — Прибереги эти сказки для жандармов, твоего друга капеллана Дельвига и…

— Осторожнее, Ольга! — Я вновь засверкал звериными глазами. — Откуда вы знаете⁈

— Нам многое известно, Володя Волков. Куда больше, чем ты можешь себе представить.

На этот раз моя демонстрация силы и ярости не возымела никакого эффекта… или вообще возымела обратный: вместо того, чтобы попятиться, делая большие глаза, Воронцова шагнула вперед и уперлась ладонями в бока. Впрочем, упрямая поза так и не успела стать по-настоящему боевой и грозной — арсенала для полноценной схватки с оборотнем у ее сиятельства все-таки не было, и она изящно переключилась на хорошо знакомое и вряд ли хоть когда-то подводившее оружие — сверхчеловеческую привлекательность.

— Но кое-что все еще остается тайной, Володя. Знания можно почерпнуть из книг или подсмотреть, однако чтобы сотворить ритуал, нужен Талант. И Талант выдающийся — слабый тут не подойдет… Так откуда он у тебя? — Воронцова погладила меня по щеке, вливая очередную лошадиную дозу своего фирменного сладкого яда. — Ни одного сильного Владеющего в роду, если не считать деда по материнской линии… Как, кстати, его, звали?

— Федор. Федор Павлович Силаков.

Я задумался всего на мгновение. Когда раз за разом живешь чужую жизнь, меняя облупившуюся маску на свежую раз в десять-пятнадцать лет, привычка зубрить и каждый день заново прокручивать в голове «легенду» становится необходимостью. Я без труда вспомнил бы всех немногочисленных родственников Володи Волкова, как ныне здравствующих, так и уже усопших.

Попытка подловить с треском провалилась. Но если Воронцова и рассчитывала на другой результат, то виду не подала. Наверняка они с колдуном уже успели собрать на меня изрядное досье, и полностью закрыть все белые пятна в биографии вчерашнего гимназиста, вдруг рванувшего по карьерной лестнице со скоростью ракеты-носителя «Протон», не смогли бы ни знание нюансов, ни самые искусные выдумки.

— Что ж, хотя бы дедушку ты еще помнишь. Но вот остальное… — усмехнулась Воронцова, будто прочитав мои мысли. — До этой весны Володя Волков не представлял собой ничего особенного, разве не так? И вдруг начал демонстрировать необычные познания. Я уже не говорю о необычайной силе Таланта, умении стрелять и орудовать саблей не хуже заправского фехтовальщика. Тебя будто подменили! И сейчас передо мной совершенно другой человек. Амбициозный, разумный, опасный. Который умеет держать себя в руках, когда следует… Полагаю, ты даже можешь защититься от моего Таланта, хоть и пытаешься это скрыть. — Воронцова неторопливо обошла меня полукругом, скользнув кончиками пальцев по шее и подбородку. — А я бы справилась и со стариком Горчаковым, и с самим императором Александром… Конечно же, будь у меня необходимость так рисковать. С взрослыми мужчинами, одними из сильнейших, если не самыми сильными Владеющими в столице. А тебе всего… сколько — восемнадцать?

— Семнадцать, — зачем-то ответил я. — С половиной.

— Выглядишь старше. Слишком уж много способностей для юнца. И слишком много тайн для одного Володи Волкова. — Воронцова прикрыла один глаз и, улыбнувшись, склонила голову набок. — Или как мне следует тебя называть?

— Владимир Петрович Волков. — Я сложил руки на груди. — Другого имени у меня не было, нет и не будет.

Я изображал невозмутимость, и, пожалуй, даже довольно успешно, однако невеселые мысли в голове роились, как мухи. И как мухи же активно плодились, грозя расколоть мою несчастную черепушку изнутри.

Похоже, приплыли. Воронцова или выдавала запредельный по качеству уровень блефа и актерской игры, или действительно знала про Володю Волкова куда больше меня самого. И я — чего уж там — скорее поставил на второе. Имея время, почти неограниченные ресурсы и жуткого колдуна в покровителях, раздобыть нужную информацию не так уж и сложно. Особенно если дело касается самого обычного гимназиста.

Впрочем, я и сам изрядно наследил — уже после того, как весной переместился в этот мир и загремел в чужое тело. Юный организм не то, чтобы заставил меня полностью забыть об осторожности и уж точно не лишил разума, однако в нынешней «версии» я изменился. Стал более… темпераментным?

Да, пожалуй, самое подходящее слово — во всех его смыслах. Я-прошлый взвешивал любое решение. Отмерял не по семь, а порой по семьдесят раз, и в конце концов все равно не резал, если на то не было особой надобности. Вековая мудрость, здравый смысл и умение не находить себе ненужные неприятности сохраняли мне жизнь куда надежнее, чем магия, сверхчеловеческое здоровье и способность рвать железо голыми руками или залечивать дырки от пуль за пару часов. Единственное, чему я по-настоящему научился за сотни лет — не лезть, куда не следует.

И к чему это меня привело?

К уютной холостяцкой берлоге в глуши среди леса и карбюраторной «Ниве» с понемногу гниющими порогами. К кофе по утрам, никому не нужным записям и абсолютному, дистиллированному нежеланию изменить хоть что-то — неважно, в себе или в мире. Я просто остановился на обочине жизни и теоретически мог продолжать подобное существование бесконечно долго.

Если бы мой бессрочный отпуск не прервал неотвратимый армагеддон.

Здесь же все с самого начала пошло иначе: судьба с присущей ей иронией с размаху швырнула меня в водоворот событий, а я почему-то не стал выплывать, а вместо этого нырнул еще глубже. Утраченные силы и обретенная взамен вторая молодость заставили полагаться не на холодный расчет, а всемогущий «авось» и его величество случай.

И, надо сказать, мне везло. С того самого дня, как я лихо продемонстрировал Дельвигу немыслимые для обычного гимназиста познания и выучку. Его преподобие, хоть и скрипом, удовлетворился историей про добрую старушку-колдунью, которой по одной ей ведомой причине захотелось обучить нерадивого отрока премудростям защитных ритуалов и еще кое-чему по мелочи. Геловани — с его-то опытом и чином — просто обязан был выпытать всю подноготную и даже отправить кого-нибудь навестить родню Володи Волкова в Псковской губернии. Однако почему-то тоже не стал копать вглубь… Видимо, это и вселило в меня бестолковую уверенность в собственной удаче.

Но любое везение рано или поздно заканчивается. И нельзя вечно оставаться самым хитроумным — особенно в мире, где, как и в моем прежнем, живут мастодонты вроде меня прежнего… по меньшей мере один мастодонт. Немыслимо старый, опытный, коварный и наверняка видавший кое-что и покруче гимназиста, который вдруг обрел немыслимые для своего возраста умения и таланты.

И, что весьма вероятно, этот самый мастодонт вполне мог провести отведенные матушкой-природой столетия не сидя в окопах бесконечных войн, а наращивая и без того немалого могущества до пределов, к которым я даже в прежнем теле так и не приблизился.

И, надо сказать — не очень-то и хотел.

— Осмелюсь предположить, что тебе известен ритуал, — задумчиво продолжила Воронцова, разглядывая меня сквозь полуопущенные ресницы, — который позволяет менять личину.