Развернув, Алекс впился глазами в дрожащий лист.
«Уважаемая Светлана.
Я приношу извинение за это письмо, а также за то, что не могу открыть своего имени. И пусть для вас я незнакомый человек, но я часто вижу вас и вашего мужа во дворе. Сама я врач, и хоть профиль мой не психиатрия, но в последнее время в лице и поведении вашего супруга я замечаю характерные признаки прогрессирующего расстройства. Если не начать лечение, это может привести к болезни, которая грозит развиться до неизлечимой стадии. Я могу ошибаться, и более того, рада буду ошибиться, но советую Вам приглядеться к поведению своего мужа. Не замечаете ли вы странностей? Не разговаривает ли он сам с собой? Не ищет ли уединения? Советую Вам установить записывающее устройство в месте возможного уединения, например, в ванной. И если я окажусь права, то вам следует убедить мужа обратиться к врачу, чтобы не запустить болезнь до принудительной госпитализации. Советую обратиться не в наш районный диспансер, а в психиатрическую лечебницу № 1, где работают настоящие специалисты, способные помочь и сохранить врачебную тайну.
Еще раз извините. Буду рада ошибиться».
Казалось бы, простой текст, но даже после третьего чтения Алекса не отпускало подспудное чувство, что он упустил что-то важное. Разум упрямо не отпускал от строк, заставляя перечитывать ещё и ещё.
И вдруг, внезапным прозрением высветилось нечто, упрятанное меж строк. Алекс даже вскрикнул. А Светка вздрогнула, и вновь с опаской прижала подушку.
– Светик, – произнес Алекс, скрывая возбуждение, хотя эйфория нарастала и растекалась, словно выпитый коньяк. – Это же подстава. Явная подстава. – Алекс смотрел в округлённые, недоверчивые и измученные глаза супруги. – Меня хотели свести с ума. Они зачем-то хотели меня упечь в психушку. Ты понимаешь?.. И им это почти удалось. Но, слава богу, они прокололись.
– Кто, они? – с тихим раздражением спросила Светка. – Инопланетяне?
Алекс сморщился, как от пропущенного удара.
– Я понимаю, что выгляжу ненормальным. Но сейчас ты всё сама увидишь. – Алекс побежал в ванную, откуда разнёсся его быстрый, с подъемом эйфории, голос и стук пинаемых ногами флаконов. – Они указали ванную. Это вектор. Явный вектор. И их прокол.
Выскочив с жуткой улыбкой и став в развилке коридора у двери в зал, он бегло огляделся.
– Отвертка! – с этим криком Алекс помчал в прихожую, откуда послышался нервный стук ящиков бытового шкафа, затем топот ног.
– Пойдем, Светик, пойдем! Сейчас ты всё увидишь! – Держа отвертку, как церковную свечу, Алекс исчез в ванной. Светка медленно и обреченно поплелась за ним, с мокрым лицом и в залитой слезами толстовке.
Ёжась в ознобе и обхватив ладонями локти, она привалилась к холодной гладкой стене, с затаенным страхом наблюдая неестественную быстроту движений и нездоровое веселье супруга.
– Они почти добились… Изображение было таким реальным… – твердил Алекс, осматривая никелированные крепления овального зеркала. – Это какой-то сложный проектор. Или жидкие кристаллы. Или даже плазма.
Алекс откручивал стопорный винт.
– Нас целыми днями нет дома… Они проникли и установили… Теперь пусть следственные органы разбираются…
Открутив второй фиксатор и придерживая верх, Алекс положил в раковину блестящие железки и с видом чародея приподнял зеркало вверх, удивляясь легкости, с которой оно пошло.
Сунув его под мышку и наклонившись, Алекс, казалось, носом ощупывал бледно-кофейные плитки кафеля, где не было и намёка на технические устройства. Через некоторое время он повернулся, окатив Светку тяжелым, полным непонимания взглядом, затем стал осматривать заднюю поверхность зеркала. Для верности даже поскрёб ногтем.
– Дай мне и возьми молоток. – Светка протянула руки (Алекс вопросительно сморщился). – Разбей кафель. Чтобы убедиться, что в стене ничего нет. Иначе тебя не отпустит.
Положив зеркало на стиралку, убитый Алекс, шаркая тапками и покачиваясь, поплелся в зал, где плюхнулся в кресло и подобрал ноги.
Выскочив следом, Светка побежала к дивану. Хлюпая и давясь слезами, завалилась лицом к стене. Громкие истеричные рыдания заполнили зал.
