Только с третьей попытки маме удалось отпереть дверь.

– Добро пожаловать в наш новый дом, – произнесла она. – Ещё бы найти тут выключатель! Тогда сегодняшний день можно будет и правда считать удавшимся.

А папа, подмигнув мне, сказал:

– Не хочу показаться привередливым, но кровать и душ нам явно не помешают.

Папа повернул старомодный выключатель – один раз, два, три, но свет так и не загорелся.

– Я читал в интернете, что здесь должно быть электричество, – сказал папа. – Слава богу, я прихватил наш карманный мега-супер-фонарь.

Вдруг ни с того ни с сего стало очень светло. Какое-то мгновение стояла глухая тишина, но потом мы услышали мамин голос:

– Этого просто не может быть! – Она замерла, обводя парадный зал взглядом с широко раскрытыми глазами. Прикрыв одной рукой рот, чтобы не закричать, другой она схватила папину руку.

– Боже мой! – пробормотал папа, бледный как мел.

Я тоже побледнела как полотно. В ярком свете папиного мега-супер-фонаря перед нами предстало поразительное зрелище.

Горы разбитых кирпичей, трухлявых деревянных балок и обломков мебели. Всё это покрыто слоем пыли толщиной в палец и густо оплетено мерзкой паутиной. Чёрный телефон на красном кресле с рваной обивкой тоже был в паутине. С него свисала, медленно покачиваясь, телефонная трубка. Было ясно, что по нему только что кто-то звонил. У меня по спине побежали мурашки, и отнюдь не от холода.

– Ничего не понимаю… – сказала мама, снова вытаскивая бутылку с шампанским и делая большой глоток. – Снаружи замок выглядит совсем как новый… Как думаете, сколько потребуется времени, чтобы навести тут порядок и сделать ремонт? Мы должны скорее открыть гостиницу.

А я никак не могла оторваться от этого зрелища – боже, какой хаос! Я тоже совершенно ничего не понимала. Кроме одного: здесь явно что-то не так!

Папа стоял, почёсывая затылок, – должно быть, опять обдумывал новый проект. Возможно, на этот раз он мысленно обустраивал парадный зал.

– Мои дорогие, вы только не переживайте, мы справимся, – произнёс он, наморщив лоб. – Помните, для нашей прихожей нам хватило недели. Ну а сейчас, может быть, месяц или пару месяцев. Весь этот хлам можно вывезти на свалку или просто устроить здесь распродажу, а потом…

Папа говорил и говорил, хотя мы с мамой уже давно устроились в постели. Хотя назвать это постелью можно было с большой натяжкой, потому что мы решили заночевать в грузовике. У мамы не было никакого желания искать в замке более-менее приличные спальни.

– Завтра мы осмотримся получше, – сказала она, – надеюсь, при свете дня всё будет выглядеть не так мрачно.

У меня были сомнения на этот счёт, но я предпочла промолчать. Нужно было переварить всё, что произошло до сих пор.

Пробормотав «спокойной ночи», я повернулась на бок. Мы с мамой расположились на диване из нашей старой гостиной – к счастью, он раскладывался. Папа растянулся на матрасе, положив его на наш обеденный стол. Он ещё долго шептал себе под нос, гадая, в какой цвет лучше покрасить стойку регистрации в нашей будущей гостинице – в нежно-розовый или в зелёный. Скорее, в зелёный, причём в светло-нежно-зелёный – тогда у гостей при заезде сразу будет создаваться хорошее настроение, а значит, и у папы тоже…

Я закатила глаза: с ума сойти! Нашёл о чём думать сейчас! Уже задремав, я почувствовала, как ко мне прижалась Мирабель. Вскоре я провалилась в глубокий сон.

Не знаю, сколько я проспала. Когда я проснулась, у моих ног лежала Мирабель (между прочим, из неё вышла отличная грелка). Тихо похрапывал папа, а мама во сне хихикнула несколько раз. Но я не могла больше спать. Какая-то мысль мелькала у меня в голове, какая-то очень важная, но как только я схватывала эту мысль, она тут же ускользала. Точно, это про Паоло и его день рождения, который будет на следующей неделе. Я размышляла, стоит ли поздравить его по «Ватсапу» (конечно же, стоит!). Но тут я услышала хруст гальки, как будто кто-то тихонько крался снаружи. Сердце моё бешено застучало. Кто же это мог быть? От города сюда идти километра три, к тому же вверх по крутому холму. Не думаю, что в такую рань кто-то мог выйти на пробежку. Разве что какой-нибудь сумасшедший! Но такие психи встречаются только в кино.

