— Давайте войдём в дом!

Отец заревел своим грубым голосом:

— Вы стыдитесь людей, а перед Аллахом вам не стыдно!

Зейнаб потянула его за руку:

— Не устраивай нам скандал на глазах у этого сброда!

Он подчинился и вошёл внутрь:

— Они… сами они сброд…

Она яростно зашипела:

— Они уже не дети.

— Нет от них пользы, и от тебя тоже…

— Бар не пустует, он полон клиентов!

Он опустился на диван и пробормотал:

— Какая потеря!.. На тебя надеяться бесполезно.

Она зажгла светильник и поставила его на окно, а затем ласково произнесла:

— Я работаю больше, чем ты. Если бы не я, ты не смог бы приобрести повозку и никто не зажёг бы твой очаг.

Он с раздражением сказал:

— Всё, что у тебя есть, это язык, словно плеть…

Она резко крикнула:

— Дети измотались ради тебя!

— Им нужно преподать урок!

— Они не дети. Они уйдут…

Она знала, что ссора вскоре утихнет, а резкие слова, равно как и ласковый шёпот, смешаются в одно целое…

Ашур с тревогой думал о своих сыновьях.

Никто из них не преуспел в начальной коранической школе. Никто не получал достаточно внимания своих родителей, ибо оба они были постоянно заняты работой. Ни одному из них не повезло, как ему в своё время под опекой шейха Афры. Они впитали в себя насилие и суеверия квартала, а его достоинства обошли их стороной. И даже его физическую силу ни один из них не унаследовал. Они не чувствовали привязанности ни к нему, ни к матери, и любовь их была поверхностной и переменчивой. Их сердца давно восстали против них, хотя они и хранили молчание. У них не было ни каких-то особых талантов, ни отличий. Всю свою жизнь они так и останутся подмастерьями и никто не поднимется на ступень выше — не станет никогда мастером. При первой же возможности они устремляются в бар, и не остановятся перед разумным пределом.

Он с грустью отметил:

— Они принесут нам только одни огорчения!

Зейнаб покорно ответила:

— Они ведь мужчины, мастер!

Однажды, когда Ашур ехал на своей повозке мимо бара, до него донёсся голос Дервиша:

— Добро пожаловать!

На этот раз он не стал игнорировать его, несмотря на всю неприязнь к нему. Он ослабил поводья и заставил осла остановиться, затем спрыгнул и встал перед Дервишем, решительно сказав:

— Эта работа не достойна памяти твоего брата…

Дервиш издевательски улыбнулся и сказал:

— Разве она лучше, чем грабёж на большой дороге?

— Это так же плохо.

— Ну извини, однако я люблю рискованные авантюры.

— В нашем квартале достаточно зла, даже чересчур.

— Выпивка делает злых ещё злее, но зато она делает добрых ещё добрее. Прошу к нам, убедись сам!

— Это проклятие.

Тут в баре появилась фигура, мелькавшая из стороны в сторону, и Ашур в замешательстве спросил:

— Там и женщины есть?

— Ты, видимо, видел Фуллу…

Но Ашур не мог ясно разглядеть, кто это, и спросил:

— К тебе заходят и женщины тоже?

— Нет, это сиротка, которую я удочерил…

Затем он многозначительно добавил:

— Ты не можешь себе представить, что я способен творить также и добро. Однако не лучше ли воспитать найдёныша, чем построить молельный уголок?

Ашур воспринял его насмешку терпеливо и спросил:

— Зачем ты приводишь её в бар?

— Чтобы она могла заработать на жизнь в поте лица своего…

Но тот лишь удручённо пробормотал:

— Бесполезно.

Он вскочил на сиденье кучера в своей повозке и прикрикнул ослу «Но, пошёл», после чего тот тронулся в путь под ритмичный стук его башмаков.

Ашур видел теперь только пыль днём, и тьму ночью. Всякий раз, как он проезжал поворот на дороге, ожидал какого-то подвоха. Веки его подёргивались, и он бормотал себе под нос: «О Господь, сотвори благо!» Расколото ли само основание бытия настолько, что починить его больше невозможно?

Время было около полуночи, и он уже собирался ложиться, как за окном раздался голос:

— Эй, мастер Ашур… Эй, мастер Ашур!

