Я не слышала их слов, но по тому, как Минка изредка кивала, как Лиам жестикулировал руками, было ясно, что они обсуждают что-то серьезное. Какая-то часть меня хотела подойти к ним, вклиниться в разговор и выяснить, что именно происходит.

Но я сдержалась, гордость и необходимость сохранять видимость безразличия удерживали меня на месте.

Общение между Минкой и Лиамом раздражало меня больше, чем я хотела признать. У меня не было никаких прав на Минку, никакого права чувствовать себя собственником или ревновать. И все же, наблюдая за ними вместе, я не могла избавиться от чувства тревоги. Что их связывало? Почему это так сильно меня беспокоит?

Когда они расставались, Лиам дружески похлопал Минку по плечу, в моей голове пронеслась тысяча вопросов. Я смотрел вслед удаляющейся Минке; ее фигура постепенно исчезала в толпе студентов.

Остаток дня прошел в дымке рассеянности. Физически я присутствовал на занятиях и тренировках, но мысленно я был в другом месте, мои мысли были поглощены игрой и тем, что произойдет после нее.

И по мере приближения этого дня мое предвкушение только росло.

Наконец наступила суббота, и пасмурное небо пыталось выжать из меня последние капли лета. Раздевалка гудела от энергии, мы готовились к игре, и в воздухе чувствовалось предвкушение. Тренер Морган стоял у входа, произнося свою обычную предматчевую речь, но его слова казались мне далекими, заслоненными моими собственными мыслями.

"Это предсезонка, ублюдки, так что не нужно быть героем", — говорил Морган. "Но это наш шанс показать, из чего мы, блядь, сделаны, задать тон сезону. Давайте покажем всем, на что мы, черт возьми, способны".

Его слова нашли отклик в команде, по комнате прокатился хор согласия и решимости. Но для меня игра имела другое значение. Мне было интересно, находится ли Минка на трибунах, наблюдает ли она за происходящим. Мысль о том, что она наблюдает за мной, видит меня в моей стихии на льду, придавала игре дополнительный накал.

Когда я зашнуровывал коньки, в голове у меня крутился вихрь эмоций. Я хотел произвести на нее впечатление, показать ей, насколько я хорош. Не из тщеславия, а для того, чтобы заявить, что я не мой отец, что я сам по себе, что я сила, с которой нужно считаться на льду. Что я заслужил право быть выбранным первым в лиге.

Что я заслужил то, над чем работал. Не из-за того, из какой я семьи, не из-за наследия, лежащего на моих плечах, а из-за меня.

Она не могла этого сказать.

Она никогда не сможет этого сказать.

Выйдя на лед "Ящика Пандоры" на глазах у зрителей, я почувствовал прилив адреналина. Каток с его обширной, сверкающей поверхностью был не просто ареной, а храмом хоккея, где каждая игра ощущалась как обряд посвящения. Сегодня вечером трибуны были переполнены, это было гудящее море цветов и лиц, каждый человек разделял коллективное волнение от игры. Энергия, витавшая в воздухе, была электрической, ощутимой силой, которая подпитывала мою решимость и страсть.

Над нами гордо развевались баннеры и флаги, каждый из которых свидетельствовал о богатой истории этого места. Игра здесь была не просто очередным матчем — это была честь, вызов, который нужно было принять. Вокруг стекла расположились несколько журналистов, их присутствие подчеркивало значимость игры. Здесь создавались легенды и воплощались мечты. Каждый шаг по льду, каждая игра приобретали особую значимость, как будто мы играли не только за себя, но и за место в богатом наследии спорта.

Как только я начал кататься на домашнем льду, меня захлестнул прилив адреналина. Меня охватило волнение, страсть, любовь к игре. На мгновение все остальное улетучилось — планы, злость, месть.

Энергия "Ящика Пандоры" была электрической, она подпитывала наши движения и концентрацию. Мы начали с легкого катания, постепенно наращивая скорость, ощущая лед под лезвиями, прохладу катка и тепло расслабленных мышц. Звук коньков, врезающихся в лед, свист и скольжение были похожи на музыку, прелюдию к симфонии самой игры. Вокруг нас арена гудела, как улей в предвкушении, но на льду только мы, команда, двигались как одно целое.