Не успела я додумать эту мысль до конца, как шаги стали настолько отчётливыми, что я уже не сомневалась – снаружи действительно кто-то ходил. Через пару секунд я выбралась из одеял, осторожно переползла через ящики и полки, через храпящего папочку, и тихонько открыла заднюю дверцу кузова. Но мама всё-таки меня услышала и, ещё не совсем проснувшись, спросила:

– Что случилось, Линда? Всё в порядке?

– Мне надо пописать, – пролепетала я в ответ.

Чтобы никого не разбудить, я медленно, как черепаха, выползла из кузова и закрыла за собой дверь, но тут же об этом пожалела. Холод стоял такой, что мне пришлось растирать себе руки. Дрожа от холода и пытаясь отогреть ладони, я пыталась что-нибудь разглядеть, но ничего не было видно. Всё было окутано белым туманом, таким густым, что дальше двух метров ничего нельзя было увидеть, а замок и подавно. Как в таком тумане вообще можно кого-то найти? Может быть, мне всё просто приснилось?

Зевнув, я решила, что это был сон. Пожалуй, надо скорее вернуться и поспать ещё. Но тут я опять услышала шум, однако понять, что это за шум, было сложно. Тихонько на цыпочках я обошла машину… Ничего. И никого. И тут я наткнулась на Мирабель (и расплылась в улыбке) – она сидела перед дверью, карауля кого-то. Похоже, она незаметно выскользнула из грузовика вместе со мной.

– Ну и что ты тут ищешь? – спросила я, почёсывая ей шейку. Она замурлыкала в ответ.

Я хотела было снова забраться в машину, но услышала громкое шипение. Это Мирабель, выгнув спину, дико зашипела на кого-то в тумане. И тут снова послышались шаги, теперь они поспешно удалялись в парк. Это я только предположила, ведь разглядеть в тумане всё равно ничего не могла. Тут Мирабель бросилась бежать, и мне ничего другого не оставалось, кроме как помчаться вслед за ней.

И я помчалась.

Кто однажды бродил в море ваты, может хотя бы примерно представить, как чувствовала себя я, шагая в этом густом белом тумане. Было не видно ни зги, потому я могла рассчитывать только на свой слух. А он подсказывал, что кроме меня здесь был кто-то ещё. И этот кто-то сейчас замедлил шаг, будто поджидая меня. Конечно, я была совсем не уверена, что вот так на ощупь пробираться сквозь туман было хорошей идеей, – особенно после того, что я видела вчера вечером.

В нерешительности я остановилась. Мирабель исчезла из виду, и шагов я больше не слышала. Только мёртвая тишина, плотная белая стена тумана, окружающая меня со всех сторон, и больше ничего. Кроме тихого-тихого поскрипывания. Скрип был настолько слабым, что сначала я приняла его за шутку своего воображения. Но тут услышала его снова…

– Мирабель, это ты? – прошептала я, но мои слова увязли в тумане, висящем мокрой холодной пеленой. Больше всего на свете мне захотелось бежать прочь отсюда, прочь. Чёрт, если бы я только знала, куда идти…

Но вот налетел порыв ветра, и я снова услышала скрип. Он навёл меня на мысль, что, возможно, это ворота на входе в парк поскрипывали, раскачиваясь на ветру.

И в самом деле, буквально через пару шагов я нащупала кованые железные ворота. Я толкнула их, и в этот момент какая-то невидимая сила потянула меня вперёд, я споткнулась и растянулась на извилистой дорожке, посыпанной галькой. Уж лучше бы я сразу вернулась. Если подумать, как такие тяжёлые железные ворота могли качаться на ветру? К тому же, разве они не были заперты накануне вечером? Кто же мог открыть их сегодня, не привидение же, в самом деле?

Мне становилось всё больше не по себе, особенно когда я ощутила, что меня, как куклу-марионетку, тащат за невидимые ниточки. Пару раз я попыталась сопротивляться, но безуспешно. Наконец, туман понемногу рассеялся. И сейчас бы закричать «ура!», но радоваться было нечему: теперь со всех сторон меня окружал, словно непреодолимая стена, высокий кустарник. А тот поток, что увлекал меня вперёд, становился всё слабее и слабее, и, наконец, исчез.