Теперь уже она встала и спросила в свою очередь:

— А разве брак — это не законная связь?

— Иногда между ним и прелюбодеянием нет разницы: и то, и другое — дурно.

— Я об этом ещё не слышала…

Он внезапно спокойно спросил её:

— Так ты собираешься выйти замуж за Хидра?

Она молчала, но конечности её подрагивали.

— Ты намерена выйти замуж за Хидра. У людей, поистине, безошибочное чутьё на такие вещи…

Она с сожалением произнесла:

— Избавься от меня, Ибрахим, если хочешь. Давай больше не будем видеться.

— Мы так и сделаем, Ридвана.

И тут он внезапно набросился на неё. В припадке бешенства он из всех сил сдавил её шею руками. Сжал ещё сильнее, опьянённый агрессией, идя до конца — до убийства. Ридвана защищалась обессилевшими руками, пытаясь бороться за жизнь, вскочить как-то наобум. Она беззвучно кричала и взывала о помощи, надеясь и молясь безответно. В отчаянии свет рассеялся, вещи валялись разбросанными повсюду. Она обмякла, покорилась, потеряла силы и угасла, возвещая о небытии…

Солнце всходит, солнце заходит, свет дня срывает покрывало с ночной тьмы, потом тьма наступает снова и всё вокруг окутывает. Дервиши по-прежнему распевали свои гимны под покровом глубокой ночи. Ридвана исчезла в недрах земли, Ибрахим исчез за решётками темницы, а Бикр исчез неизвестно где.

Убитую никто не оплакивал, зато Ибрахим удостоился сочувствия и признания. Хидр погрузился в свою скорбь, которую не разделял с ним больше никто. Люди часто обменивались мудрыми изречениями об извращённой женской природе, пословицами и поговорками о предательстве братьев, и повторяли назидания о том, что проклятие пало на семейство Ан-Наджи.

Руководство кланом, которое словно щёголь в блестящей одежде горделиво нёс на себе Атрис, ускользнуло из их рук, да и сам он со временем переселился в мир иной. Место его досталось Аль-Фулали — самому сильному из всех его последователей. А Ашур, Шамс Ад-Дин и даже Сулейман отошли в мир легенд.

И вот старший и главный в этом роду — Хидр Ан-Наджи, оторванный от цепи героев, — сидел на своём месте в магазине, торгующем зерном, становился богаче день ото дня, платил отчисления Аль-Фулали, когда требовалось. Он возвёл себе новый дом и занимался воспитанием Ридвана, Сафийи и Самахи, оставаясь холостым, пока возраст его не приблизился к сорока. Он также похоронил Фатхийю, первую жену отца, застал смерть шейха Тулбы Аль-Кади, имама местной мечети, Саида Аль-Факи, шейха переулка, и Усмана Ад-Дарзи, владельца бара.

В конце концов Хидр взял себе в жёны Дийю Аш-Шубакши, самую младшую сестру Ридваны: та была похожа на неё какой-то уже знакомой, домашней красотой. Вскоре он узнал о её необычайной доброте, чистоте и простоте, граничащей с наивностью и тупостью. Она не играла сколь-либо значимой роли в доме, и не имела детей. Изысканная одежда, украшения, макияж были чужды её природе. Хидр был доволен ею и никогда даже не задумывался о том, чтобы взять себе ещё одну жену. Он всё более склонялся к благочестивой и набожной жизни и часто проводил ночи на площади перед дервишской обителью, как когда-то делал его прадед Ашур.

Сафийя вышла замуж за Бакри, владельца конторы по продаже древесины, Ридван был агентом по продаже зерна в магазине своего дяди вместо Ибрахима Аш-Шубакши, сидевшего теперь в тюрьме. В ходе работы стали очевидны его уравновешенность и надёжность, как и коммерческий талант, так что его будущее предвещало успех.

Зато с Самахой, казалось, ещё предстоят проблемы.

Самаха был среднего роста, переполненный жизненной энергией, мускулистый и сильный. Лицо его носило отпечаток народных черт, доставшихся от деда, Сулеймана, благородная голова и чистая кожа — наследие матери, Ридваны…

Он прошёл обучение в начальной коранической школе, приобретя в том добродетельном мире порядочность, благородство и некоторую набожность, однако его влекли авантюризм, свойственный молодости, отвага и преклонение перед героями. Продажа зерна его не устраивала, и таланта к такой работе он не проявил. Он подружился с несколькими людьми из банды Аль-Фулали, проводя вместе с ними ночи в курильне гашиша, да захаживая время от времени в бар.

