Я выключил плиту, и остался стоять тихой тенью. Так бывает, женщине проще выговориться малознакомому человеку, пускай даже и пацану. Хотя разница между нами не такая уж и большая, как я теперь понимал. Евдокие от силы лет тридцать, тридцать три. В прошлой моей жизни я бы даже закрутил с ней короткий роман. А в этой – так совпало, что именно я стал последней каплей, после которой прорвало плотину.

– Он делал карьеру, я трудилась под его началом, потом декрет. Потом его повысили в должности, он стал заведующим отделением. А потом… потом… Потом все рухнуло, когда я узнала, что он продает наркотики на сторону, – Евдокия резко повернулась и выдохнула. – Понимаешь?

Глаза женщины лихорадочно блестели, словно она боялась, что через секунду вся её смелость исчезнет без следа, а еще столько нужно успеть сказать. Честно говоря, я растерялся и не представлял, как действовать в такой ситуации. Оставалось одно – молчать и слушать.

– Я – низкий мерзкий человек! У меня не хватило сил… Я не смогла сдать отца собственного ребенка в милицию! Я просила, уговаривала, угрожала… А он только улыбался и говорил, что все делает ради семьи, ради нас с Вовкой… Когда ему надоело со мной воевать, он превратился в чудовище… Я решилась подать на развод, оказалось, он не собирался меня отпускать. А чтобы я не дергалась, меня подставили с пропажей лекарств… С документами… Он замял дело, шантажом держал рядом, угрожал тюрьмой.

Оглушающая тишина накрыла маленькую кухню, Евдокия замолчала, невидяще глядя внутрь себе, погрузившись в прошлое.

– Убежать я сумела… Вот только работать по профессии я больше никогда не смогу… Развелась, с трудом, но развелась… Но он и здесь меня нашел… Уж не знаю, случайно или намеренно… Но ты передай ему, Алеша, у меня больше нет сил бегать, поэтому его угрозы бесполезны… Мама позаботится о Вовке… А документы я потеряла, так что нет у моего сына отца… Не докажет… В новых документах вместо имени прочерк. Безотцовщина мой сыночек. Лучше так, чем с таким отцом. Так что ступай, Алексей, и скажи этому… человеку, ничего у него не выйдет. Я больше не в его власти.

Евдокия перестала себя обнимать, сделала шаг и тяжело опустилась на стул. На женских плечах остались отметины от ногтей. Почему-то я не мог отвести от них взгляд.

– Дунь… Меня правда никто не присылал… – я с трудом выталкивал слова, злость раздирала пересохшее горло, накатывала изжогой. – Только тебе больше нечего бояться, – я прокашлялся. – Милиция уже занимается делом твоего бывшего мужа. Есть свидетели. Уверен, его посадят. Слышишь тебе больше нечего бояться.

Женщина нахмурилась, горько усмехнулась, глянула на меня пустыми глазами, моргнула, оглядела кухню, словно не понимала, где находится.

– Дунь, все будет хорошо, верь мне, – твердым голосом заявил я, уверенно глядя в женские глаза.

Евдокия слабо улыбнулась и хотела что-то сказать, но тут на пороге появилась Тамара Ивановна и весело объявила:

– Принимайте работу, молодой человек! – пожилая дама протянула мне штаны.

– Спасибо, – улыбнулся я, не глядя, взял брюки, развернулся и пошел в ванную переодеваться.

Оттуда сразу прошел в прихожую, обулся и повернул защелку.

– Куда же вы, Алексей? – удивилась женщина, услышав, как щелкнул замок. – А как же чай? Дунечка?

– В другой раз, Тамара Ивановна, спасибо за все, – я кивнул и нырнул в подъезд.

Сбегая по ступенькам, я с облегчение думал о том, как хорошо, что Евдокия не имеет никакого отношения ко всем этим сокровищам и прочим полукриминальным событиям. Значит, неизвестная женщина, которую случайно упомянул Игорек, это не Евдокия. Потому что…

Почему – что? Черт, Леха, а ведь монолог на кухне совершенно ничего не доказывает. Евдокия могла просто отвести от себя подозрения, рассказав правдивую историю своей жизни. Дуня работала и работает с Сидором Кузьмичем и пляжной шушерой, значит, вполне может оказаться той самой неизвестной, которую так боялся Васильков.

