Независимость, которую я ощущала, была освобождающей. Впервые я была не просто Минкой Мазерс, наследницей спортивного наследия, а Минкой-студенткой, личностью со своими мечтами и амбициями.

Пошловато, но правда.

Я сидела в своей комнате в общежитии, погрузившись в размышления о предстоящей игре, когда в комнату ворвалась Брук со своей обычной заразительной энергией. "Минка, что ты делаешь?" Она сузила глаза. "Это то, что ты сегодня надела?"

Я опустила взгляд на свои леггинсы и безразмерную клетчатую рубашку. "Конечно, нет", — сказала я.

Вот только… это было так.

Брук бросила на меня взгляд, который говорил о том, что она тоже это знает.

"О, Боже", — сказала она, ущипнув себя за переносицу. "У нас много работы и нет времени".

Мы порылись в шкафах, смеясь и обсуждая наряды. Я остановилась на удобном и в то же время энергичном ансамбле, который подходил для игры: толстовка Crestwood в паре с джинсами — выбор, который был одновременно практичным и демонстрировал мою поддержку команде. Под ним был вересково-серый V-образный вырез, который облегал фигуру, но не был слишком тесным.

Пока Брук поправляла мне волосы, я старалась не думать о "Незнакомце" и о том, чего мне ожидать. После того, что случилось в библиотеке, я не была уверена, что произойдет.

Пойдем ли мы дальше?

Будем ли мы делать больше?

Будем ли мы в отдельной комнате или…?

Мое сердце замирало при этой мысли. Я не знала, чего ожидать, и не была уверена, станет ли от этого хуже или интереснее.

Пойдем ли мы дальше?

Будем ли мы делать больше?

Будем ли мы в отдельной комнате или…? Мое сердце замирало при этой мысли. Я не знал, чего ожидать, и не был уверен, делает ли это все еще хуже или еще более захватывающим.

"Итак, — сказала Брук. "Ты знаешь, что сегодня вечером будет вечеринка. Адриан Виндзор устраивает ее в своем таунхаусе. Он живет там со своим младшим братом, каким-то первокурсником, который хочет стать спортивным агентом. Адриан никогда не устраивает вечеринок, так что это нечто грандиозное, тем более что они вдвоем так богаты. Ты ведь придешь, да?"

У меня мелькнула мысль о нерешительности. Я не сказала Брук о своих планах после игры. "Вообще-то я не могу пойти на вечеринку", — сказала я, стараясь казаться бесстрастной.

Выражение лица Брук сменилось от волнения до любопытства. "Почему? В чем дело?" — спросила она, в ее тоне слышались беспокойство и любопытство. Она взяла другую часть моих волос и начала выпрямлять их.

Я заколебался, удивленный ее прямотой.

"Мне просто… нужно кое о чем позаботиться", — сказал я, надеясь, что расплывчатость моего ответа удовлетворит ее любопытство. "Я хочу начать работу над эссе, которое задал Брэдли".

"Ты имеешь в виду то, которое должно быть сдано в конце четверти?" скептически спросила Брук.

"Да, именно!" сказала я.

Брук смотрела на меня с минуту, явно не убежденная. "Минка, ты ведешь себя странно. Все в порядке?"

Я принудительно улыбнулась, пытаясь развеять ее беспокойство. "Все в порядке, Брук", — настаивала я. Я надеялась, что мой голос не так дрожит, как кажется. "Я просто хочу произвести хорошее первое впечатление. Я хочу, чтобы меня воспринимали всерьез, поэтому… я хочу начать писать эссе. Не о чем беспокоиться".

Брук, казалось, согласилась с этим, хотя я мог сказать, что ей все еще было любопытно. "Хорошо, если ты так говоришь. Но ты ничего не понимаешь", — сказала она, игриво надув губки. "Адриан очень скрытный. То, что он пускает людей в свой дом, — это очень важно".

Когда Брук продолжила рассказывать об игре и вечеринке, я почувствовал укол вины за то, что держал ее в неведении. Но этот секрет, эта игра в капитуляцию — это был путь, который я должен был пройти сам. Это была часть моей жизни, в которой я делал свой собственный выбор, вдали от чужих ожиданий и мнений.

Когда мы наконец закончили, мы покинули Арктическую тундру и направились к катку, пробираясь через кампус. Когда мы подошли к "Ящику Пандоры", в воздухе ощущалось волнение. Расположенный в центре кампуса, каток был средоточием активности и предвкушения. Внешний вид "Ящика Пандоры" с его современным дизайном и большим стеклянным фасадом отражал энергию и энтузиазм студентов, толпившихся вокруг.

