Никакие из направлений и школ не претендуют сегодня на то, чтобы располагать истиной в последней инстанции, господствовать на научной сцене. «Можно говорить не только о мирном сосуществовании, но и об известной интеграции этих направлений. Они во многом пошли навстречу друг другу»[81].
Ключевым в этом правопонимании является понятие «правовое государство». Именно оно позволило связать воедино столь важное для позитивизма объективное право, систему норм – с представлением о праве как системе прав и свобод человека, на чем настаивала естественно-правовая доктрина; показать основополагающую роль права в жизнедеятельности гражданского общества («порядок общественных отношений»), в функционировании государственности и путях политических институтов; отказаться от формально безоценочного отношения к правовым институтам, подчеркнув прямую связь права и демократических принципов[82].
В связи с приведенными соображениями В.А. Туманова заметим, что общей основой для сосуществования различных социальных общностей в той модели, которая была указана ранее, по нашему мнению, является институт прав человека в том его понимании, которое было предложено европейской цивилизацией. При этом, как верно однажды заметила Т.Г. Морщакова, в наличии и обеспечении эффективной защиты таких прав заключается основной общественный интерес. Известно, что взаимоотношения между человеком, социальными общностями и обществом в целом существенно менялись в течение всей истории человечества. Имевшее место зачастую полное «растворение» человека в обществе приводило к тому, что долгое время ему не придавалось значения; человек считался лишь заменяемой деталью более важного целого – общества или государства. Во многом именно в связи с этим большое значение приобрела идея, согласно которой каждый человек – это наивысшая ценность[83]. Он обладает определенным объемом данных ему в силу рождения неотъемлемых прав и свобод. Эта идея естественного права в настоящее время нашла закрепление в авторитетнейших международных правовых актах, а также во внутригосударственном законодательстве многих стран[84]. Признание приоритета прав и свобод человека, таким образом позволяет юридически дисквалифицировать расистские и иные дискриминационные законы, цензовые неравенства и любые другие виды так называемого правонарушающего законодательства[85]. Это приводит к недопущению ситуации, при которой закон используют исключительно как средство подчинения меньшинства и обращения с ним как с проигравшими[86].
Майкл Игнатьев писал: «Права человека имеют значение, потому что они позволяют людям помогать самим себе, защищать свою субъективность. Под „человеческой субъективностью“ я имею в виду то, что Исайя Берлин называл „негативной свободой“: способность каждого индивида добиваться своих рациональных устремлений без внешних помех и препятствий. „Рациональное“ в данном случае отнюдь не обязательно означает „разумное“ или „просчитанное“; рациональными я считаю любые намерения и желания личности, не наносящие очевидного вреда другим человеческим существам»[87].
Иначе говоря, институт прав человека в понимании, предложенном европейской цивилизацией, и основанный на правовом равенстве людей и их свободе, на самом деле, является необходимым и единственно возможным способом обеспечения реального и в максимальной степени комфортного существования человека в обществе и социальных общностях, а также сосуществования и взаимодействия различных социальных групп.
В данном случае понятно, что признание прав и свобод человека в качестве реально действующего института, более того, имеющего приоритет над другими институтами, способно блокировать всяческие попытки чрезмерного (насильственного) навязывания (внедрения) или даже принуждения к разделению интересов одних лиц и их групп другими лицами и их группами (например, принуждения к исповедованию той или иной религии либо к атеизму); не допускает умаления интересов одних лиц и групп другими лицами и группами (например, путем ограничения различных свобод) лишь по причине отличия таких лиц и их групп от того, что считается в обществе или отдельной, но агрессивной социальной группе правильным[88] или идеализируется государством.
Становится практически невозможной ситуация, когда даже потребность в некоем признаваемом определенной социальной общностью благе преломляла бы то, что считается правами и свободами человека, вне свободного выбора человека. Особенно ярко это проявляется в отношении лиц, которые в силу возраста или иных причин не в состоянии решить вопрос о своей судьбе добровольно. Например, очевидное нарушение прав человека в угоду общему интересу социальной группы происходит в ситуации так называемого женского обрезания, применяемого в отношении малолетних девочек. Иначе видится картина в ситуации, когда соответствующие манипуляции над своим телом добровольно и осмысленно дозволяют совершать взрослые дееспособные люди, руководствуясь своими религиозными чувствами. Всё сказанное убеждает, что действие прав и свобод человека на самом деле не только предопределяет свободу индивидов и их групп, но и служит наиважнейшим механизмом защиты от возможного произвола со стороны индивидов и их групп, т. е. обеспечивает баланс, необходимый для сосуществования всех и каждого[89].
«Идеология прав человека не занимается – и не должна заниматься – делигитимацией традиционных культур в целом…[90] Кабульские женщины, которые приходят в офисы западных правозащитных организаций, ища защиты от Талибана, не перестают быть мусульманскими женами и матерями, им хочется сочетать уважение к собственным традициям с возможностью получать образование и медицинскую помощь… Обоснованность подобных пожеланий подкрепляется тем фактом, что они исходят не от зарубежных правозащитников, но от самих жертв». Из сказанного вытекает также, «что любые человеческие коллективы должны, насколько это возможно, практиковать либо консенсус, либо просто уважение в отношении индивидуального права уйти, когда бремя навязываемых группой ограничений становится невыносимым…»[91]
В свою очередь, заметим, что принуждение к сохранению членства в той или иной общности[92] ведет к тому, что последняя, по крайней мере, в определенной части, в действительности может быть не чем иным, как видимостью, фикцией. Поскольку принуждаемые, на самом деле, ее членами уже не являются, а вынуждены имитировать это.
Повторим важную мысль. Подчеркнутая возможность быть самим собой в контексте прав человека – прочная основа для реализации не только индивидуальных, но и групповых общественных интересов. Например, признание права женщин на образование предопределяет, что их общий интерес в равных с мужчинами условиях поступления в вузы и в дальнейшем запрете дискриминации при трудоустройстве теперь может быть реализован и защищен в случае его нарушения и т. д.
Одна из проблем прав человека заключается в том, что далеко не все акторы общественной жизни согласны принимать их универсальность, либо же потребность в них вообще ставится под сомнение или даже с рвением отрицается. Такое часто встречается в ситуации, кода на эти права пытаются опереться лица и группы, которые имеют интересы, не понимаемые или не одобряемые другими. Но как только кто-то начинает умалять интересы тех, кто такие права прежде отрицал, такие отрицавшие вдруг вспоминают о правах человека и начинают ревностно их отстаивать. Однако права человека в каждом конкретном случае будут действовать лишь тогда, когда человек начнет признавать их не только за собой, но и за любым другим, в том числе существенно отличающимся от него человеком.