Он поспешил к окну, открыл его и пробормотал: «Дети!», и увидел силуэт, наклонившийся к ставням, и окликнул его:

— Что там такое?

— Хватай своих сыновей — они в баре дерутся из-за Фуллы.

Зейнаб закричала:

— Ты оставайся, я сама за ними пойду…

Он отстранил её со своего пути и, засунув ноги в ботинки, бросился вперёд, словно ураган…

Его фигура заполнила собой весь дверной проём. На него устремились взгляды пьяных клиентов, рассеявшихся по обе стороны. Дервиш кинулся к нему с криком:

— Твои сыновья разрушат это место!

Он заметил Хибатуллу, что беспомощно растянулся на полу, а Хасбулла и Ризкулла сцепились друг с дружкой в злобной схватке, пока все остальные пьяные клиенты равнодушно взирали на них.

Ашур ужасным голосом заревел:

— Соблюдайте приличия, дети!

Оба молодых человека разнялись, с ужасом глядя на источник такого шума. Ашур тыльной стороной ладони влепил затрещину одному, а затем и другому, и они упали на голый земляной пол. Он стоял, вызывающе глядя глаза на лица окружающих, но никто и слова не проронил. Бросив окаменевший взгляд на Дервиша, закричал на него:

— Будь проклят ты и будь проклята эта твоя чумная дыра!

В этот момент рядом неизвестно откуда появилась Фулла, и пробормотала:

— Я невиновна!

Дервиш агрессивно сказал, не отрывая от неё взгляда:

— Скройся с глаз моих!

— Она всего-навсего выполняла свою работу, а твои сыновья домогались её!

Ашур заорал на него:

— Заткнись, ты, сутенёр!

Дервиш отступил со словами:

— Да помилует тебя Аллах!

— Я в состоянии разнести этот рассадник порока подчистую прямо над вашими головами…

Тут Фулла сделала шаг вперёд и встала прямо перед ним:

— Я невиновна…

Оторвав от неё взгляд, он грубо заявил:

— Уйди с глаз моих…

Он с силой вытолкнул наружу сыновей, едва державшихся на ногах, одного за другим. Фулла снова спросила:

— Разве вы не верите, что я невиновна?

Он снова оторвал от неё взгляд и закричал:

— Ты маленькая дьяволица, порождение большого дьявола!

И он покинул это место, избегая взгляда на неё…

Он сделал глубокий вдох в ночной темноте квартала и почувствовал, что вырвался из цепкой хватки зла. Темнота была такой густой, что он ничего не мог разглядеть. Он прищурился, пытаясь увидеть силуэты своих сыновей, но они словно растворились во тьме. Тогда он крикнул:

— Хасбулла!

Ничего, кроме тишины и мрака. Лишь проблеск света из кофейни, и больше ничего. Сердце его шептало, что они больше не вернутся. Они убегут из своей колыбели, подальше от его власти. А в будущем будут выглядеть так, как будто они не знакомы. В этом квартале своих корней держались лишь те дети, кто происходил из знатных семейств. Прокладывая себе дорогу в темноте, он почувствовал, что прощается с внутренним спокойствием и безопасностью. Вот он — тревожный поток, что постоянно окружает его, а вместе с ним его одолевают страх и сон. Он сказал себе, что девушка, должно быть, околдовала их своей красотой. Да. Она очаровала их своей соблазнительной красотой. Так почему эти олухи не женятся? Разве брак — не долг каждого верующего, не защита его?

Зейнаб ждала его у двери. Её лампа, которую она поставила на ступени у порога, привела его домой. Она с нетерпением спросила его:

— Где дети?

Он угрюмо переспросил:

— Разве они ещё не вернулись?

Она громко вздохнула, и он пробормотал:

— Да будет на всё воля Аллаха…

Он уселся на диван, а она резко сказала:

— Тебе следовало разрешить мне самой отправиться туда.

— В бар? Это пучина морская, переполненная пьяницами!

— Ты бил их, а они уже не дети! Они больше никогда не вернутся домой!

— Ничего, побродят день-два, и вернутся…

— Я их знаю лучше, чем ты…