— Тебе будет дарована плавучая деревня и все полагающиеся к ней суда. Взамен я требую от тебя, как от своего вассала, верной службы и продолжения твоей работы. Если тебя будет преследовать успех, я дам тебе гораздо больше.

— Благодарю вас, — склонил голову Келеф, потянувшись за маской, лежащей на столе. — У меня есть еще одна небольшая просьба. Мое слово мало что значит, но к вам прислушаются. Я хотел бы просить вас огласить эдикт, согласно которому никто не сможет требовать от меня показать свое лицо.

Впервые за долгое время Карамах слабо, едва заметно улыбнулся. Он сразу же вернул себе прежнее безэмоциональное выражение лица и, лениво взмахнув рукой, спросил:

— Зачем тебе это? Ты мог бы добиться большего, если бы не скрывал его такой позорной личиной.

— Я слишком долго был в чужой тени. — коротко ответил Келеф.

***

Посвящение в индары должно было состояться через два дня. Карамах снова был в разъездах, но по такому случаю задержался в шпиле на чуть более долгий срок, заодно разбираясь в накопившихся делах такурата. И пусть Келеф еще не стал знатью, теперь он мог гораздо более свободно перемещаться по дому и городу без необходимости отчитываться перед кем-либо о своих делах. Разумеется, не воспользоваться такой возможностью он не мог, и активно разгуливал по шпилю, прислушиваясь к разговорам служанок, их сплетням и последним новостям.

Нельзя было теперь его и обыскивать, что позволило юноше наконец пронести в шпиль свое главное изобретение. В своей новой комнате, пусть все еще не слишком богатой, но хотя бы просторной и не расположенной на нижних этажах, он достал из-за пазухи толстую железную трубу, один из концов которой был наглухо заковал. В ствол он стал пересыпать часть пороха, который удалось сделать к этому моменту, затем заткнул ствол слоем бумаги и насыпал внутрь мелких осколков шлака, набранных в мастерской Ийро. Полноценным огнестрельным оружием назвать это было сложно, да и пользоваться им было неудобно, но теперь, когда он практически в открытую вышел против Фриды и ее заговора ему было куда спокойнее, когда под одеждой за пазухой у него было средство последнего шанса.

И так, с оружием наготове, он стал часто покидать свою комнату, чтобы узнать что-нибудь новое, подготовиться к тем интригам, что его ждут. Особенно интересно ему было наблюдать за Фридой, которая, куда бы она ни шла, вечно занималась чем-то сомнительным, всякий раз заставляя Келефа удивляться тому, что она до сих пор не оказалась на морозе с подобными замашками. Впрочем, она была крайне полезна Карамаху, являясь, по-сути, его правой рукой и советницей, мнение которой зачастую было решающим при решении особо спорных вопросов. Так и сейчас Келеф, заметив, что она спешит куда-то по узким коридорам шпиля, вышел из тени, стараясь как можно более бесшумно проследовать за ней. Женщина спустилась в самый низ, в ангар, где ее уже ждал закрытый паланкин, и любопытство юноши разгорелось еще сильнее — она явно пыталась скрыться от посторонних глаз, но зачем?

Он стал следовать за ней, благо что паланкин был не самым быстрым способом передвижения. Держась на почтительном расстоянии, он пользовался преимуществом в том, как хорошо выучил город за время пребывания здесь, и как хорошо знали его местные. Когда паланкину нужно было пробраться через извилистые улицы, Келеф даже не пытался следовать шаг в шаг, а вместо этого свободно заходил в дома горожан, во многих из которых его приветствовали с улыбкой, и проходил прямо через них, срезая часть пути. Фрида спускалась все ниже и ниже, и из тени мутных, грязных окон за ней следил он, тихо преследуя до самого нижнего города, где женщина, что-то коротко приказав своим людям, вошла в неказистый двухэтажный дом, ни в одном из окон которого не горел свет.

