− Степ, давай ты расскажешь, что хотел и пойдешь уже? Тебя Юля ждет и твой сын…

− Да нет у нас ничего с твоей Юлькой, − усмехается, придвигая к себе чашку с чаем. Я ставлю на стол остывшие бутерброды. — И сын не мой. Ты не удивлена? Значит, твоя докторша все−таки тебе рассказала, что я никогда не стану отцом? А я так ее просил не выдавать мою тайну.

Я опускаюсь на стул, ноги стали вялыми что−то, а тело тяжелым, будто на плечи мешок с цементом положили. Что происходит?

− Она меня вызвала в конце сентября, докторша, и сказала про бесплодие. Она предложила воспользоваться чужим биоматериалом, провести тебе процедуру. Ты бы забеременела, и думала бы, что я отец. А я не захотел. Чужой ребенок… нет, я тогда был не готов. Она меня эгоистом обозвала. Ведь ты бы не ушла от меня из−за бесплодия, и была бы всю жизнь несчастлива. Я две недели думал обо всем этом. С ума сходил. А потом решил тебя отпустить.

− Скорее уж прогнать, − не выдерживаю.

Я удивлена, что Эля такое предложила. И догадываюсь, чей бы биоматериал был бы использован, согласись Степа на ее предложение. Руслана, конечно. А потом бы что было? Она бы сказала Веронике Сергеевне, что у нее есть внук на стороне? Что малыш растет в чужой семье?

Меня дрожь пробирает. Встаю и закрываю окно.

− И как вы с Юлей… почему вы вместе?

− Мы не вместе. Да, мы придумали это вот… с видео. Я тогда не принимал душ, ждал, когда ты посмотришь видео из роддома. Юля залетела от парня−англичашки, приехала в Россию и боялась показаться на глаза матери. Без мужа, без отца ребенка. Сидела на скамейке возле нашего подъезда, слезы лила. Я дал ей денег, снял квартиру. А потом мы придумали все это…

− А просто все рассказать не вариант? — закрываю лицо ладонями. Мне снова больно, но теперь оттого, что он не доверился.

− Не вариант. Тебя надо было обидеть. Прости… я сделал больно… но я думал, что не смогу смириться с чужим отпрыском.

− А сейчас ты думаешь иначе? — злюсь, не понимая, куда Степа клонит.

− Да. Сейчас я готов принять тебя с… с его ребенком. Давай все сначала начнем?

− Ты идиот? Я люблю отца моего ребенка! — шиплю, сдерживая эмоции. — Убирайся отсюда! Да, я квартиру выставлю на продажу, если что−то нужно, забирай. Мебель, технику…

− Кать, подумай, Руслан же теперь никакой мужик, после комы… если еще выживет, то…

− Убирайся! Не смей его хоронить!

Я не могу сидеть на месте, хватаю Степу за руку и вытаскиваю из−за стола. Потом показываю на дверь.

− Кать…

− Уходи. Ты обобрал меня. Предал еще год назад, когда продал дом в горах. И когда замахнулся на мою горнолыжку. Не хочу тебя даже видеть, не то что жить снова… ты убил мою любовь и мое доверие.

− Ну, того и добивался. А дом… каюсь, продал. Хотел фирму возродить. Но не получилось, деньги в трубу будто улетели. Конкуренция.

Он обул ботинки и подошел к двери, а я подошла ближе и протянула руку.

− Ключи отдай.

− Ты бы с Юлей помирилась, она рыдает, себя корит.

− Ты же с ней. Виделись в клинике.

− Это она позвонила и попросила свозить их с малышом на плановый осмотр. Как отказать? — Елецкий прощается и выходит за дверь, а я с облегчением захлопываю дверь за бывшим мужем.

Заварили кашу… Но я ни о чем не жалею.

Кладу руку на живот. Мой малыш… и я так люблю его отца.

Что это сейчас было? Зачем? Степа любит меня до сих пор?

Бред… вспоминаю фотографии из кладовой на Алтае. Первый снимок Узи сынишки Юли и надпись — «Первое фото нашего малыша, Степушка»…

Мотаю головой, прогоняя воспоминание. Врун! Зачем? Проверить хотел, что я чувствую к нему? Или просто виноватых ищет? Элю, например. Она, как врач, вряд ли имела право лезть в нашу семью.

Или Степке не нравятся изменения в его жизни. Ну да, Юля не будет верно ждать его с работы, заботиться о нем, как я. Слышала про ее походы в ночные клубы, мама моя жаловалась, что бросает ребенка и делает, что хочет. Приходит под утро домой, потом спит весь день.

