«Прекрати реветь, – приказал Фрэнк, усаживая Мэриголд в повозку. – Ей-богу, я восхищаюсь Иродом».

Фрэнк был ужасно зол. Он целый день работал в поле, и не планировал поездку длиной в двенадцать миль ради прихоти глупого ребёнка. Боже, сколько хлопот с этими детьми. Он был рад, что у него нет детей. Мэриголд с трудом справилась с рыданиями. Она ехала домой. Все прочее не имело значения. Фрэнк тронул свою чёрную кобылу и не сказал больше ни слова, но Мэриголд было все равно. Она ехала домой.

На полпути они свернули на углу у школы, и впереди показался дом Мартина Ричарда, маленький старый белый дом с высокими тополями, стражами, стоящими на каждом углу, и изгородью из розовых кустов вдоль короткой дорожки.

«Смотри, Фрэнк, – воскликнула Мэриголд, – что там, с этим домом?»

Фрэнк взглянул, закричал «Боже мой!», остановил кобылу, спрыгнул с повозки, забежал во двор и принялся стучать в дверь. Окно наверху открылось, Мэриголд увидела девушку, выглянувшую из него. Это была Хильда Райт, она, должно быть, осталась ночевать у своей кузины Джин Ричардс. Фрэнк тоже увидел её.

«Дом горит, – закричал он. – Поднимай всех, быстро. Не теряй времени!»

Прошли сумасшедшие полчаса – самые заманительные полчаса. К счастью, кобыла Фрэнка была приучена стоять на месте, и Мэриголд сидела в повозке, жадно взирая на происходящее. Дом вдруг вспыхнул огнями. Люди выскочили за ведрами и лестницами. Гигантские причудливые тени заметались по двору в свете фонаря. Собаки надрывались от лая. Все было очень «заманительно». Пожар скоро потушили. Крыша кухни загорелась от искры. Но когда все закончилось, Мэриголд увидела Фрэнка и Хильду, стоящих рядом под одним из тополей.

Мэриголд сидела в повозке и радовалась внезапному порыву ветра. Вечер не был ветреным, но прохладным и звездным. Какими яркими были звёзды. Мэриголд хотела было посчитать их, но не осмелилась. Лазарь говорил ей, что, если пытаться сосчитать звезды, то можно упасть замертво. Возможно, где-то, звезда падала к вашим ногам. Возможно, много звёзд. Возможно, вы гонялись за звёздами по лугам, по холмам, по дюнам. Пока не набирали полные пригоршни.

Фрэнк и Хильда сели вместе в повозку. Хильда держала в руках маленький фонарь, и красный шёлковый шарф пылал у её лица, словно алое пламя. Она больше не злилась и улыбалась. И Фрэнк тоже.

«И ты всё это время сидела здесь одна и молчала. А Дженни даже не сдвинулась. Да ты, оказывается, смелая девочка. Не удивляюсь, что ты скучала по дому и боялась в этом огромном сарае, который Флора называет комнатой для гостей. Доставлю тебя домой в один миг. Спокойной ночи, милая».

«Милая» относилось к Хильде, которая, после поцелуя Фрэнка, наклонилась и пожала руку Мэриголд.

«Я рада, что ты скучала по дому, – прошептала она, – Но, надеюсь, ты больше не будешь скучать».

«Мне кажется, Фрэнк теперь не поедет на Запад», – прошептала Мэриголд.

«А если поедет, то я поеду вместе с ним, – прошептала Хильда. – С ним я поеду хоть на край света».

«Давай-ка, дорогая, ты простудишься, – решительно прервал их Фрэнк. – Беги в дом и ложись спать. Я приду завтра вечером. А теперь мне нужно доставить эту куколку домой. Сегодня она своими капризами спасла дом твоего дяди».

Фрэнк был так мил, так весел и забавен всю дорогу, что Мэриголд почти жалела, когда они приехали. В Еловом Облаке все спали, кроме мамы. Она сразу же вышла и обняла Мэриголд, слушая рассказ Фрэнка, по крайней мере, ту часть, которую он решил рассказать. Он ничего не сказал о Хильде, но крепко обнял Мэриголд на прощание и вложил ей в руку две шоколадных мышки.

«Могу поспорить, ты съешь этих ребят в один присест», – сказал он.

Мэриголд, в уюте своей милой кроватки, с котёнком в ногах, съела своих мышей и заснула, гадая, оказался ли Фрэнк «чёрт с два», ведь он, в конце концов, заговорил первым.

