— Обращайся, — бросила она в ответ, махнув рукой и раскинувшись на стуле. — Ни один из сволочей в этом доме со мной все равно больше не выпьет.

Он тихо, быстро вышел из обеденного зала, сжимая бокал за тонкую ножку. В свете чуть более ярких ламп у входа в Шпиль он пригляделся, подняв его и глядя на мутное стекло на свету. Тут и там виднелись отпечатки пальцев госпожи этого дома, и пусть многие из них смешивались и перекрывали друг друга, из этого можно было бы что-нибудь придумать.

Быстро спустившись на кухню, Келеф попросил у кухарок немного крахмала. Его всегда было в избытке, окаль давала уйму крахмала при готовке, и женщины-темильки охотно отсыпали юноше белого порошка. Следом он забрал с кухни одну из глубоких суповых тарелок, покрытых эмалью, и быстро, пока никто не заметил его, вернулся в свою комнату.

Тарелку он с минуту держал над крохотным огоньком масляной лампы, чтобы та покрылась копотью, и так несколько раз, каждый раз соскребая копоть со дна, пока не набралась небольшая кучка. Наконец, он смешал крахмал и копоть и аккуратно, держа смесь на ладони, стал дуть на нее, покрывая бокал и хрустальный пропуск тонким слоем темно-серой пыли. Она прилипала к поверхности в тех местах, на которых оставались слегка жирные отпечатки пальцев людей, делая их более яркими и четкими, и теперь Келеф мог сравнить отпечатки на хрустальном знаке и на бокале, который держала Цара.

При примитивном освещении делать это было весьма непросто, но юноша постарался выставить небольшое зеркальце, что было в его покоях, так, чтобы оно сильнее отражало свет, фокусируя больше яркости на стекле. Едва дыша, он склонился над столом, сверяя одни отпечатки с другими, прикидывая где на них сходились петельки, спирали, узлы. Процесс был медленным, кропотливым и требующим усидчивости. К счастью, работа в обсерватории и долгие ночи вместе с Любой научили его не бросать начатое дело.

В конце, когда спина уже ныла и просила о пощаде, а в комнате стало нечем дышать от спертого воздуха, Келеф открыл окно, опершись на узкий подоконник. Он закурил, сжимая сигарету грязными от порошка пальцами и задумчиво глядя вдаль.

Ни один из отпечатков не совпадал с теми, что остались на бокале Цары.

***

— Ты тоже заметил, что на пальцах есть узоры? — тихо спросила Кайра, пока Келеф снимал отпечатки ее пальцев.

— Ну, не сам. Я об этом читал, — честно признался юноша, вытирая пот с шеи. — Но суть в том, что у всех эти узоры разные. Если найду, у кого они совпадают с узорами на хрустальной печати, то узнаю, кто хочет твоей смерти.

— Никто не хочет, — все так же тихо продолжала художница. — Ту девушку подослали не чтобы убить меня, а чтобы умереть.

— Что ты имеешь в виду? — Келеф поднял на нее взгляд.

— Ты пришел сразу, как убийца зашла ко мне. Это не совпадение.

Выходит, Келеф не просто успел вовремя и чудом спас девушку — кто-то изначально спланировал покушение так, чтобы он успел ее спасти. Конечно, это была лишь теория, и ни у Келефа, ни у Кайры не было доказательств ее состоятельности, но все выглядело именно так, как и предположила девушка.

— А зачем тебе мои узоры? — она склонила голову набок, обхватив руками колени и пристально глядя на юношу у нее в комнате.

— Пока не знаю, — он пожал плечами. — Может, там и твои пальцы остались. В любом случае, мне нужны отпечатки всех твоих родственников.

— Тогда не говори никому зачем ты это делаешь, — взгляд ее больших, холодных глаз заставлял кровь в жилах Келефа стынуть от странного, неприятного ощущения. — Сестра умеет менять внешность. Наверное, и узоры сможет поменять.

— Ты подозреваешь, что Рина хотела тебя убить? — удивленно спросил юноша, подняв на собеседницу взгляд.

— Нет. Меня никто не хотел убить. Они хотели, чтобы ты меня спас.

И снова та же песня. Келеф уже знал, тут он больше ничего не добьется. Если Кайра зацикливалась на какой-то идее или мысли, то она ее уже не отпустит. Переубедить или вытянуть из нее больше информации на этом этапе уже было невозможно.

Следующей на очереди была ее сестра. Рина не покидала комнату после покушения, как и почти все домочадцы, и это, на самом деле, положительно сказалось на ее состоянии. Сейчас она была уже далеко не такой уставшей и измученной, как обычно, хоть и не бросала табак — Келеф научил ее правильно сворачивать самокрутки, и теперь даже в его отсутствие Цацат был ей не страшен, курить она могла и без своей трубки.

Юноша, открывая дверь спиной, держал в руках, касаясь краев полотенцем, большой металлический поднос с болотными фруктами и ягодами. Рина, что корпела над какой-то книгой, тут же поднялась и поспешила помочь — юноша отдал ей поднос, но забрал полотенце, чтобы она прикоснулась подушечками пальцев к холодному металлу.

— Чего читаешь? — он заглянул ей за плечо, глядя на исписанные сложными квадратными иероглифами страницы книги.

— Пытаюсь найти что ты сделал, — усмехнулась Рина, усаживаясь обратно за стол и закидывая небольшую алую ягоду в рот. — Прислуга жужжит целыми днями, все гадают что это было и откуда у тебя такая магия.

— Это не магия, — улыбнулся Келеф, присоединяясь к трапезе. — Всего-лишь технология из моего мира.

— Надо близнецов такими штуками вооружить, — медленно, сосредоточенно произнесла девушка. — Оно же только один раз стреляет, да?

Келеф кивнул, прожевывая горсть ягод.

— Значит, обстреливают противника из арбалетов. Потом они сближаются и… Бум! Как бы не оглохнуть только.

Юноша тихо усмехнулся. Рина времени зря не теряла и, надеясь на верность собакоголового, уже мысленно присвоила себе его оружие. Он мог ее понять, потому как ни один человек не заслуживал его верности настолько же сильно, как она. И все же он пришел забрать и ее отпечатки пальцев. Нельзя было быть уверенным ни в чем. Нельзя было отметать возможную подозреваемую.

— А как у тебя с чтением? Сколько слов уже знаешь?

Письменность Шестилунья пошла по самому отвратительному и сложному из всех возможных путей — местные иероглифы работали на манер китайской письменности и являли собой одновременно и идеограммы, и целые слоги. Понять, в каком именно значении используется тот или иной иероглиф можно было по соединениям — длинные слова представляли собой набор из нескольких слогов, соединенных друг с другом прямыми линиями, но от этого становилось лишь сложнее, потому что текст сливался в сплошную мешанину черточек, квадратов и углов.

— Ну… — вздохнул Келеф. — Серединка на половинку. Думаю, сотню иероглифов могу написать.

— Ого! — искренне удивилась Рина. — Да ты у нас полиглот! Это очень хороший прогресс.

Всякий раз, когда она принималась его за что-нибудь хвалить, он невольно становился еще больше похожим на пса. Иногда он, вспоминая то, как вел себя перед госпожой, думал про себя, что, будь у него хвост, его можно было бы вести по дому и хвалить, и это помогло бы сэкономить на уборке залов — все смел бы. Одним словом, юноша таял, и сильнее всего он таял когда это говорила она.