Келеф обошел дежурящих у вход людей по дуге, дошел до соседнего дома, постучал. Коротко поприветствовав жителей, он попросил разрешения войти, убедив их, что это дело государственной важности, и хозяйка-темилька пропустила его на второй этаж. Там, сидя у окна, в тени, он наблюдал, как Фрида заходит в пыльную, грязную комнату на верхнем этаже соседнего дома, садится на кровать, закинув ногу на ногу. Там ее уже ждал Эрман, старший сын Сеотосов, одетый в вычурно простую одежду. Он так старательно пытался не выглядеть как человек из знатного круга, что это выглядело смешно — юноша был совершенно оторван от простого народа, в отличие от его сестры.

Двое стали о чем-то громко спорить, но звук не доходил до Келефа через пелену дождя и закрытые окна. Он мог лишь наблюдать за тем, как Фрида что-то строго повторяет Эрману, а тот о чем-то раз за разом сокрушается, нервно ходит по комнате. Наконец, она протянула ему руку, и тот, вздохнув, неуверенно подошел к ней. Одно короткое слово, и юноша встал перед женщиной на колени, а она положила ладонь ему на макушку, медленно, ласково поглаживая.

— Охереть можно, Фрида… — прошептал, ухмыльнувшись, Келеф.

Фрида провела рукой по щеке вспыльчивого юноши, что-то ему сказала. Он ответил уверенным кивком головы. В его взгляде, и это было видно даже через мутные стекла, читалась не просто любовь, а настоящее обожание. Эрман медленно опустился ниже, Фрида приподняла полы одеяния, и юноша принялся целовать ее ноги, обтянутые черными полупрозрачными чулками.

У Келефа от увиденного отвисла челюсть. Конечно, он понимал, что Фрида не просто так готовит свой переворот именно в этом доме, но подобного точно ожидать не мог. Она запустила все свои четыре руки гораздо глубже в семейство Сеотосов, чем собакоголовый мог себе представить, и оставалось лишь догадываться о том, что она собирается делать дальше. Но в одном Келеф мог быть уверен — Рина не в безопасности, не при ее праве на правление.

Вскоре он покинул дом, заплатив его хозяевам за молчание, и поспешил вернуться в шпиль. Там уже велись приготовления, и он сам должен был быть готов к церемонии, а значит нужно было привести себя в порядок. Он принял ванну, надел парадную синюю форму Сеотосов, как следует закрепил на поясе ножны с мечом, подаренным Риной. Не забыл, впрочем, и про ручную пушку, спрятав ее за поясом, под длинным синим солдатским халатом. Наконец, когда все приготовления были завершены, он поспешил вниз, в обеденный зал, где уже убрали столы и приготовились к церемонии.

У самого входа его поймала Фрида, поманив пальцем. Она в несвойственной для себя манере положила руку на его плечо, заставив юношу чуть стиснуть зубы от неприятной ноющей боли, преследовавшей его уже несколько недель, и, глядя ему прямо в глаза через маску, улыбнувшись, спросила:

— Понравилось зрелище?

— Как ты..?

— Должна сказать, Келеф, я ошибалась насчет тебя, — медленно проговорила она, похлопывая его по плечу. — Ты не такой идиот, каким я тебя считала. Оказывается, все гораздо хуже.

— Спасибо, я стараюсь.

Женщина тихо усмехнулась, вздохнула, покачивая головой. Во взгляде ее читалось разочарование и жалость к тому, кого она когда-то вытащила из рабства, и кто теперь так старательно показывал, что он и сам может со всем справиться. Для нее Келеф был всего-навсего ребенком, не сильно старше того же Эрмана, который уже ожидал ее в зале.

От продолжения сцены парня спасла появившаяся вдруг Рина в нарядном, праздничном желтом шелковом платье. Лучезарно улыбаясь, она, не сдерживая себя, раскинула руки, буквально хватая Келефа и заключая его в объятия.