— Но это же путь обогащения за счёт женщины!

— Однако это естественно, здесь нет ничего из ряда вон выходящего, и скажу тебе по правде, именно этого и желает моё сердце.

Он с тревогой в глазах пристально глядел на неё.

— Ты приемлешь нашу новую жизнь исключительно по принуждению. Или ты и впрямь считаешь, что я пренебрегу людской любовью и истинным величием?

— Так ты обманывал свою мать?

— Нет, только дразнил!

Она сердито заметила:

— Я не эгоистка, как ты полагаешь. Только вчера я отвергла руку и сердце одного знатного человека из нашего переулка!

Он в тревоге нахмурился. К лицу его прилила кровь. Мать сказала:

— А Айюша была посредницей!

— Да будь она проклята!

— Я сказала ей, что вдова Ашура Ан-Наджи не может согласиться с тем, чтобы его место занял другой мужчина.

Он сухо заметил:

— Это самое меньшее, что можно было сказать…

— Я сказала это лишь из уважения к твоему отцу, а не из страха перед тобой, — с вызовом заявила мать.

— И кто же этот негодяй?

— Он вовсе не негодяй, и вправе просить моей руки…

— Так кто он?

— Антар Аль-Хашшаб, владелец конторы…

Шамс Ад-Дин презрительно прокомментировал:

— Он уже женат, и примерно моего возраста…

Мать равнодушно пожала плечами и ответила:

— Так и было. Дело в том, что пока мы стремимся к справедливости для других, мы забываем о себе.

Но сын её твёрдо отрезал:

— Отец уже сказал своё слово, и мне остаётся только подчиняться ему.

Про себя он отметил, что сердце её честолюбиво и склонно к бунту. Только вот каково было истинное прошлое этой женщины, которую он любил больше всего на свете?

Шамс Ад-Дин признавал, что мать его — женщина сильная и упрямая, как признавал и то, что любил и уважал её не только за то, что она — его мать, а ещё и потому, что она — вдова Ашура Ан-Наджи. Да, Ашур Ан-Наджи был его отцом, но в то же время намного больше, чем просто отцом. Он обожал этот факт даже больше, чем самого отца, ибо это было стрежнем в его жизни, предметом надежд, тайной преклонения его перед истинным величием.

Вот почему он решил достичь цели без бесплодных консультаций, да хождений вокруг да около. В первую же ночь он отправился со своим другом Дахшаном на площадь перед обителью дервишей. Ночь была из тех ночей, что бывают летом — ясной, прозрачной. Звук песнопений дервишей разливался в воздухе, а звёзды над ними мирно сверкали. Шамс Ад-Дин сказал Дахшану:

— В это доброе место отец захаживал, чтобы побыть одному, и в голову ему приходили самые возвышенные мысли.

Дахшан помолился за своего старого хозяина и пожелал небесного покоя его душе. Шамс ад-Дин продолжил:

— Я выбрал это место, чтобы попросить его благословения для того дела, о котором я собираюсь попросить тебя…

— Я к вашим услугам, и да благословит он ваши начинания, — пробормотал Дахшан.

Шамс Ад-Дин был полон спокойствия:

— Я хочу взять в жёны твою дочь Агамийю по закону Аллаха и Его посланника…

Дахшан был захвачен врасплох; у него словно язык отнялся, и тогда Шамс Ад-Дин ласково спросил его:

— Что скажешь, Дахшан?

— О, какая честь для меня, мастер! Я и мечтать о таком не мог…

Тогда Шамс Ад-Дин протянул ему руку:

— Ну тогда давай почитаем суру «Аль-Фатиха» ради успеха…

По пути домой с площади Шамс Ад-Дин испытывал болезненное чувство из-за того, что бросил вызов власти своей матери — такой сильной и нежной власти, что она имела над ним. Сидя рядом с ней в тишине и темноте, он сказал:

— Мама, я только что прочитал «Аль-Фатиху» ради сватовства к дочери Дахшана, Агамийе.

На какой-то миг Фулла не могла ничего осознать, а затем в замешательстве уставилась на него.

С внутренним чувством отвращения он промолвил:

— Я читал «Аль-Фатиху» ради сватовства к Агамийе, дочери Дахшана.

— Ты снова шутишь?