Вот тут я думаю, что должна вмешаться мать, ее дочь катится по наклонной, и она может потерять единственного ребенка. Юля одна у моей сестры.

Сижу на диване в гостиной, уставшая, даже будто лишившаяся сил. К Руслану хочу. Прилечь рядом с ним, прижаться. Подпитаться его позитивной энергией. В дверь снова звонят. Наверное, Степа вернулся, еще что понадобилось забрать.

Вот сейчас как раз и расскажу о находке в кладовке, и что с Юлей он уже давно, судя по фотографиям. Но за дверью Эля стоит, улыбается. Она показывает небольшую сумку и говорит, что ее прислала мама Ника.

− Мама не может успокоиться, зная, что ты тут сухомяткой перебиваешься. Взяла с меня слово, что я накормлю ее любимую Катюшку, − смеется, снимая пальто. — Ну, веди меня в кухню.

Я до сих пор испытываю уважение и какое−то благоговение перед сестрой Руслана, ведь она так помогла мне, вылечила. Хотя, мы уже сдружились.

− Я же поела уже, пока не хочется… может потом, поужинаю, − сомневаюсь, что сейчас мне что−то в рот полезет.

− Ты здесь ночевать собралась? — Элина оглядывается. Потом идет в гостиную, в другие комнаты заглядывает. — Лучше домой… то есть, к нам. Одной тебе не нужно оставаться.

− Да, домой, конечно. Там Русланом пахнет, и мне спокойно, − тоже оглядываю комнаты, раздумывая, куда деть мебель. — Надо куда−то мебель вывезти, чтобы квартиру на продажу выставить.

− Продай. Есть же сайты купи−продай, мебель хорошая, быстро заберут, − советует девушка, и она права.

Не выкидывать же. Остаток дня мы с Элей фотографируем шкафы и диваны, выставляя снимки с описанием на сайты. Когда заканчиваем, замечаем, что уже вечер. Я предлагаю поужинать, а потом ехать домой.

Пока разогреваю борщ, присланный мамой Никой, Эля звонит в клинику, узнать о самочувствии брата. Я же сервирую стол, обдумывая в голове разговор. Специально уговорила Элину поужинать, хочу узнать правду. Все ли так было, как Степа рассказал. А дома мама Ника не даст поговорить спокойно.

− Ну как он? — спрашиваю, когда девушка устраивается за столом.

− Все в порядке. Завтра, в девять часов утра Руслана будить будут. А в десять можно будет навестить его, если все хорошо будет, − она берет ложку и смотрит на меня с жалостью. — Катюша, ты не переживай, через месяц мы будем гулять на вашей свадьбе.

− Надеюсь… − в горле ком, мне страшно, что там завтра будет. Узнает ли меня любимый, увидит или зрение не вернется. — Он сильный, он справится. Я верю!

− Вот и отлично, я в вас тоже верю!

− Эля, сегодня Степа приходил, за своими вещами… он сказал, что ты предлагала ему… − запнулась, не зная, как выразить мысль и не обидеть будущую родственницу.

− Предлагала ему воспользоваться биоматериалом от чужого мужчины, потому что он стерилен? — сразу становится серьезной и откладывает ложку. — Это правда. Может, я не должна была лезть, но ты заслуживаешь, чтобы твоя мечта исполнилась. Но с ним этого бы не случилось. Твой муж отказался, сказал, что не сможет принять чужого ребенка. А через три недели пришел к моему подъезду, дождался, когда я приеду с работы и сказал, что он тебя отпустил. Что он не эгоист, и ты можешь беременеть от кого хочешь. А я не смогла тебе дозвониться.

− Ты хотела сохранить мою семью так? — не удерживаюсь от вопроса, но я должна знать.

− Э−м−мм… нет, − усмехается Эля, − прости, но у меня были на тебя свои планы. Я тебя когда впервые увидела, то сразу поняла, что ты идеальная пара моему брату. Именно такая, как ты ему нужна. И чем больше узнавала тебя, тем больше удостоверялась в этом. Потом я увидела вас с мужем, когда ты привела его на обследование. Он был груб с тобой, разговаривал, как… а потом еще результаты анализов показали, что детей у вас не будет. Предложила тайно сделать тебе процедуру оплодотворения, мол ты не будешь знать, кто отец ребенка.

− И донором был бы твой брат, − продолжила я, помешивая свекольно−томатную жижу в тарелке. — А когда ребенок родился бы, непохожий на нас? Мы с бывшим мужем светлые, а Рус темный, вдруг малыш был бы на него похож, тогда что?