Так что сбрасывать Дульсинея Курортную со счетов рановато, как бы не хотелось поверить интуиции, но лучше перебдеть, чем опять схлопотать по башке кирпичом.

14.20

В общагу я добрался быстро. Женька по-прежнему отсутствовал, и это меня слегка расстроило. Хотел попросить его отмазать меня на завтра перед нынешним нашим начальником, чтобы спокойно одному слинять на весь день в подземелье.

Подумал и решил отправиться не на рассвете, а попозже. Сначала озадачить Жеку просьбой, а потом затариться продуктами, водой и прочим необходимым и в путь. Странный закругленный тупичок не давал мне покоя, мучил своей неразгаданностью.

К тому же ни на одной из схем, которые прошли через мои руки, эта часть подземных ходов не была прорисована. На всех известных мне бумагах начерчены только части, размещенные под городом. Я все больше и больше склонялся к мысли, что все меченые карты – фальшивки. Разве что буквы, цифры и значки, нарисованные на них, что-то да обозначают.

Надо выпросить все схемы, которые есть у отца и у Николая Николаевича, и попробовать разгадать зашифрованную загадку. Тем более, Лена рассказывала, что она большая поклонница криптографии.

Определив планы на следующее утро, я с чистой совестью завалился спать, чтобы очнуться в том же самом сне, который давно не приходил.

Едва моя голова коснулась подушки, меня словно смыло в омут. В этот раз не было длительного перехода из одного состояния в другое. Я просто-напросто закрыл глаза и очутился в больнице.

Картинка не менялась, все та же больничная палата, все тот же еще больше постаревший и похудевший я на койке, все те же приборы вокруг. Но в какой-то момент я вдруг четко осознал: бедный парень, которого выкинуло из семьдесят восьмого года в мой двадцать первый век, сейчас заперт в клетке моего беспомощного тела. Это знание накрыло меня с головой, отчего-то я четко знал? Это не мои предположения. Это жестокая правда.

Сука, знал бы, кто так страшно пошутил над нами обоими, придушил бы собственными руками.

Я по-прежнему торчал под потолком бесплотным духом и не мог близко подобраться к больничной кровати, на которой лежало мое тело с разумом и душой молодого пацана из прошлого. Призрачный барьер никуда не делся, все также ограждал меня от реальности. Если, конечно, это действительно была реальность, а не мой собственный бред, навеянный пережитыми за день событиями.

Я разглядывал себя и думал о том, что даже не могу представить, насколько ему страшно. Очень надеюсь, что врачи все-таки вырвут Леху-спасателя из лап очень близко подобравшейся смерти, и Лесаков-младший поживет в моем времени.

Хотя не факт, что это лучший выбор. Мой вариант все-таки лучше: прожить жизнь заново, зная наперед будущее – вполне себе прекрасный способ не сойти с ума.

Очнуться в теле мужика в возрасте в чужом столетье, в будущем, где нет привычных вещей, включая комсомол с коммунизмом и светлым будущим, ни черта не зная и не понимая, – такая себе перспектива. Честно говоря, если парень не сможет адаптироваться, мое тело закончит остаток своей жизни в психушке. Это даже к бабке не ходи.

Неожиданно для самого себя я обратился к… Богу. Как-то сами собой от сердца пошли слова, хотя я отродясь не молился, вот чтоб прям конкретно, да и не знал в принципе ни одной молитвы. Кроме, разве что, «Отче наш», и то первых трех строчек. Но тут вдруг, фланируя под потолком в образе неизвестной субстанции, обратился к высшим силам с просьбой не оставить пацана в такой несправедливости, и либо опять нас местами поменять, когда я выполню свою неизвестную миссию. Либо позволить ему прожить собственную жизнь заново. Не пожилым мужиком, в молодым и здоровым мальчишкой.

Монолог оказался сумбурным, потому как в глубине души я, наверное, до конца не верил в то, что подобный обмен в принципе возможен. Честно говоря, читая книги про попаданцев, я не подозревал, что однажды могу стать одним из них. Хотя меня не оставляла смутная надежда, что все это – коматозные бред инфарктника. Слишком яркий и живой, но наука слишком мало знает о работе мозга, и о том, что происходит с человеком, когда он впадает в кому.