Она могла бы даже укатить со своим первым мужем на ПМЖ7 в Израиль; нашлись у него там какие-то родственники, вот он и засобирался. Наталья была уже практически готова к этому шагу, и то, что в её жилах не было ни капли еврейской крови, и то, что надо было не просто куда‑то уезжать, а менять страну, гражданство, её сначала вовсе и не пугало. Но когда до отъезда оставался какой‑то месяц, когда уже и документы все были почти готовы, вдруг пошла на попятную. От ставшей в какой-то момент не абстрактной, а вполне осязаемой мысли, что она уедет так далеко и насовсем, ей сделалось настолько страшно, что, как ни увещевал её супруг, какие только доводы ни приводил, она упёрлась и осталась в Союзе. Она сама тогда толком не могла объяснить почему осталась: может, из-за того, что вдруг не умом, а сердцем почуяла, что там, куда она собралась, всё совсем другое – другой язык, другая вера, другие люди, другой климат; может, из-за того, что Валерка тогда был совсем ещё маленький, в школу даже не ходил; может, испугалась предстоящего разговора с родителями, которых к тому времени ещё даже и не известили о предстоящем отъезде на землю обетованную, а может, всё это вместе взятое. И как часто бывает в таких случаях, потом уже, когда переиграть ничего было нельзя, спрашивала себя: «А вдруг сглупила, вдруг и надо было ехать? Вон их сколько туда уехало, и ничего, живут как-то же. Да и не «как-то же», а вполне себе неплохо живут».

Впрочем, сильно она ни о чем не жалела, так как свой второй брак – с Юрием, считала довольно удачным. Во всяком случае, для немолодой уже женщины с двумя детьми – даже очень и очень удачным. Юрий, конечно, тоже не молоденький уже был, и алименты платил на ребёнка от первого брака, но с его материальным положением он вполне мог найти себе кого‑нибудь помоложе, да и без детей. По крайней мере, так казалось Наталье. И, что немаловажно, с новым мужем они оказались единомышленниками в том вопросе, что сидеть на одном месте нечего, а надо стремиться к чему-то большему. И это большее в последнее время чуть-чуть даже замаячило на горизонте. Совсем чуть-чуть, но – замаячило. Дело в том, что у Юрия образовались новые связи, причём не абы где, а в самой столице, и был уже даже разговор, что, дескать, хорош в Сибири своей сидеть, надо бы на простор выбираться, туда, где решаются все дела, где больше перспектив и возможностей, и где крутятся все деньги. И если всё это получится, то и сына проще будет в МГИМО пристроить, да и вообще – Москва она и есть Москва. Но говорить об этом открыто было пока ещё преждевременно, боялись вспугнуть, сглазить. Поэтому молчали, и даже при Валерке речи об этом не заводили.

Вот и сидела сейчас Наталья на крылечке родительского дома, а мыслями была далеко-далеко отсюда, даже не слышала, как разговаривает мать с курицами в стайке, как ходит в сенках отец, как бренчит цепью в огороде Амур и как сосредоточенно гудят на цветах пчёлы.

Юрий пришёл к восьми. Видно, что выпивший, но на ногах стоял крепко. К этому времени успели поужинать и почти управились по хозяйству: Клавдия подоила корову, покормили овечек, собаку, а Матвей с Валеркой полили почти все грядки, остались только огурцы. Когда Валерка вернулся домой, мать было накинулась на него, но Матвей заступился за внука, и Наталья, махнув рукой, отстала. Сейчас Валерка черпал из бочки вёдрами воду, подносил к огуречной гряде, а дед ковшом поливал под корень вялые плети.

Юрий, войдя во двор, тяжело опустился на крыльцо и протяжно зевнул. Наталья, которая с матерью в это время была дома, услышав, как хлопнула калитка, вышла на улицу:

– Ну как, отметили приезд?

– Слушай, а чая у них нету? – вместо ответа спросил жену Юрий. – Я бы сейчас чайку сладенького попил.

– Сейчас сделаю. – Наталья ушла обратно в дом и через пять минут вынесла большую кружку горячего чая. – На, держи. Только осторожнее, кипяток.

Юрий, подув на чай, сделал пару осторожных глотков и удовлетворённо кивнул. Следом за дочерью из дома на крылечко тихонько вышла Клавдия – не нужно ли зятю ещё чего‑нибудь? Тот тяжело вздохнул, снова отхлебнул из кружки, усмехнулся и сказал с ухмылкой:

– Ну и балбес всё-таки этот Андрюша ваш.

– Ой, господи, – пробормотала Клавдия. Страдальчески сморщив лицо, спросила: – Чего он там?

Юрий оглянулся на тёщу:

– Пардон, мамаша, не заметил вас.