Сколько это продолжалось, Алекс не помнил. Он сидел, тупо уставившись в стену, не думая ни о чем.
Светка притихла и заворочалась. Села, вся в слезах и соплях, с раздутым носом и вспухшими искусанными губами.
– Ты пойдешь к врачу? – гундосо спросила она.
Алекс молчал.
– В общем так, – Светка тёрла рукавом лицо. – Мои силы кончились. С тобой мне не совладать… Да и не знаю, есть ли у меня такие права… (Брови Алекса сошлись, но он продолжил смотреть в стену). В общем так. Я передам записи и письмо Ольге Николаевне. И как она… Как вы с ней решите, так и будет. А у меня после этого будет своя жизнь.
– Маму не надо впутывать, – глухо сказал Алекс. – Пойду я к врачу. Пойду. Сам понимаю. Ты только запиши меня… Сделай, что надо. И я пойду. Не бросай меня. Я буду лечиться.
* * *
Принять решение тяжело. Но куда тяжелее его исполнить.
Как это будет? Как? И какой он, этот Кривоспицын? Что меня спросит? А что скажу я?
Ночами Алекс пытался представить беседу с доктором. Мысль о том, что ему придётся открыть Джулию, выставить ее напоказ, как экспонат, а потом отвечать на тупые и бестактные вопросы, кидала Алекса из пекла в озноб. Это было равносильно убийству Джулии. Такого предательства она не выдержит, наверняка, бросится из окна, живи она хоть в своём средневековье, хоть в лабиринтах его воспалённого разума. Да, он болен. Да, готов к лечению. К лечению, но не предательству. Ведь, живя в его голове, она тотчас об этом узнает.
Бред? Да, бред. Я болен, потому брежу. Но она-то есть. И так случилось, что я до беспамятства в нее влюбился. В эту воплощенную частичку себя. Такую тонкую и ранимую. Она не вынесет предательства.
Да и почему я должен о ней рассказывать? Ведь человека лечат от глюков, а не от Джулии, Вероники или Марии. Да хоть от Джона… Надо придумать глюк.
Мысль эта принесла успокоение и сон.
Для своего тайного лечения Алекс взял полный отпуск, и на всякий случай, оставил Женьке заявление еще на две недели за свой счет. Этого должно хватить. Другу он что-то наплел про ремонт у матери и отдых в Геленджике.
Светка тоже взяла неделю отпуска, чтобы быть рядом. Хотя, лучше бы этого не делала. Или нет, всё верно, спасибо, что взяла. Алекс не мог понять, что лучше, что хуже.
Во всяком случае, она оттаяла и повеселела, и, как могла, отвлекала его от тяжких мыслей. Стоит признать, она не только не выпытывала, а даже словом не обмолвилась о случившемся. Правда, зеркало пока решили убрать. Обернув одеялом, спрятали в шкаф за зимнюю одежду.
Бывало тяжко, особенно, когда Светка уходила в магазин. Пару раз Алекса накрывало так, что он, дабы не броситься к шкафу, запирался в туалете, трясся, жмурился, кусал до крови губы и бил себя кулаками по голове.
Когда отпускало, возвращался в «семейную идиллию» досматривать очередной фильм. Ради Алекса, Светка с неподдельным интересом смотрела даже фантастику.
В это утро Алексу показалось, что он проснулся внутри сна, и пошел, как зомби. В том же сне побрился и умылся. Горячие бутерброды и крепкий кофе. Потом Светка за рулём арендованной машины что-то болтала взахлёб. И вот уже больничный двор. Вахта. Гардероб. Лифт. Стулья коридора – изящные, на гнутых ножках, бежево-кофейных тонов.
4. Авиадиспетчер
Такие же стулья были и в отдельной палате, которую позволила страховка. Доктор не обманул – палата напоминала гостиничный номер. И теперь, валяясь в домашней одежде на застеленной кровати, Алекс думал, что этот комфорт сыграл с ним злую шутку: если бы речь шла об общей палате, он ответил бы однозначным отказом, а там будь что будет. И тогда не помогли бы ни речистые обороты, ни кандидатская степень молодого доктора, ни его страшилки. Тем более, что Алекс не предполагал здесь оставаться – ну не псих же он, опасный для общества. Поэтому слова Кривоспицына о 3–4 месяцах стационара ударили молотом по голове. После чего, измученный долгой беседой, он потерял способность сопротивляться.
