Заль едва успел остановить Келефа, когда тот уже было дернулся, хотел рвануть вперед, разорвать толстяка, неважно как и неважно каким образом он до него доберется. От злости юноша скрипел зубами, чувствуя, как в висках горячо пульсируют вены, раздуваясь.

Спускаясь вниз, в рабские покои, он, капая горячей кровью на деревянный настил, сжимал в руке грубо вырезанный блок. Его грудь хаотично вздымалась от нервного, полного злобы дыхания. Последние рабы зашли за решетку, громко щелкнул тяжелый замок, и никто не решался подойти к песоголовому, что, казалось, готов был взорваться.

— Нет… — тихо прохрипел он, поднимаясь.

Широкими, быстрыми шагами он прошел через рассевшихся на голом полу людей, дальше, по проходам, в сторону носа корабля. Ему что-то вслед выкрикнул тюремщик, заметивший это, но, причмокивая, махнул рукой и уселся обратно на свое место, засыпая. А Келеф шел. Кровь капала с его истерзанных ладоней. Под маской лицо багровело от едва сдерживаемой злости.

— О, собака, — завидев юношу, лысый поднялся, улыбнулся, сжимая при этом кулаки. — Собственной персоной. Чем обя…

Но не успел он договорить, как Келеф, громко заревев, резко, без предупреждения и почти не целясь взмахнул блоком, выбрасывая его вперед и мощным ударом этого импровизированного кистеня разбивая наглецу голову. Тот рухнул на пол, прислонившись к стене, вокруг закричали перепуганные женщины, и даже мужчины “ублюдков” не успели никак отреагировать.

— Папа! — закричала маленькая, вжавшаяся в угол девочка и бросилась к отцу, лицо которого заливала кровь.

— Прочь! — по-звериному рявкнул на нее собакоголовый, грубо оттолкнув, и снова замахнулся на ее отца, нанося очередной удар и в этот раз рассекая ему бровь. — Смотри! Смотри, ублюдок!

Удар за ударом, он оставлял на его голове, на плечах и ключицах кровавые ссадины и синяки.

— Повтори! Сделай свой..!

Но, в очередной раз занеся над головой кистень, он вдруг почувствовал толчок в спину, упал, не ожидая нападения. Деревянная маска, сорвавшись с его головы, отлетела в сторону, а сам он уткнулся лицом в потерявшего сознание бригадира “ублюдков”, сотрясаясь от злобы. И он хотел было продолжить, хотел бить его еще и еще, но чья-то цепкая, дрожащая рука схватила его за запястье.

— Не надо, сынок, не надо… Хватит… — испуганным голосом повторял Заль, упав на колени перед впавшим в буйство юношей. — Не он виноват, не он… Не он нас тут держит… Хватит…

Келеф, тяжело дыша, поднял на него взгляд светлых, почти что белых глаз. Старик замер на мгновение, непроизвольно тихо ахнул, увидев его лицо, хотел даже что-то сказать, но так и не решился. Поджав губы, он молча подал ему отлетевшую в сторону маску, прикрывая своей спиной от остальных, чтобы никто не видел настоящего лица Собаки. И юноша, зажмурившись и пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, натянул обратно свое деревянное “лицо”.

— Пойдем, пойдем… Вот так… — Заль осторожно приобнял его, помогая встать. — Пойдем… Сынок.

***

Когда последние стоны и разговоры затихли, когда единственным звуком осталась дикая волна, бьющаяся о борт корабля, Заль, лежащий рядом с Келефом, тихо прошептал:

— Почему надел обратно?

— Потому что иначе меня все узнают, — сжал губы Собака. — Кого-то… узнают во мне.

— Еще бы, — улыбнулся старик, похлопывая юношу по руке. — Тяжело не узнать лицо, изображенное на каждой иконе. Но ты ведь не он, да?

В груди гулко ухнуло сердце, вонзился в грудь очередной неприятный укол. Уж лучше физическая усталость и боль, чем то, что ощутил сейчас Келеф.

— Я не знаю кто такой “он”. Я вообще ничего не знаю. А все, кто меня видит, они…

— Видят не тебя, — горько вздохнул Заль. — Они видят его. Тагаца. Но парень, “собака” — плохое имя. Это нечистое, злое животное. Может, конечно, песня и смешная была… Но лучше выбери другое имя.

— Не-а, — тихо усмехнулся в ответ юноша. — Там, откуда я родом, есть поговорка: “с волками жить — по-волчьи выть”. А раз уж я здесь, на самом дне… В этой своре собак, думаю, такое имя мне подходит. Звучит.

Старик тихо, хрипло засмеялся, стараясь никого вокруг не разбудить.

— Ну, собака так собака. Уж не знаю что за гад сыграл с тобой такую злую шутку, но… Я рад, что ты с нами, хоть и сочувствую тебе. Хороший ты парень. Родители, наверное, гордятся.

— Хороший ты дядька, Заль, — негромко усмехнулся в ответ Келеф. — Да нет, не гордятся. Нет их. Никогда не было. Вот и рычу на всех.

— Сочувствую, снова, — вздохнул старик. — Все тут… С историей. Всех понахватали за ересь, за политику… Обычно на таких кораблях рабов куда-то отвозят, продают. Но не на этом. Тут мы все сгнием.

— Подожди, за политику? То есть…

— Нет тут ни убийц, ни воров. Все политические, все отправлены сюда умирать, кто как протянет.

И снова укол. Нестерпимая душевная боль, как и много раз до этого — сначала делаешь, потом стыдишься. Слишком много раз он попадал в ситуации, когда времени на обдумывание своих действий не было, слишком много раз потом жалел о содеянном.

Не было здесь злодеев. Не было преступников. Были люди, которых признали неугодными, отправили сюда вместе с семьями. Другие, особо убитые горем, и вовсе были единственными выжившими, а их семьи вырезали еще до того, как на горизонте покажется корабль с высокой башней.

Не было здесь плохих людей. Были те, кому не повезло. Разделенные по отрядам, в бесконечной грызне между собой, пока там, далеко-далеко, в своей башне считает прибыль капитан. Разделяй и властвуй, создай группу любимчиков, сделай их всеобщими врагами. Ведь не один он хотел расправиться с “ублюдками” после сегодняшнего вечера, он просто был единственным достаточно смелым, чтобы и вправду что-то сделать.

Беспокойные мысли кружили над кораблем до самого рассвета. Усиливался шум, топот, гам. Будили рабов. Начинался новый день, для кого-то, возможно, последний. Келеф, стиснув стертые в кровь руки в кулаки, быстро шел к “ублюдкам”, за ним — еще с дюжину мужчин. Увидев это, фавориты работорговцев приготовились было защищаться, мужчины заслоняли собой женщин и детей.

— Надо поговорить. — Келеф протянул руку побитому врагу.

Глава 9: Огонь

На вырубке остались лишь пара человек, исключительно для того, чтобы изображать шум бурной работы и не вызвать подозрений у скучающих на берегу солдат. Остальные же, след в след пересекая болото за ведущим их Залем, направлялись вглубь леса, на место встречи с остальными.

— Вода поднялась… — прокряхтел кто-то из мужчин. — Дожди все сильнее. Видать, лето скоро.

— В моих краях говорили, что это тагац на нас ссыт. А зимой, когда дожди послабее, это он стряхивает. — хрипло усмехнулся другой.