Воины остановились ровно там, где двое остановились перевести дух. Следы обрывались, а значит, нужно было искать здесь. Они стали расходиться в разные стороны, проверять каждую кочку, вынюхивать, высматривать. Один уверенно пошел в сторону бурлящего потока реки, держа меч наготове. Шаг, удар — стал проверять воду, методично и неспешно. Еще шаг, еще удар, совсем рядом с Аром, что едва мог удержать вырывающееся из рук лицо. Еще шаг… Но не было удара. Кто-то из кардийцев прикрикнул, остальные стали сбегаться к нему. Ар хотел было вынырнуть, но Люба положила руку ему на грудь. Еще немного, рано, рано!

Наконец, когда преследователи скрылись за возвышенностью, беглецы, как рыба на нересте, выскочили из воды, глотая воздух и откашливаясь. Даже маска беспорядочно махала лапками в воздухе, радуясь тому, что жизнь ее не оборвалась под водой безымянной реки.

— Уходим, — отдышавшись, коротко сказал Ар, вновь хватая Любу за руку.

***

Дрожа, Люба тянулась к костру тонкими, бледными ручками, поджав колени, и вместе с тем разглядывала собственные конечности, с каждой минутой находя все больше и больше отличий от того, к чему она привыкла. И дело тут было не в грязи, забившейся под ногти или разбитых костяшках — само строение рук говорило о том, что они никогда не держали ничего тяжелее столовых приборов. Это было непривычно для той, чья одежда вечно пахла канифолью и жженым припоем, а пальцы годами не были в полном составе здоровыми и целыми, без царапин, ожогов и заусениц.

— Т-так… — стуча зубами, обратилась она к спутнику. — Ты — Ар, да?

— Ага. — коротко буркнул в ответ кардиец.

Обстановка для знакомства была, мягко говоря, странноватая. Пришлось остановиться на привал за холмами, сделав крюк, не уходя в поля, куда изначально кардиец тащил изможденную девушку. Нужно было обсохнуть и передохнуть, прежде чем двинуться дальше, и теперь это понимал даже он.

— А что это значит? Ну, твое имя, — большие, янтарные глаза бесстыдно пялились на вытянутое, жилистое тело, туго обтянутые сероватой кожей мышцы. Обстановка была неловкой именно потому, что всю одежду после реки нужно было просушить.

— “Десять”. — все так же нехотя отвечал он.

— Десять? Как…

— Прекращай, — грубо оборвал ее на полуслове мужчина, проверяя, высохла ли подвешенная над небольшим костром рубаха. — Надо будет — спросишь у своего учителя, или кто там у тебя. Я не собираюсь тратить время на разговоры с избалованной белоручкой, и тебе советую не тратить время и силы на меня. Уяснила?

От такого внезапного, однозначного отказа, Люба даже немного опешила. Еще несколько секунд она могла лишь удивленно хлопать густыми ресницами, уставившись на кардийца, а затем, резко встав и схватив плащ с веревки, натянутой над костром, укуталась в него и возмущенно воскликнула:

— Вот поэтому тебя, засранца, и выгнали! — оскорбление пришлось взять из русского языка, память никак не хотела подкидывать нечто похожее из местного лексикона. — Посмотрите-ка на меня, я крутой, как яйца, молчаливый и загадочный. Дурак ты, Ар, и ведешь себя как подросток в трудном возрасте.

Кардиец снял маску. Лицо перечеркнула кривая линия улыбки, обнажились острые зубы. Он тихо посмеивался, и от этого у самых уголков глаз стали глубже лучистые морщинки. Облизнув сухие губы, он негромко добавил:

— Проворачивали б тебя, взрослую, уже на десятом гухе, если б не была такая ценная. Не думай о себе слишком много, а обо мне — тем более. Отведу тебя к Кольцу, мне за тебя заплатят местные богатеи, а там ты уже перестанешь быть моей проблемой. Все.

Крохотный огонек догорал, трещали последние брошенные в очаг ветки. Вскоре, когда солнце уже стояло в зените, остался лишь белый, холодный пепел.

***

До полей добрались чуть меньше, чем за час. Идти все еще было тяжело, не было обуви, а плотная тропинка превратилась в мягкую землю, которая, как ни странно, для стоп была куда хуже даже острых камней. Здесь, среди высоких зарослей неизвестного Любе растения, каждый шаг отдавался огнем в разодранных стопах, земля была едкая, будто бы пыталась поглотить девушку живьем.

— А это что за растение? — несмотря на обиду и сказанное ранее, она никак не могла успокоиться. Все вокруг было для нее новым, интересным, а единственным проводником в этот мир для нее оставался кардиец.

— Окаль.

— А что такое окаль?

— Это растение.

— Какое?

— Такое.

Ясное дело, что он пытался дать понять, что не хочет говорить, но Люба аж прыснула от такого ответа. Для своих лет Ар вел себя даже слишком по-детски, будто бы подростка запихнули во взрослое тело и наказали никому не попасться на обмане. Тем смешнее было то, что ее, взрослую женщину, запихнули, кажется, в тело подростка — даже передние зубы, что она то и дело трогала кончиком языка, еще все были ребристые, “заборчиком”.

Чтобы не травмировать и дальше уставшие ноги, он нес ее на спине. Для него такая ноша, кажется, не была чем-то особо тяжелым или даже непривычным, а Люба могла немного отдохнуть и, наконец, как следует подумать.

— Ну, смотри. Вот тебе сколько за меня заплатят?

— Не знаю. Много. — буркнул Ар.

— Много — это сколько?

— Я не темилец, я не считаю деньги, которых у меня нет.

Люба присвистнула. Случай интереснейший.

— Сам говорил о том, что тебе только оплата и нужна, а теперь даже прикинуть мою цену не можешь? Ну ладно, ладно, погоди. Вот ты меня вернешь, получишь награду, а дальше что?

— На Эрцилль. Или на Темиль. Или Мельхию.

— Ого, сколько ты слов знаешь, — ухмыльнулась Люба. — Так-так, хорошо. Получил денег, уехал… А дальше?

Ар что-то бессвязно проворчал, шумно фыркнул. Внятного ответа у него не было, да и выдумывать его он не хотел.

— А вот ты представь: ты меня героически притаскиваешь в отчий дом, с порога заявляешь, мол: “Я вашу дочь спас от десяти”... Как ты сказал, гухов?

— Ага.

— От десяти, нет, пятнадцати гухов! Ну, мои дорогие родственнички, разумеется, обомлеют от такой цифры. Они-то про один-два гуха думали, небось, максимум три, а тут аж пятнадцать!

Ар, мотнув головой, невольно ухмыльнулся под маской. Фарс и ерунда, но сказанные настолько театрально и беспечно, что это было даже забавно.

— И я, бросаясь в объятья дорого папаши… Или кто там у меня, говорю: “Вот он, рыцарь мой, защитник!”. Ну, и как думаешь? Сразу же у тебя появляется цель, появляется свет в конце тоннеля! А всего-то надо не быть занозой в гухе и поговорить со мной.

— Так, — от последних слов мужчина вдруг помрачнел, выгнулся назад, заставляя Любу слезть. — Сама пойдешь. Надоела.