Я легко вошел в ритм, знакомая рутина поддерживала меня среди вихря эмоций. Мы перешли к упражнениям по передаче шайбы; шайба быстро перемещалась между нами, это был танец точности и синхронности. Мои пасы были острыми и точными, молчаливое обещание того, что я готовлюсь к выступлению. Затем последовали броски по воротам, каждый игрок по очереди испытывал Вулфа на прочность, броски звенели от стоек или поглощались щитками вратаря. В эти моменты я чувствовал себя как дома, груз ожиданий и личных неурядиц на мгновение спал.

Мой взгляд непроизвольно задержался на нашем вратаре. Присутствие Вулфа на льду было надежным и обнадеживающим, но мои мысли не были сосредоточены на его мастерстве между стойками. Вместо этого я вспоминал тот момент, когда увидел, как он разговаривает с Минкой. Мне хотелось узнать, почему, что они обсуждали, но я понимал, что сейчас не время. Какая-то часть меня утверждала, что меня это не должно волновать, что это не мое дело, но я не могла избавиться от чувства любопытства, смешанного с необъяснимым раздражением.

По мере того как я продолжал разминку, гнев, который ненадолго утих во время первоначального возбуждения от игры, начал всплывать на поверхность, подстегиваемый этими неразрешенными вопросами о Минке и Лиаме.

Без предупреждения я резко выстрелил, попав Лиаму в маску.

Голос тренера Моргана прорвался сквозь мои сосредоточенные выстрелы. "Кеннеди, успокойся, черт возьми!" — крикнул он через весь лед, его тон был резким и властным. "Это всего лишь разминка. Мы не хотим посылать подкрепление, потому что ты, как придурок, стреляешь в Вулфа такими сильными бросками".

Я взглянул на Лиама Вулфа в воротах. На мгновение я увидел его, но тут же отвел взгляд. Если он не мог справиться с моими бросками, то это была его вина.

Тем не менее я сбавил обороты, сдерживая интенсивность своих бросков. Мне нужно было держать себя в руках и не позволять личным эмоциям выплескиваться на мою игру. Я не мог позволить Минке влиять на меня. Она была для меня никем.

Когда разминка закончилась, я оказался на льду во время гимна и ждал, когда забросят шайбу. Я обшаривал толпу в поисках ее следов. Сначала я не заметил ее в море людей, но потом…

вот.

Со своей подругой, дочерью декана.

Ее глаза искали лед, но что?

Кого?

Я стиснул зубы. Это не имело значения. Я должен был повторять себе это. Она не имела значения. Мне нужно было сосредоточиться. Ведь на самом деле мне нужно было пройти через эту игру, чтобы начать настоящую.

И как только я ее начну, я не смогу отступить. Я не успокоюсь. Интенсивность будет только возрастать, и страдать будет Минка.

И я буду наслаждаться каждой чертовой минутой.

17

Минка

Наступил день первой предсезонной игры, а вместе с ним и вихрь эмоций. Я не должна был нервничать, но я нервничала.

Не из-за игры.

А из-за того, что случилось после.

Прошла уже неделя. Мои занятия были увлекательными, каждая лекция и дискуссия вызывали у меня вновь обретенное любопытство и страсть к учебе. Темы были самыми разнообразными: от тонкостей спортивного менеджмента до философских дебатов на занятиях по этике. Каждый день приносил новые открытия, новые идеи для размышления, и я с нетерпением погрузилась в академический мир.

Отсутствие дальнейших контактов с Ричардом радовало. Возможно, это было не очень хорошо, но, по крайней мере, мне не приходилось иметь с ним дело.

Я наслаждалась вновь обретенным чувством независимости, свободой исследовать, принимать собственные решения и прокладывать свой собственный путь.

Жизнь в кампусе была ярким событием, которое я не знала, как спланировать. Я познакомилась со множеством студентов из разных слоев общества, у каждого из которых была своя история и свои устремления. Чувство товарищества, совместное путешествие к открытиям и росту одновременно успокаивало и вдохновляло. Я никогда не чувствовала себя так раньше.