– Чего случилось-то? – хмуро спросила Наталья.

– Да… – муж лениво махнул рукой. – Там в магазине ещё мужик какой‑то к нам прибился. Братик твой сказал, что друган его, Иваном кличут. Вот… Ну, короче, две бутылки коньяка взяли, посидели, думал, всё, хватит, а ему мало. Пристал ко мне – пошли ещё возьмём, да пошли ещё возьмём. Кое‑как отвязался.

– Ой, господи, господи… – снова зашептала Клавдия, качая головой.

– Ты представляешь, – Юрий посмотрел на жену, – у них тут «Белый аист» свободно стои́т. Я аж обалдел. В городе днём с огнём не найдёшь, а тут, в дыре этой – пожалуйста. Спросил у продавщицы, говорит, завезли недавно пару ящиков, да никто не берёт, дорого, и не пьют тут у них такого. Во дела…

– Ну так у них тут снабжение-то другое, тут же геологи. Оно и раньше так было. В городе нету, – ту же тушёнку возьми или молоко сгущённое, – а тут было, завозили. Даже сапоги финские как-то выбрасывали, дублёнки.

– Ну, так это раньше. Я думал, сейчас-то везде всё одинаково. Завтра домой поедем, надо будет остановиться у магазина, взять бутылок десять про запас, я попросил на всякий случай, чтоб оставила.

Клавдия помялась с ноги на ногу, спросила:

– Так, а Андрей-то чего?

– А? Кто? – Юрий, повернувшись всем телом к тёще, глянул на неё снизу-вверх. – Андрей? Да я почём знаю… Пятёрку выпросил у меня, я сюда пошёл, по деревне ещё немного прогулялся, посмотрел, чего тут у вас хорошего, а они с тем мужиком куда-то подались.

Клавдия огорчённо замотала головой и, что-то бормоча себе под нос, ушла в избу.

– Уж не говорил бы при ней, – попеняла мужу Наталья. – Чего мать лишний раз расстраивать.

– Ну уж, прямо… расстраивать… А то она его не знает.

– Ну, всё равно.

Юрий поморщился:

– А-ай… – Повертел головой по сторонам. – А Валерка где? Не нагулялся ещё, что ли?

– Да в огороде он с дедом. Грядки, кажись, поливают.

– Понятно. Воспитание трудом. Ну что ж, дело хорошее. Пойду тоже в огород схожу. Надо посетить одно ма-аленькое помещеньице. Мадам, вы не возражаете?

– А если возражаю, так не пойдёшь? – усмехнулась в ответ Наталья.

– А если вы против, так я могу прямо здесь, – муж показал рукой на двор.

– Иди давай… Здесь…

Юрий засмеялся:

– Шучу, шучу. – Грузно поднявшись, он пошёл в огород.

Валерка с Матвеем к тому времени уже сделали все огородные дела. Старик сидел на своём чурбаке у столярки и смотрел, как внук играет с Амуром. Увидев зятя, спросил:

– Ну как? Посидели?

– Посидели…

Юрий, сходив в туалет, вернулся, повертел головой в поисках, на что бы присесть.

– Вон, за грядкой огуречной табуретка стоит, ежели сесть хочешь, – показал рукой Матвей, догадавшись о желании зятя.

Тот взял табуретку, вынес на дорожку и сел. Хоть и не сложился у него с тестем разговор днём, но сейчас, после того как выпил, у Юрия снова появилось желание немного поболтать.

– Так что, папаша, вот такие дела… – сказал зять и поцокал языком.

Старик удивлённо посмотрел на него:

– Какие дела?

– Кирдык, похоже, социализму вашему приходит, – криво усмехнувшись, зять глянул на Матвея.

Тот посмотрел в мутноватые глаза Юрия:

– Это почему ж он мой?

– Ну а чей? Вы ж его строили.

– А ты не строил? Сам же говоришь, пять лет только до пенсии осталось. Вон сколь, выходит, строил.

– Не, папаша, я ничего не строил, – помотал головой Юрий.

– Ну так и я не строил. Жил да жил себе.

– Ну да, ну да… – Зять сорвал травинку, взял в зубы. – Жили-были и приплыли… – задумчиво произнёс он, глядя себе под ноги. – А социализму всё равно кирдык приходит. Не оправдала себя идея-то, не оправдала. Вон, в газетах-то чего пишут. Вся верхушка ворует. Прогнило всё насквозь, номенклатура… Дворцов себе понастроили, привилегии сплошные. В Средней Азии как были эти… как их… баи, так и остались. Вон, Гдлян с Ивановым8 разворошили гнездо, так их самих потом прищучили. Мафия кругом! Ну ничего, Ельцин придёт, он им всем покажет.