Мэри не видит ничего странного. Кузина ведет себя так же, как обычно – с поправкой на опустевшую черепушку. Она не путается в бытовых вещах, не разговаривает на чужом языке и не пьет кровь младенцев. Мэри уверена, что это все еще наша Тео. Даже в подъюбник она залезает своим прежним дурацким способом – не надевает его через голову, а натягивает через ноги, как мужчина – брюки. И гребень закалывает, как-то по-особому заворачивая косу. Я понятия не имею, как именно, но Мэри в таких вопросах разбирается.

Может ли дух, захвативший тело моей дражайшей кузины, овладеть еще и ее воспоминаниями?

Доктор Робер говорит, что нет. Душа – вместилище памяти, и если она уходит, остается лишь пустая оболочка. Именно поэтому духи вселяются только в людей при полной памяти. Они как паразиты, овладевающие ресурсами хозяина и использующие их себе во благо. Но паразит не может жить на мертвом теле, а дух не может существовать без опоры на рассудок человека.

Я хотел бы согласиться с мнением глубокоуважаемого доктора Робера. Но не могу. Что-то внутри мне не позволяет. Слишком уж много странностей в поведении моей тупоголовой кузины. А может, я слишком ее ненавижу.

Надо добавить Мэри парочку медяшек сверх установленной суммы. Пусть проявит больше усердия в наблюдениях. Вдруг все-таки заметит нечто важное.

21 марта.

Я понимаю, что при нарушениях памяти человек теряет воспоминания. Но разве может их утеря повлиять на эмоциональную оценку событий?

Если Тео не помнит, как опрокинула вазу с пуншем на господина Мальтера – это естественно при ее недуге. Но почему она не смеется, когда я рассказываю эту историю? Такие анекдоты всегда ее забавляли. Теодора чудовищно смешлива – точнее, была смешлива в прошлом. А сейчас только вежливо улыбается. Кажется, мои истории больше не кажутся ей веселыми.

И жалостливость. Раньше Тео постоянно всех жалела – персонажей книг, голодных птичек и больных котят. Кажется, она специально выискивала объекты для своей удушающей приторной заботы. А сейчас я рассказал ей, что пожертвовал золотой на прокорм сирот, и услышал лишь «Это достойный поступок, дорогой кузен». Достойный поступок! Да Теодора должна была прослезиться от умиления, произнести молитву, прочесть подходящее случаю душеспасительное стихотворение, а потом притащить пучок собственных криворуких вышивок, чтобы я вручил «бедным сироткам».

Такие несоответствия я вижу постоянно. Не думаю, что это связано с памятью. Скорее уж, с личностью. Но болезнь Теодоры не могла изменить ее личность. И тут у меня возникает вопрос: а Теодора ли это? Или нечто другое, вселившееся в тело, из которого отлетела душа?

Приноровившись к почерку, Теодора быстро листала дневник, продвигаясь все глубже в прошлое. Кузен явно терпеть не мог свою двоюродную сестрицу, и корни этой вражды уходили в семейные склоки многолетней давности. Бабка благоволила внучке, явственно выделяя ее среди других родственников, и это вызывало закономерную ярость Герберта. В какой-то степени Теодора даже сочувствовала бедняге. Столько усилий – а все сливки получает какая-то тупоголовая дурочка, которая палец о палец не ударила.

Судя по всему, во внезапной болезни кузины Герберт увидел свой шанс. Если она умрет, соперников в получении наследства не останется. Но Тео очнулась и даже более-менее оправилась – вот ведь несчастье! Теперь единственным шансом для Герберта было доказать, что Теодора – это вовсе не Теодора, а нечто совсем иное.

Пока что никто не воспринимал его попытки всерьез.

Пока. Что.

Потому как на самом деле Герберт был прав. И если он найдет способ как-то проверить свои предположения – у Тео будут проблемы. Очень большие проблемы.

Дневник уходил все дальше в прошлое, и перед Теодорой вставала жизнь Герберта в обратном движении – словно смотришь видео задом наперед.