— Это правда, мама…

Она протестующе спросила его:

— А разве не следовало посоветоваться сначала со мной, прежде чем что-либо предпринимать?

— Это подходящая девушка, а отец её — честный человек…

— Да, отец её честный человек, но разве не надо было сначала посоветоваться со мной?

Он тихо ответил:

— Но я ведь знаю твоё мнение наперёд — ты скажешь, что это невозможно…

Она грустно пробормотала:

— Какой убыток!

Он улыбнулся:

— Разве это не заслуживает доброго поздравления?

Она немного поколебалась, затем придвинулась к нему и поцеловала в лоб:

— Да благословит Господь бог все твои начинания…

Шейх переулка, Махмуд Катаиф попросил дозволения увидеться с Шамс Ад-Дином. Фулла вспомнила про нечто подобное в прошлом, и заворчала: «Да пропади он пропадом». Шамс Ад-Дин принял его и усадил на единственный имевшийся в комнате диван. Хотя тому перевалило уже за шестьдесят, он по-прежнему выглядел здоровым, крепким и полным жизненных сил, а тело его было лёгким и идеально сложенным. Фулла подала им кофе, обернувшись в чёрную накидку, и любезно спросила:

— Как ваши дела, мастер Махмуд?

Гость помолился за её здоровье и призвал на неё господне благословение, а затем сказал:

— О, если бы вы только почтили нас своим присутствием, мы узнали бы ваше мнение!

Фулла обменялась взглядами с Шамс Ад-Дином, и присела на краешек кровати. Шамс Ад-Дин приготовился слушать, не ожидая ничего хорошего. Махмуда Катаифа он считал одним из своих недоброжелателей, что сдерживали свою ненависть, не проявляя её открыто, вроде знати и тех, кто потерял статус и господство после того, как он стал предводителем клана. Шейх заговорил:

— Мягкость — самая главная добродетель, а целостность — одно из качеств могущественных людей.

Шамс Ад-Дин лишь кивнул головой в ответ, не проронив ни слова, и тогда шейх продолжил:

— Со всей моей искренностью, мастер Шамс Ад-Дин, я уполномочен некоторыми знатными людьми поговорить с вами…

— Что они хотят?

— У них вполне законное и искреннее желание провести вашу свадебную церемонию…

— Моя свадебная церемония пройдёт в соответствии с моими возможностями и доходом возницы повозки…

— Но вы ведь ещё и предводитель клана в нашем переулке…

— Это никогда не изменит ничего в моём положении, как вам хорошо известно…

— Но вы ведь всеобщий предводитель — и знати, и харафишей, и каждая группа вправе почтить вас по-своему, по мере своих возможностей.

Шейх повернулся к Фулле и спросил её:

— А каково ваше мнение, госпожа, вы ведь мать мастера Шамс Ад-Дина?

Фулла проницательно ответила:

— Благородного человека пристало чествовать, однако слово за ним самим…

Махмуд Катаиф с облегчением произнёс:

— Как и всегда, вы правы…

Шамс Ад-Дин выглядел мрачным:

— Как я могу принять почести от людей, которые, насколько я знаю, ненавидят меня?

— Нет, вовсе нет. Нет никого, кто бы ненавидел справедливость. Они просто хотят прояснить атмосферу.

— Она чище не станет от таких трюков, и я предполагаю, что вам есть ещё что сказать. Итак, выкладывайте всё…

На мгновение Махмуд Катаиф почувствовал неловкость, но затем собрался и продолжил:

— Они говорят, что все люди пользуются справедливостью и почётом, за исключением знатных особ и тех, кто на самом деле много работает. Какая же эта справедливость?

Вот они и зашевелились — тёмные армии врага, желающие потушить светящиеся угольки, проникающие в самые отдалённые части переулка и тупики. Они полагают, что Шамс Ад-Дин — незрелый юнец, которого можно пленить красивой мишурой, как можно пленить и его очаровательную матушку. Он поднял узловатую дубинку Ашура и замахнулся ею по пульсирующим иллюзиям, соблазнам и тщеславию. А затем грубо спросил:

— Разве они не живут в покое и безопасности?

— Будьте помягче, мастер. Почему вы взимаете отчисления только с них?

— Они единственные, кто способен заплатить…