Хидр тревожился из-за этого и часто говорил ему:

— Тебе нужна крепкая сила воли и сосредоточенность.

Однако Самаха с любопытством смотрел на своего брата Ридвана и отвечал:

— Я не создан для торговли, дядя…

Тот взволнованно спросил его:

— Тогда для чего же ты создан, Самаха?

Взгляд его неловко дрогнул, и тогда Хидр сказал:

— Водить дружбу и развлекаться с бандитами — не есть самоцель для таких, как ты…

Самаха переспросил его:

— А как же наши предки, дядя?

Хидр серьёзным тоном ответил:

— Они были вождями клана, а не бандитами с большой дороги. Наша же единственная надежда — обрести прочное положение благодаря торговле.

Хидру хотелось наставлять его, направлять на верный путь, ибо любовь к его матери подстёгивала его. На нём, Ридване и Сафийе он сконцентрировал все свои отцовские чувства, что так и не реализовались. По правде говоря, Ридвана осталась лишь воспоминанием, но воспоминание это не желало умирать.

В конце-концов Хидр Сулейман Ан-Наджи узнал, что Самаха присоединился к членам бандитского клана Аль-Фулали, став одним из его людей. Члены клана напротив, торжественно отмечали вступление в их ряды потомка рода Ан-Наджи, считая это событие своей победой в переулке. Что же до харафишей, то они видели в этом новую фазу той трагедии, которая стирала их с лица земли. Они говорили, что иногда сам Аллах может создать из чресл героев бесполезных негодяев, и что охватывавший всех своей справедливостью Ашур, видевший вещий сон о спасении, был лишь экстраординарным феноменом, который больше не повторится.

Хидр погрузился в глубокую печаль, испытывая горечь страдания от такого унижения и разочарования. Он сказал племяннику:

— Ты втаптываешь в грязь память об Ан-Наджи, Ас-Самари и Аш-Шубакши…

Самаха возразил ему:

— Но голова моя полна надежд, дядя…

— Что ты имеешь в виду?

— Однажды эпоха Ан-Наджи вернётся во всей своей красе!

Хидр с беспокойством спросил:

— Тебя, что, соблазняет мысль самому править кланом?

Тот уверенно ответил:

— А почему бы нет?!

— Но у тебя недостаточно сил для этого…

Племянник пылко возразил:

— То же самое думали и о Шамс Ад-Дине!

— Но ты не Шамс Ад-Дин!

— Вот когда придёт время битвы…

Хидр оборвал его:

— Остерегайся Аль-Фулали, он хитрый дьявол. Предупреждаю, твои авантюры захлестнут и сметут нас всех, словно волной, принесут нам бесчестие и погибель…

Ридван сказал ему:

— Вырви с корнем свои амбиции, у Аль-Фулали сотни глаз. Он взял тебя под своё крыло, чтобы ни одно твоё движение не скрылось от него…

На это Самаха лишь улыбнулся; мечты светились в его глазах, подобно багрянцу предзакатных сумерек.

Ту ночь Хидр провёл на площади перед дервишской обителью. В благословенном мраке он схоронил свои страхи и тревоги. Он поднял глаза на неспящие звёзды, и долго созерцал их. Пристально и благоговейно смотрел на силуэт старинной стены обители, умоляя эти внушительные ворота открыться. С грустью вглядывался в кладбищенский двор, приветствуя тени старых тутовых деревьев, вспоминая тех, кто покоится в могилах, и тех, кто пропал без вести. Разожжённые страсти, что никогда не могли утолить жажду из нектара жизни. Надежды, замершие в вечности. Мечты, вырывающиеся на свободу из теснины молчания, словно метеоры. Трон, блуждающий над неопределённостью добра и зла. Он спросил себя:

— Что несёт нам день грядущий? Почему только один Ашур видел вещие сны?

И он прислушался к мелодиям, которые словно трели удодов, поднимались всё выше и выше: