Начало

– Папочка, смотри, какой снег, пушистый и белый!

Под большим снежным небом, с раскинутыми в стороны руками, кружилась маленькая девочка, радуясь прогулке и тому, что рядом с ней ее папа. Она отпустила его лишь на мгновенье, чтобы плюхнуться в огромный сугроб, пробежаться по небольшой полянке и поздороваться с небом. Прохожих рядом не было и в тишине хорошо думалось. Шарль смотрел на дочку и плакал. Все усилия казались такими ничтожными, в сравнении с тем, что он может ее потерять. Уже позже, ближе к вечеру, они держались с дочкой за руку и медленно шли домой, пили горячий чай с сушками, болтая всякую ерунду в натопленной кухне. А сейчас Тася медленно накручивала завиток волос медного цвета на палец, вспоминая, как давно это было. Ее тело била мелкая дрожь и в голове, как в пустой консервной банке, монотонно и как-то даже весело звучала одна единственная мысль о состоявшемся сумасшествии. Страшно было очень, но она не показывала и малейшего вида, чтобы никто из пришедших не подумал, что она их боится. Она ловила ртом невидимые снежинки, равнодушно наблюдая, как жандарм зачитывал ей правила поведения на улице и в помещении. Красные мокрые губы говорящего то растягивались, то сворачивались в трубочку, то обнажали ровный ряд одинаковых зубов, под аккуратно подстриженными усами. Ну да, ну покормила она в городском парке рыжих белок семечками, ну кто ж знал, что роботам нельзя употреблять растительную пищу, ведь они были так похожи на настоящих и живых! Тася внимательно рассматривала голый палец. Когда-то, на месте протертой дырочки, была смешная челка вышитого цветными нитками зайчика. Теперь нитки выгорели, и заяц стал выглядеть грустно. Пальчик смешно покачался из стороны в сторону, пытаясь спрятаться в тапочке. Темные фигуры обступили Тасю, кто-то прикоснулся к ее шее. А потом все исчезло. И вокруг закружился снег. Белый и пушистый…

… Большое мрачное здание внушало уважение к себе каждому, кто обращал на него внимание хотя бы на мгновение. Казалось, само время застыло в серых плоских камнях, почерневших ставнях, тяжелых массивных дверях, обитых по углам позеленевшим кованым железом. Удивительно, но сегодня, 13 числа холодного зимнего месяца, внутренний дворик был залит ярким солнечным светом, который без особого труда проникал сквозь витражные стекла всех трех этажей каменных коридоров и раскрашивал затхлый воздух и истоптанный пол в синие и красные оттенки, словно в какой-то старой-старой сказке. Но сегодня с утра пыль была убрана, полы подметены и белоснежные скатерти украсили длинные столы в фойе, в ожидании важных гостей. Вокруг царило то самое оживление, которого так боялись каменные фигурки мифических животных, взирая со страхом сверху на шествующих незнакомцев в широкополых шляпах и клетчатых пиджаках. Аккредитованные журналисты жадно изучали разложенную на узких подставках литературу, курили длинные трубки и сигары, пытаясь запланировать свои несколько дней командировок как можно более эффективно. Мимо них, смеясь, сновали в обе стороны фойе молодые практикантки, впервые очутившиеся на этом празднике тщеславия. Пузырьки шампанского, в длинных хрустальных бокалах, поднимались вверх длинными ниточками, лопались на поверхности, источая запах успеха и роскоши. Все вокруг было наполнено взглядами, звуками, прикосновениями, запахами и знаками. Все имело определенный смысл и значение. Все имело свою цену. Причем, необязательно в денежном эквиваленте. До начала конференции оставалось чуть больше получаса, и ожидание казалось той самой лакмусовой бумажкой, рентгеном, демонстрировавшим многое, что хотелось бы скрыть всем друг от друга – ненужных эмоций, поспешных чувств и острых фраз.

– Лучи солнца окрашивали лица всех присутствующих в странные сиреневые оттенки, словно стирая с них неловкость и раздражение… Николаша, как Вы думаете, стоит ли мне начать свой рассказ именно таким образом?

– И добавьте, пожалуйста – «как у мертвецов!»

– Ваша ирония совсем неуместна, хотя тут надо подумать, – жеманно протянул приторно-сладкий женский голос, с приятной хрипотцой.

Николаша продолжал жевать маслины и наблюдать. Флора была неплохим мастером своего дела. Но в этот раз, не будучи приглашенной в качестве журналиста, она была настроена воинственно, используя игривый блестящий наряд и «боевую раскраску». Вежливая улыбка играла на накрашенных губах, а холодный цепкий взгляд внимательно рассматривал присутствующих гостей, находящихся неподалеку и что-то тихо обсуждавших. Со стороны эта дружеская компания выглядела достаточно обычно – два известных пожилых профессора обменивались новостями, хлопали друг друга по плечу, потягивая какао из бумажных стаканчиков. Но о чем были эти слова, казавшиеся ничего не значащими… Нажав кнопку диктофона, Флора подошла к ним ближе, но затеряться в толпе, увы, не получилось. Угрюмый, как всегда, Шарль хитро подмигнул своей старой знакомой и слегка приобнял ее за плечи.

– Ай, как неожиданно! Ай, как приятно! А брата с собой сегодня прихватила?

Николай вышел из тени и приветственно кивнул, щурясь от предстоящего удовольствия. До конференции оставалось несколько минут, и все присутствующие застыли в сладком предвкушении новых идей, скандалов, интриг и сплетен. Серебряные колокольчики оповестили тихим звоном о начале торжественного мероприятия. Двери, наконец, распахнулись, приглашая в такое манящее будущее всех присутствующих. С невидимого потолка просторного зала спускались звезды, тут и там вспыхивали «росчерки» голубых метеоритов и огоньки далеких планет.

– Да, анимация, надо сказать, тут поставлена… Вот сколько раз я тут был, все никак не привыкну!

Флора сердито шикнула на брата и элегантно подала руку профессору, ступая в блестящих узких туфлях по бархатному полу, оглядываясь и прижимая сумочку с включённым диктофоном еще ближе к себе.

Шарль сосредоточенно прошел к сцене, не замечая злых и восхищенных взглядов. Его движения вдруг стали быстрыми и точными. Кадры и слайды презентации сменяли друг друга. Профессор начал свою историю издалека, с появления на планете секунд, минут и часов. О том, как время помогает нам ощущать себя людьми, как оно является индикатором человечества и может стать его будущим. Девушка внимательно следила за видимой частью зала, фотографируя двойным миганием глаз детали, которые могут пригодиться для будущей статьи. Выступление, которого все так давно ждали, все длилось и длилось, перетекая от одних известных фактов к другим.

– Не существует времени, которое невозможно было бы измерить. И мерой становится человеческая память, а именно – временные капсулы, – оратор иногда останавливался и окидывал суровым взглядом зал, продолжая свое скучное повествование, к которому постепенно начали терять интерес, но последние его слова были сказаны намного тише, чем все предыдущие.

Пауза затянулась всего лишь на несколько секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы зал взорвался недовольными криками, свистом и топотом. Оратор гордо молчал, нисколько не испугавшись. Флора и Николаша хитро переглянулись, ожидая продолжения. Друг Шарля, Михал Михалыч, знаками пытался привлечь его внимание, но безуспешно – профессор начал перелистывать слайды, шокируя присутствующих результатами проведенных исследований, словно «высекая бриллиант» из большой массы необработанной информации, отрезая своими словами все лишнее, как хирург металлическим скальпелем.

– Память всегда являлась для человека важной составляющей, жизненной опорой, обеспечивала любого нужной информацией, и всегда под рукой. Считая, в соответствии с некоторыми теориями, основной единицей измерения памяти ассоциацию, можно подумать, что объем памяти можно измерить. Чем больше количество каких-либо ассоциаций, тем больше банк памяти у определенного индивида. Качество такой памяти зависит от уровня воспитания, образования и сложившихся жизненных обстоятельств. Таким образом, единицы памяти, в нужном количестве, могут быть изъяты, изменены, дополнены или улучшены, а также – возвращены владельцу, либо переданы по нужному адресу. Создать архив, в котором может храниться память в необходимых количествах и нужного качества, не составит особого труда. Рассматривая этическую составляющую данного процесса, нужно опасаться нерационального использования человеческой памяти как единицы времени, как единицы его измерения.