– Заходи, не стесняйся, – пригласил отец Петр застрявшего на пороге Антона. – Сейчас мы здесь порядок наведем и чаевничать станем.

Священник раздвигал стопки книг на столе, освобождая место для чаепития.

– Одежду там вешай, – показал он в сторону стены с амуницией, – здесь жарко.

В комнате действительно было жарко, хотя ни батареи, ни обогревателя видно не было.

– Теплые полы – удобная штука, – пояснил отец Петр, заметив неподдельный интерес в глазах гостя.

Антон бросил рюкзак на табуретку и пристроил одежку между горными ботинками и большим мотком веревки.

– Все еще водите ребятишек в горы? – спросил он, разглядывая необычную для кабинета священника обстановку.

– А как же! Помнится, и ты пару раз ходил с нами на Силтау.

– Было дело. Я тогда ногу подвернул, и вы меня на себе пять километров тащили. Спасибо.

– Да ну, что ты! – засмеялся отец Петр. – Своих не бросаем! Ты тогда легкий был, как овечка. Сейчас бы я тебя не утащил! Как нога, кстати?

– Нормально, – Антон присел на краешек табуретки у входа.

– Да что ты, как бедный родственник, честное слово? – развел руки священник. – Садись к столу!.. Давай, пока чайник греется, я тебе одну штуку покажу.

Отец Петр достал с полки большой альбом и положил на стол. На обложке золотыми буквами было написано: “Проект храмового комплекса Преподобного Серафима Саровского г. Солнечногорска”.

– Можно? – робко спросил Антон.

– Открывай, открывай! Смотри!

На первой странице помещался общий план архитектурного комплекса, расположенного вокруг здания нынешнего храма. Из всех построек он узнал только одно – одноэтажный домик воскресной школы и трапезной. Остальная территория много лет пустовала: на строительство и обустройство ландшафта денег у прихода не хватало. Теперь, похоже, средства нашлись.

– Вот здесь у нас будет гимназия с полным циклом обучения, – ткнул отец Петр пальцем в трехэтажное здание, склонившись над альбомом с другой стороны стола. – Здесь – крестильная. А вот здесь – трапезная. Между ними – детская площадка для малышей и прогулочная зона со скамейками и прудом. Лебедей хочу завести… Ну, или уток, – всё живность. А ребятишкам радость.

– А это что такое?

– Это? Скалодром под открытым небом, – с гордостью произнес отец Петр. – Тяжело в ученье – легко в бою! Так ведь? Зато уже никого на себе пять километров тащить не придется, – засмеялся священник и похлопал Антона по плечу.

– Да, классно! Только кто в вашей гимназии учиться будет? На край города не наездишься.

– Вопрос уже решен! Администрация выделяет целый автобус, он в полном нашем распоряжении.

Антон помрачнел.

– На строительство тоже они деньги выделяют?

– Ну, не только они… – смутился священник и нырнул под стол. Тотчас оттуда раздались шуршание пакетов, звон посуды и донесся голос отца Петра: – Без них мы бы точно не справились.

– Понятно, – вяло отреагировал Антон и, перевернув пару страниц, захлопнул альбом.

– Ты какой любишь: черный или зеленый?

– Все равно, – буркнул Антон, с любопытством разглядывая корешки книг в библиотеке.

Здесь в одном ряду с Иоанном Златоустом и Игнатием Брянчаниновым стояли книги по специальным вопросам квантовой физики и математики. Кое-где в названиях мелькали иероглифы и арабская вязь.

– Может быть кофе?

– Может быть…

На краю стола стали появляться разномастные кружки, упаковки с чаем, рафинад, жестянка с Арабикой. Наконец, показался сам отец Петр.

– А я, брат, зеленый люблю, – с довольной улыбкой заявил он. – В молодости весь Индокитай объездил, вот и пристрастился.

– А вы в курсе, батюшка, куда уходят деньги из городского бюджета? – продолжая скользить взглядом по книжным рядам, спросил Антон.

– Ну… – опешил отец Петр от такой прямолинейности. – Откуда ж мне знать. Я же не счетная палата.

– Хорошо, – повернулся он и посмотрел священнику прямо в глаза. – А хотели бы вы знать, на какие такие “дела” уходят бюджетные деньги?

– Если честно – нет, – спокойно ответил священник, разливая кипяток по кружкам.

