Пробираясь через мутную воду, по грудь утопая в ней, они все же находили в себе силы шутить и смеяться. Порой от мысли о силе этих людей Келефу становилось стыдно за себя, за свою вспыльчивость и слабость, и эти мысли лишь сильнее сгущали тучи над его головой, не давая мраку выйти из головы.

— Тише вы, — цыкнул на них Заль, длинным шестом проверяя путь. — Головой лучше побольше крутите. Вон, сидит один… Обойдем.

Старик указал костлявой рукой куда-то наверх. Келефу пришлось прислонить ладонь ребром ко лбу, чтобы разглядеть что-то большое, темное в кроне огромного дерева. Прищурившись, он нервно сглотнув, увидев, наконец, что на толстых ветвях притаилось огромное существо, напоминающее аллигатора, но с гораздо более длинными лапами и длинным, обвивающим ствол хвостом.

— И много тут таких? — тихо спросил он.

— Больше, чем нас, — усмехнулся Заль. — Это ж их дом. Мы тут как вредители, грызем-грызем, деревья валим, шумим. Не дрефь, главное к ним не подходить.

Вскоре топь начала подниматься, вода была уже не по грудь, а “всего-лишь” по пояс. Ни одного нормального клочка земли впереди не было видно, да и в принципе островов здесь как таковых уже нельзя было найти, во всяком случае не в это время, когда вода может лишь постоянно прибывать. По словам местных, море будет становиться все выше и выше на протяжении многих месяцев, и в это время тот постоянный, пробивающий до костей мерзкий дождь, который едва не начал сводить Келефа с ума, превратиться в сплошную стену воды, с грозами, штормами и наводнениями. Как раз с наступлением этого времени года корабль должен был отчалить и вернуться обратно в гавань, пока шторма не ослабеют и не появится возможность вернуться обратно к лесозаготовке.

Сунув два пальца в рот, Заль громко свистнул. Из зарослей послышался ответный свист. Что-то прохрипев, старик махнул рукой и свернул в сторону от обычной тропы, в тот участок леса, что особенно густо зарос местными деревьями. Там, облюбовав нависшие над водой корни, уже ждали их все остальные — здесь были и мужчины из “ублюдков”, и большинство мужчин из “тварей”.

— Если вы опять собрались предлагать делить всю еду поровну, то я кому-нибудь в жбан тресну, — скрестив руки на груди, вздохнул лысый, окруженный товарищами из “ублюдков”. — Нас вообще кормить перестанут, если увидят, что мы заодно.

Видок у него был не просто паршивый, а ужасный — даже с повязками на голове было видно, как половина лица почти полностью заплыла от полученных ран, да и вторая едва ли была похожа на человека, что вчера насмехался над Келефом. Взглянув на него, юноша нервно прикусил губу, от чувства вины по спине побежал холодный пот. Казалось, будто все сейчас смотрят на него и только и думают о том, что он сделал.

— Мы здесь не за этим, — усевшись на корни, поднял руку Заль. — Келеф, объясни-ка.

Вслед за остальными, он поднялся на туго переплетенные корни, поджав под себя ноги. Неприятный, прохладный ветерок пробежался по болотам, заставив всех присутствующих поежиться.

— Уходить нам надо. Всем.

— Да чтоб тебя за гух укусили, лучше бы еду делить предложил, — раздраженно осадил его лысый. — Давай, уходи! И этих кретинов с собой забирай. Можешь даже попробовать женщинам прогулку по болотам устроить. Ты только наверх поглядывай, аллигаторы, сука, быстрые.

— Я понимаю, что мы не уйдем по болотам, — кивнул Келеф. — Поэтому нам надо…

— Нам, нам… У тебя с головой все нормально? Вроде это ты мне своей хренью по кумполу съездил, а не наоборот.

— Ты хочешь закончить начатое? — не выдержав, повысил голос Келеф. Лысый сразу осунулся, но не сводил глаз с собакоголового. — Ты… Да чтоб вас, вы не понимаете ничего? Вот этого они и добиваются. Гайлиту надо, чтобы мы враждовали, он на это и рассчитывает. И если мы будем так друг на друга лаять, ничего не поменяется!

Остальные молчали. Спорить было не с чем, все прекрасно понимали, что юноша прав. Никто, однако, не решался и согласиться с ним — слишком многое было поставлено на кон.

— Как тебя зовут? — он обратился к побитому бригадиру.

— Нартан. — буркнул тот в ответ.

— У тебя дочь на корабле, Нартан. Маленькая, слабая. Сколько ей лет, что у нее такие руки? Женщины не валят лес, но их руки истерзаны хуже наших. Что они делают, Заль?

— Вываривают кору деревьев на краку. Бывал я на их палубе, как на самом прогулялся.

Келеф кивнул. Вздохнув, он склонил голову, поднял взгляд на Нартана:

— Я виноват перед тобой, это правда. Я, не Гайлит. Потому что головой не подумал, когда следовало бы. Я понимаю, что вы, как и мы, просто пытаетесь прокормить своих близких, защитить их. Но вечно это продолжаться не будет, рано или поздно мы все тут подохнем.

— И что ты предлагаешь? Перебить охрану, захватить корабль? А толку-то, малец? — горько усмехнулся изувеченный. — Пока тагац жив, пока он велит творить такое — нихера не изменится. Мы можем бежать, только нас все-равно поймают, не сегодня так завтра.

— Может и так. Но нужно…

— Да ничего не нужно. Все это бесполезно и бессмысленно. Я хочу, чтобы мои девочки прожили подольше, хоть бы и так.

Стиснув кулаки, Келеф поднялся, оперся на ствол дерева. С открывшихся ран на ладонях закапала кровь.

— Слушай. Слушай, и не перебивай. Все слушайте.

Уставшие, осунувшиеся мужчины подняли на него глаза. Кто-то устало лежал на корнях, но и они кинули на него короткий взгляд.

— Я здесь чужой. Я многого не знаю или не помню. Когда я пришел в себя — я уже был… Такой. Лицо у меня изуродовано настолько, что даже морда собаки выглядит лучше. Я не знаю кто такой тагац, не понимаю половины слов, которые вы говорите, но знаю одно: зло творится с молчаливого согласия равнодушных. Кем бы ни был этот тагац, эта мразь, из-за которой мы все попали сюда, только мы можем сказать ему “нет”. И мы можем продолжать молчать, можем продолжать быть рабами, умирать и убивать друг друга. А можем… Можем попытаться дать отпор, все вместе. Нам все равно нечего терять, кроме наших жизней, которые у нас и так отняли.

Люди молчали. Не было ни одобрительных возгласов, ни вскинутых в воздух кулаков. Как бы ни пытался вдохновить их Келеф, их души были слишком сломлены для борьбы. Это были уже не люди, а лишь их тени, прикованные к своим пропитанным кровью веревкам и топорам, неспособные бороться и защищаться.

— Это решение — ваше. Я его вам дарю. Это маленький кусочек свободы, и как с ним распорядиться думайте сами. — помрачнев, стихшим голосом проговорил он. — Если никто не пойдет за мной — пойду один.

И он ушел обратно, туда, где работали и умирали его соратники. В голове роились мрачные, серые мысли. Не было здесь ничего хорошего. Не было никакой надежды, и даже придумать ее юноша не мог.

Весь оставшийся день он, в перерывах между валкой деревьев, потратил на очередную поделку. Собрав охапку гибких, молодых веточек, он, не говоря больше никому не слова, пытался сплести из них нечто большое, круглое. Мужчины переговаривались между собой, спорили, что это может быть — корзина, циновка, заготовка для побега? Спросить никто не решился.