Кипение страстей, связанное с «Холокостом» (противниками телепередачи передачи был повреждены ретрансляторы под Кобленцом и Мюнстером), объяснялось не художественными качествами сериала, который был сделан по голливудским правилам, но тематикой фильма, затронувшего внезапно проснувшуюся коллективную совесть западных немцев. Публицист Петер Мертесхаймер объяснял этот феномен следующими факторами: «особая ситуация в нашей стране, специфика нашей истории, нашего сознания и подсознания». Ойген Когон подчеркивал: сериалу присуща «внутренняя правда» и он может способствовать тому, «чтобы человечность стала при всех обстоятельствах масштабом нашего мышления и действия»[497].

Издательница газеты «Die Zeit» графиня Марион Дёнхофф назвала телефильм «уроком истории для всех немцев»[498]. Тележурналист Иво Френцель так характеризовал ситуацию: «Весь народ неожиданно и болезненно вспомнил о своей истории». «Трансляция сериала “Холокост” завершена, — продолжал он. — Но дискуссии о Холокосте только начинаются»[499]. Генрих Бёлль надеялся на то, что для будущего историка германского общественного сознания время делится на периоды «до “Холокоста” и после “Холокоста”»[500]. «Süddeutsche Zeitung» выражала надежду на то, что «во многих школах только теперь преподавание истории начнется по-настоящему»[501].

Характерны суждения историка и педагога Вольфа Шмидта о сериале: «Фильм обозначает не конец, а начало нового этапа вспашки высохших полей исторического сознания ФРГ… Отвращение, вызванное уничтожением евреев, еще не является гарантией основательного дистанцирования от нацистского прошлого». Шмидт пришел к следующему заключению: «Мы должны попытаться применить рецепт успеха фильма, использовать его инструментарий. Так же, как постановщики фильма, мы должны работать методами персонификации, отбросив представления об абстрактных миллионах жертв… У всех преступников, у всех жертв были конкретные имена и конкретные адреса. Фашизм становится не просто давно прошедшей мрачной эпохой. Школьники спрашивают себя: “А как бы я поступил, оказавшись л подобной ситуации?”»[502].

Однако журнал «Der Spiegel» подверг фильм конструктивной критике, значение которой стало понятно много позднее: «Телефильм ограничивается делением немцев на преследователей и преследуемых, на палачей и жертв. Игнорируется серая зона.“средних немцев”, которые, приспособившись или находясь в состоянии паралича, оставались равнодушными»[503].

Едва ли не впервые граждане ФРГ начали понимать, что, говоря словами Ганса Моммзена, «груз национал-социалистического прошлого не сброшен, а исторические последствия “тысячелетнего рейха” не преодолены»[504]. Телесериал стал прямым вызовом западногерманской исторической науке, он, по мнению одного из ученых, «сделал для развязывания дискуссий о Третьем рейхе больше, чем многие научные разработки, не достигавшие широкой публики»[505]. Оперативно подготовленный Федеральным центром политического воспитания информационный выпуск «Национал-социализм» разошелся в течение считанных месяцев невиданным для ФРГ тиражом 250 тысяч экземпляров.

«Der Spiegel» назвал трансляцию телефильма «черным днем для историков»[506]. И впоследствии журналисты нередко упрекали западногерманских историков в том, что они до 1979 г. не создали исследований о преступной расовой политике нацистов. Такие нарекания, очевидно, не во всем справедливы. Соответствующие труды были написаны и опубликованы. Но, как справедливо отметил историк и педагог Карл-Эрнст Йейсман, «недостатка в информации не было, не хватало лишь готовности ее воспринять», массовое сознание «не было еще потрясено»[507].

Тематика Холокоста, по образному выражению Норберта Фрая, до конца 1970-х гг. была оттеснена в «гетто еврейской памяти, стала делом выживших узников и эмигрантов»[508], издававших свои труды преимущественно за пределами ФРГ[509]. Фундаментальные исследования по истории «окончательного решения еврейского вопроса» не были своевременно переведены на немецкий язык. Шок, вызванный телефильмом, побудил западногерманских ученых обратиться к проблематике геноцида еврейского народа, к созданию обстоятельных работ о Холокосте. Основные направления этих исследований были сформулированы Гансом Моммзеном: «изучать геноцид по отношению к евреям в рамках комплексной истории Третьего рейха»; понять, «какие механизмы управляли антисемитской индокринацией населения Третьего рейха, почему антисемитские акции не встретили никакого отпора»[510].

Среди работ исследователей ФРГ по указанной проблематике выделяются книги профессора Вольфганга Бенца и изданные под его редакцией коллективные труды[511]. В 1982–2011 гг. Бенц руководил Центром по исследованию антисемитизма при Техническом университете в Западном Берлине. Принципиально важная монография по проблематике гитлеровского расизма была издана Германом Грамлем[512]. К 50-летию «хрустальной ночи» (общеимперского еврейского погрома в ноябре 1938 г.) вышел содержательный коллективный труд[513]. Плодотворную работу по изучению нацистской политики Холокоста проводит Институт Фрица Бауэра во Франкфурте-на-Майне.

В течение достаточно долгого времени, отмечал Детлеф Пойкерт, в коллективном сознании ФРГ доминировала «селекция жертв режима», что означало «вытеснение из памяти миллионов убитых русских, поляков, цыган, инвалидов, душевно больных, т. н. асоциальных узников концлагерей». «Этническому расизму», утверждал ученый, предшествовал «социальный расизм», т. е. уничтожение «врагов общества» из среды собственного народа[514].

В книжных магазинах ФРГ среди пестрых обложек самых разнообразных изданий резко выделяются переплеты в строгой черно-белой гамме. Эти серьезные — даже по внешнему виду — книги составляют библиотеку «Время национал-социализма», имеющую также неофициальное название «Черная серия». Их публикация — это логическое продолжение демократических, антифашистских традиций широко известной издательской фирмы «Fischer».

В 1976 г. на должность редактора отдела германской истории издательства был приглашен доктор Вальтер Пеле — молодой исследователь, только что защитивший диссертацию. Пеле начал подготовку к печати нескольких книг карманного формата, разоблачавших преступления Третьего рейха и постепенно выстроившихся в серию. Первой книгой, отредактированной Пеле и выпущенной в 1977 г., был перевод «Нюрнбергского дневника» американского военного психолога Густава Гилберта, сотрудника Международного трибунала над главными немецкими преступниками[515]. Поначалу преобладали перепечатки антифашистской литературы прежних лет, но затем резко возрос удельный вес изданий, выполненных по прямому заказу редактора.

«Что послужило для Вас побудительной причиной?» — спросил я Вальтера Пеле, с которым мы встретились на Лейпцигской книжной ярмарке весной 1996 г. «Меня очень тревожила общая ситуация в стране, я хотел дать ответы молодым людям, которые задавали иные вопросы, чем их предшественники».