– То есть, вам безразлично, с кем иметь дело: честный это человек или вор?

Отец Петр вздохнул и задумчиво поболтал ложечкой в стакане с чаем.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Мол, нечистые деньги на святое дело брать нехорошо. Правильно?

– А разве не так?

– Все так. Но… во-первых, не пойман – не вор…

– Прекрасно! Если вор не пойман, то с ним, значит, можно за одним столом сидеть, по имени-отчеству величать, а помрет – и торжественное отпевание устроить.

– …а во-вторых, – пропустив мимо ушей саркастическую тираду, продолжил отец Петр, – чистых денег, как и чистых людей, в природе не существует. Ты сам знаешь, как строился храм: врачам и учителям постоянно задерживали зарплату, а бизнес вообще закошмарили “добровольными пожертвованиями”. Что, скажи, было делать? Отказаться от помощи и остаться со старушками и малыми детьми в сыром подвале? Мы бы до сих пор оттуда не выбрались. А теперь все они здесь: и учителя, и врачи, и бизнесмены. А что говорят, знаешь? “Мы тоже храм строили”. Так-то.

– Абрамов – вор, – недовольно буркнул Антон, – и вам об этом известно.

Отец Петр вздохнул и посмотрел в окно: на церковном дворе у столов с самоварами и пирогами толпился народ.

– Видишь этих людей? О каждом из них я знаю много такого, от чего им самим сегодня ужасно стыдно.

– Абрамову не стыдно.

– Люди меняются, Антон.

– Но не всегда в лучшую сторону.

– Это так, – согласно покачал головой священник и улыбнулся. – Вот я, например, с каждым годом все хуже и хуже, и ничего не могу с этим поделать.

– Речь не о вас, батюшка, – поморщился Антон.

– Понимаю, понимаю, – нахмурился священник. – Но… я бы на твоем месте…

– Что бы вы сделали на моем месте?

– Ну, во-первых, не стал был шутить над мэром – это ничего не даст.

– А кто вам сказал, что я шутил над мэром? – голос у Антона дрогнул.

– А-а-а… разве не ты испортил предвыборный плакат?

Антон в упор смотрел на собеседника, ожидая ответа, а сердце у него стучало все сильнее.

– Ну… хорошо. Иван Захарович сам сказал. Видишь ли… Он попросил меня с тобой поговорить…

– “Иван Захарович”.... “Попросил”… – зло ухмыльнулся Антон. – Не ожидал от вас, батюшка… Мало того, что вы его грязные делишки авторитетом Церкви покрываете, вы еще и своих прихожан ему на съедение отдаете.

– Что ты такое говоришь! У меня и в мыслях не было… – растерянно пожал плечами священник.

– А за мать он тоже у вас попросил?

– Ты о чем?

– А вы разве не знаете?

– Нет.

– Ну, если и правда не знаете, спросите сами, за что ее с работы уволили.

– Как… уволили?

Искреннее удивление отобразилось на лице отца Петра, но для Антона разговор был уже закончен. Решительным шагом он пересек комнату, схватил в охапку рюкзак и одежду и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Словно эхо от выстрела раздалось под каменными сводами колокольни и Антон осознал – прошлого больше нет. Там, в прошлом, осталась его наивная детская вера в Бога, в мудрость отца Петра и доброту окружающих людей. Лет десять ушло на то, чтобы туман рассеялся, и он, наконец, увидел голую правду жизни.

Оказывается, люди в церкви ничем не отличаются от неверующих. У них те же страсти, те же стремления, те же соблазны. Только все это прикрыто лицемерными разговорами о покаянии и любви, верой в чудесное свойство обрядов и “благотворительностью”. Неверующие честнее. Они хотя бы не лгут сами себе, не корчат из себя праведников и не читают моралей. Они творят зло и особо этого не скрывают. За них это делают такие, как отец Петр, готовые оправдать и простить самую гнусную гадость, самого отпетого злодея.

Спускаясь по гулким ступеням железной лестницы, он ощущал необыкновенную легкость в мыслях и чувствах. Будто тяжелая, непомерная ноша вдруг свалилась с его плеч, и он готов был взлететь выше деревьев, выше домов. Даже выше этой колокольни, где, словно паук в банке, сидит и плетет паутину лжи старик в рясе…