В конце концов Старшая бабушка так и не прожила свои сто лет – к большому разочарованию всего клана, который всегда мечтал о возможности похвастаться, что один из них «отмерил целый век». У МакАллистеров с-того-берега имелась столетняя тетушка, и они кичились этим. Было невыносимо думать, что они, будучи здесь почти новичками – всего каких-то три поколения после отъезда из Шотландии, – хоть в чем-то превзошли Лесли, которые покинули те земли уже пять поколений назад.

Но Смерть не волновало соперничество кланов, и так или иначе, но даже «воля к жизни» Старшей бабушки не могла бесконечно поддерживать её. Она слегла после своего девяносто восьмого дня рождения, и все считали, что вряд ли дотянет до следующей весны, все, кроме Мэриголд, которая не сомневалась, что Старшая бабушка будет жить вечно. Но, ко всеобщему удивлению, к весне Старшая бабушка окрепла.

«Может быть, она еще оправится», – сказала миссис Кемп Саломее.

Та покачала головой.

«Нет, она уходит. Это последняя вспышка свечи. Жаль, что она не доживет до ста. Обидно, что старая Кристин МакАллистер, глухая и слепая, с рассудком десятилетнего дитя, прожила сто лет, в то время как наша Лесли, сохранив все способности, умирает в девяносто девять».

Мэриголд, стоя возле двери в прачечную, затаила дыхание. Неужели Старшая бабушка собирается умирать – разве такое возможно? Не может быть. Этого не может быть. Мэриголд показалось, что земля уходит из-под ног. Не то, чтобы она чувствовала какую-то особенную любовь к Старшей бабушке. Просто бабушка принадлежала к тем Вещам, Которые Существуют Всегда. Страшно, когда одна из Вещей, Которые Существуют Всегда, исчезает. Это заставляет думать, что нет ничего, на что можно положиться.

К следующей субботе, попривыкнув к этой мысли, Мэриголд отправилась почитать стихи Старшей бабушке. Бабушка возлежала на своих розовых подушках, яростно вывязывая голубую кофту для новорожденного правнука с Берега. Взгляд её был как всегда ясен и пронзителен.

«Садись. Я не могу слушать твои стихи, пока не закончу считать».

Мэриголд села и уставилась на невест. Она не хотела смотреть на портрет Клементины, но пришлось. Она не могла оторвать от неё глаз. Мэриголд сжала кулаки и стиснула зубы. Ненавистная, ненавистная Клементина, чьи руки красивей, чем руки её мамы. И эта бесконечная мечтательная улыбка, обращенная к лилии, словно всё остальное неважно. Будь у неё хотя бы такая же, смущенная, как у прочих невест, улыбка, Мэриголд, возможно, ненавидела бы её не так сильно. Их волновало, что другие люди думают о них. Клементину – нет. Она была слишком уверена в себе, в том, что у неё есть отец, в том, что идеально красива, ни на секунду не задумываясь о чьём-либо мнении. Она знала, что никто не сможет удержаться, чтобы не взглянуть на неё и восхититься ею, даже если и ненавидит её. Мэриголд оторвала взгляд от Клементины и пристегнула его к картинке ангела над бабушкиной кроватью – лучезарное существо с длинными белыми крыльями и ореолом золотых кудрей, свободно парящее в закатных небесах. Неужели Старшая бабушка собирается умирать? А если умрёт, будет ли она такой же? Мэриголд имела смелое маленькое воображение, но и оно споткнулось на этой мысли.

«О чем ты думаешь?» – спросила Старшая бабушка так внезапно и резко, что Мэриголд озвучила свой мысленный вопрос прежде, чем успела остановиться.

«Вы станете ангелом, когда умрёте, мэм?»

Старшая бабушка вздохнула.

«Полагаю, что да. Как это угнетает меня. Кто сказал тебе, что я собираюсь умирать?»

«Никто, – промямлила Мэриголд, понимая, что натворила. – Только… только…»

«Рассказывай», – приказала бабушка.

«Миссис Кемп сказала, что ей жаль, что вы не сможете дожить до ста лет, а старая Крис МакАллистер смогла».

«С каких это пор, – сурово поинтересовалась Старшая бабушка, – Лесли стали соперниками МакАллистерам? МакАллистерам! И кто же это полагает, что Крис МакАллистер жила эти десять лет? Да она была мертвее, чем буду я, пролежав под землей целую сотню! По правде говоря, она никогда живой и не была. А что касается меня, я не собираюсь умирать, пока не буду полностью готова. Во-первых, я намерена закончить эту кофточку. Что там ещё сказала миссис Кемп? Не то, чтобы это меня волновало. Мне больше не любопытна жизнь. Сейчас мне интересна только смерть. Однако, она всегда была забавной старой чертовкой».