Как только мы вошли, меня сразу же поразила оживленная атмосфера. Шум разговоров, смесь студентов, выпускников и местных жителей, собравшихся ради любви к игре, создавали ощущение единства и воодушевления. Стены были украшены историческими памятными вещами и фотографиями прошлых команд, каждая из которых рассказывала свою историю триумфа и страсти. Воздух был прохладным, запах льда смешивался с ароматом попкорна и хот-догов из концессионных киосков.

У нас были билеты прямо у стекла, на самом видном месте, которое нам предоставил отец Брук. Отсюда открывался потрясающий вид, а близость ко льду делала каждую игру, каждое движение игроков невероятно интимными и реальными. Игроки казались больше, чем жизнь, их скорость и мастерство были на виду.

Вокруг нас было море цветов Crestwood — зеленые и белые цвета доминировали на трибунах. Энтузиазм был заразительным; возгласы и кричалки поднимались и опускались в ритме игры, что свидетельствует о глубоко укоренившемся духе хоккейной культуры колледжа. Студенты были одеты в футболки команд и раскрашены, их воодушевление игрой проявлялось в оживленных обсуждениях и возгласах.

Игра еще даже не началась, но предвкушение уже было на высоте. Энергия в "Ящике Пандоры" была потрясающей. Было очень интересно стать частью этого момента. Кто бы мог подумать, что предсезонная игра может быть такой захватывающей?

Стук коньков по льду во время разминки, четкий шлепок шайбы, сосредоточенные выражения лиц игроков — все это способствовало созданию заряженной атмосферы.

Когда игра началась, рев толпы охватил нас, коллективный дух болельщиков стал дополнительным игроком на льду. Меня охватило волнение, трепет игры и товарищество вокруг меня. Игроки двигались с такой грацией и силой, их мастерство и командная работа были похожи на балет на льду.

Находясь так близко к происходящему, я мог видеть каждое выражение лица, слышать каждый крик и стук клюшек. Это был захватывающий опыт, который заставил меня еще больше оценить мастерство и самоотверженность спортсменов.

Сидя там, у стекла, и наблюдая за ходом игры, я чувствовал себя частью чего-то особенного, чего-то большего, чем я сам. Это и есть то, ради чего стоит учиться в колледже, — опыт, традиции и принадлежность к сообществу. И когда я болел вместе с Брук и остальной толпой, я знал, что эти моменты я буду помнить еще долго после того, как мое пребывание в Крествуде закончится.

"Эй, смотри!" Брук указала на одного из игроков "Крествуда". "Это ваш выбор номер 1 на драфте".

"Он не мой…" Мой голос прервался, когда я увидела Леви. С момента нашей первой встречи я не знала, что о нем думать. Он был грубым и холодным, но после того, как я услышала, как он общается с мамой, какая-то часть меня все еще сочувствовала ему.

С наших мест у стекла мне было прекрасно видно его, когда он занял позицию левого нападающего. Игра началась с почти осязаемой интенсивностью. Леви вместе со своими товарищами по звену Майклом в центре и Бохди на правом фланге двигались с синхронностью, которая была почти поэтической. Их координация на льду впечатляла, сочетание мастерства и стратегии завораживало. Леви, в частности, выделялся своей скоростью и ловкостью, пробираясь сквозь защитников с грацией, которая не соответствовала силе его движений. Он был абсолютно сосредоточен на игре; каждая его смена была демонстрацией его преданности и страсти к спорту.

В воротах Лиам Вулф был крепостью, его присутствие в воротах было одновременно властным и успокаивающим. Приятно было увидеть знакомое лицо, даже если он и упомянул о заговоре Сойера в попытке вернуть меня. Я была удивлена, что ему вообще есть до этого дело… Хотя, возможно, на это решение повлиял их отец. Лиам двигался с особой осторожностью, его удары сочетались с мастерством и инстинктом. Защитники, Эрен и Генри, представляли собой силу, с которой нужно было считаться. Эрен, вспыльчивый и атакующий, играл с огнем, за которым было захватывающе интересно наблюдать. Его рывки по льду были смелыми и часто заставляли зрителей затаить дыхание в предвкушении. Генри, с другой стороны, был внушительной фигурой, всегда готовой бросить вызов. Его стиль был более физическим, его сдержки и блокировки свидетельствовали о его силе и умении читать игру. Он мог быть раздражающим, но я не мог поспорить с его талантом.