Постоянные конфликты с бабкой, под которую несчастный кузен никак не мог подладиться.

Унизительная дружба с Теодорой, которую Герберт считал исключительной дурой, но сжимал зубы, терпел и улыбался.

Учеба в университете – мучительно сложная, унылая и голодная. Денег у кузена было немного, а бабка помогать отказывалась.

«Она считает, что если я достаточно талантлив, то заслужу оценками стипендию. А если нет, то незачем и учиться. Ладно, пусть так. Допустим. Допустим! Но почему тогда она оплачивает учебу этой тупоголовой дурочки???» – ярился в дневнике Герберт. И Теодоре было искренне его жаль.

А через несколько страниц всплыло главное.

Почему моя жизнь должна зависеть от каких-то случайностей? Да, эти случайности трагические, и я не могу приуменьшить горе, которое постигло несчастную старуху. Потерять любимого сына, и потерять так нелепо! Если бы он умер после долгой болезни, старуха успела бы смириться с неизбежным. Если бы погиб на поле боя – утешалась бы осознанием героического величия его смерти. Но нет. Это был самый заурядный несчастный случай. Кони понесли, повозка свалилась с моста, и Роджер Дюваль с супругой ушли под воду как камень.

Если бы Роджер не поехал на прием к губернатору… Если бы кони тогда не испугались… Если бы кучер справился с упряжкой… Если бы дверцу экипажа не заклинило… Я могу назвать десяток таких вот «если бы» – но зачем? Цепочка событий тянется только в одну сторону, и отмотать ее назад невозможно. Роджер Дюваль утонул, а вместе с ним и мое будущее. Потому что чертова старуха погрузилась в заботу о несчастной сиротке. Она отдает Теодоре все – деньги, драгоценности, ценные бумаги, а требует взамен лишь одного – чтобы она была похожа на любимого сына.

А я! Как же я? Единственная моя вина в том, что я – сын своей матери. А вся вина моей матери в том, что она – не мужчина. Не сын. Не продолжатель рода. Вздорная старуха была помешана на Альберте и едва ли замечала родную дочь. Теперь эту эстафету равнодушия принял я. Можно заработать для старой кошелки сотни золотых, можно восстановить имение, открыть новый материк и покорить воздушное пространство. Все равно я буду недостаточно хорош. Потому что я не Роджер и не сын Роджера.

Теодора получает все, а я остаюсь нелепым приживалой. Но в будущем меня ждут еще большие беды. Потом, когда бабка умрет, сестрица вступит в права наследования и вышибет меня из дома, как безродного пса.

Как же я все это ненавижу. Как ненавижу!

Медленно выдохнув, Теодора закрыла тетрадь. Стрелки часов приближались к половине десятого, и нужно было убираться из комнаты – а самое важное она узнала.

Герберт действительно на дух не переносит кузину. Тео стоит на его пути к наследству. И предприимчивый, решительный Герберт сделает все, чтобы эту преграду убрать. Тем более что у него появился такой удобный шанс.

По этому поводу нужно было что-то делать. И срочно.

Тео положила в рот еще один кусочек тушеного мяса. Рядом тщательно, с усердием работала челюстями старуха, перемалывая жесткую говядину в питательную массу. Чуть дальше уныло ковырялся в тарелке Герберт.

Повариха обладала поразительным умением превращать любое блюдо в унифицированный набор жиров, белков и углеводов. Вроде бы насыщает организм, но удовольствия от еды – никакого.

 С другой стороны – может, все совершенно иначе? Может, стартовый набор продуктов так плох, что безвкусное рагу на тарелке – это вершина поварского таланта? А без него все было бы в разы ужаснее.

– Сегодня говядина особенно хороша, – громогласно провозгласила госпожа Альбертина, и Тео с Гербертом многозначительно закивали.

Да, хороша. Чудесна. Необыкновенно тонкий вкус.

– Что у нас с наймом работников? – старуха перевела взгляд на Герберта. Тот равнодушно повел плечами. – Нужно восстанавливать второе крыло дома. Если фундамент сползет еще дальше, стена треснет.