Дочь
… – У нас все получится, моя хорошая, у нас все получится, я никому ничего не рассказал, – успокаивал Шарль изображение на экране, ласково проводя сухой старческой ладошкой по монитору.
Он сегодня очень устал. Как и всегда. Грустно вздохнув, профессор встал и направился к бронированной больничной двери. Он столько уже сделал и еще сделает, и сдаваться, конечно, никто не собирается! Телефон ожил и начал оповещать о всех сообщениях, пришедших одновременно, как только появилась связь. Новостная лента громко кричала о пожаре в медицинском университете, а он думал, что его выступление прошло незаметно для всего остального мира. К счастью, погибших не было, но тот ужас, который был совершен над ни в чем неповинными людьми, еще надолго останется в памяти животных, земли, воды и неба. Человеческую память можно попробовать изъять, заменить или улучшить, а вот что делать с остальным окружающим миром, как его память исправить? И нужно ли это делать? Шарль прошел через обычный контроль и через несколько секунд сидел на своем рабочем месте, домой ему сейчас совсем не хотелось.
Нежное девичье лицо, тонкие руки, медового цвета волосы… Как же она похожа на свою мать! Незаметно для себя профессор заснул, сидя в стареньком потертом кресле, и увидел странные сны, в которых он медленно и аккуратно, словно чего-то опасаясь, шел по узкой горной тропинке, справа шумела бурная река, слева возвышались острые гребни скал. С неба сыпались колючие комочки осеннего снега и было холодно, под ногами хрустели льдинки и замерзшая пожухлая трава. Шарль четко осознавал свою цель. Он помнил, зачем идет вперед. Но тут вдруг услышал стук, четкий и монотонный. Впереди был свет, много света. Из-под земли вырывались тонкие прозрачные лучи, стремящиеся куда-то вверх, к небу. Профессор протянул руки, пытаясь достать это чудо. Он сделал шаг и почувствовал вибрацию, щекотавшую его ладошки. Волшебный свет притягивал к себе все ближе и ближе. Шарль чувствовал, как растворяется в какой-то призрачной субстанции, ему было хорошо и спокойно. Сквозь сон донесся голос ведущего новостной программы и звуки осторожных шагов коллег, но покидать сказку совсем не хотелось. Казалось, что это и есть именно то место и время, где можно узнать ответы на многие вопросы, но все-таки чего-то тут не хватало. Или кого-то. Шарль грустно и шумно вздохнул и решил проснуться. В комнате никого не было, только монитор жужжал и потрескивал, медленно выплевывая бумажную ленту с точечками и черточками, расставленными в определенной последовательности. На полу уже скопилась приличная бумажная пирамидка, которая грозилась занять все пространство маленького рабочего кабинета. Шарль окинул взглядом стол, пыльный подоконник с увядшими цветами, красную настольную лампу, зеленые шторы и свои стоптанные тапочки. Левый был с лохматой протертой дырочкой, а на правом нарисован грустный серый зайчик. Почему грустный? Вот Шарль так и спросил у дочки когда-то, очень давно. Наверное, какое было настроение, таков был и зайчик. Но стирать его он не стал, а носил эти тапочки и не позволял купить себе новые, как бы не старался его помощник, подкладывая новые, разного цвета и формы. Все без толку. Зайчик смотрел на него и молчал. Иногда, когда Шарль был очень уж разочарованным в своих исследованиях, зайка ему одобрительно подмигивал. Ну, по крайней мере, так казалось. По привычке он проверил ленту, сворачивая бумажный ком в аккуратное колечко. Ничего особенного. Взгляд неожиданно зацепился за две закорючки, которые повторялись с завидным упорством. Еще и еще. Пошарив одной рукой в ящике стола и не найдя своей любимой лупы, Шарль включил фонарик, приблизил текст к глазам и внимательно рассмотрел его. Ну да, точно! Не может этого быть, они ведь так долго ждали хоть каких-нибудь результатов, а тут такое! На улице уже стало совсем светло и радостно, проснулись охранники и собаки. За дверью послышалась какая-то возня, дальше было долгое молчание, ручка медленно опустилась и в комнату аккуратно заглянула лохматая голова.
– Доброе утро, профессор!
– Серега, позови, пожалуйста, ко мне всю команду, – красные воспаленные глаза Шарля хитро щурились, почти улыбались.
– Память сочится и капает с рук моих, каплями рисуя узоры души моей. Что есть время? Это лишь отпечаток памяти в вечности…
Шарль окинул взглядом всех присутствующих, ожидавших от него в данную минуту многого, но только не такого мрачно-лирического начала.
– Итак, друзья мои, предупреждая ваши ухмылки и недоверие, хочу сразу объявить, что начальная стадия проведенного эксперимента прошла достаточно успешно. Ложная память сформирована, структурирована и стабилизирована. Поврежденные участки имеющейся информации законсервированы, но не удалены. Поздравляю!
В кабинете каждому было слышно лишь биение собственного сердца и треск монитора, на который даже взглянуть сейчас было страшно. Сердце профессора было при нем, но вот его душа давно была заперта под семью замками, там, внизу, в бункере, под пристальным вниманием врачей и медсестер…
Треск души моей
– «… Шум и суета, царившие вокруг, были для Шарля привычными, но взгляд пожилого импозантного мужчины, на которого всегда обращали внимание присутствующие, был направлен куда-то вдаль, сквозь толпу мировых светил, важно прогуливающихся по просторному фойе медицинского университета. Профессор понимал, что до его выступления оставались считанные минуты, но руки тряслись от волнения и голос стал совсем сиплым.
– Дорогой мой, ну разве так можно? Ну соберитесь уже как-нибудь!
Сквозь солнечный свет, разделивший широкими полосами все помещение, к Шарлю медленно приближался хорошо знакомый раскатистый бас, отражаясь, как шариками от пинг-понга, множеством разнообразных звуков, от людей, зеркал, позолоченной хрустальной люстры и белых мраморных колонн, равнодушно и томно наблюдающих за всем происходящим вокруг. Профессор медленно поднялся с мягкого кресла, понимая, что нужно сделать то, что задумано, иначе будет большой скандал. Приближающееся большое квадратное пятно наконец-то превратилось в клетчатый пиджак, заставив профессора вспомнить про время. Большие ручищи со всей силы обняли, приподняв и немного встряхнув сонного мужчину. Два старых приятеля, два профессора мировой значимости, повидавших многое в жизни, скромно вошли в будущее, спускаясь по бархатным ступенькам в большой прохладный зал, четко осознавая всю ответственность, которую они согласились нести…». Тут дальше текст прерывается, продолжать читать? – Серый вопросительно поднял свои красные воспаленные глаза и, увидев утвердительный кивок, отпил немного воды из стеклянного треснувшего стакана.
– «…И теперь можно с легкостью утверждать, что время может быть таким же осязаемым, как платок, который вы держите в руках, или земля, на которую вы наступаете каждый день. Время можно будет хранить и использовать, когда в этом возникнет необходимость, поворачивать его вспять и обгонять, играть с ним в прятки, если хотите…»
– Ты понимаешь, какие документы ты держишь сейчас в руках? Закрою окно, а то услышат, – Тася подошла к занавескам, плотно задернула их и тут же почувствовала легкий укол в левом виске, от которого по лицу потекла какая-то теплая жидкость.
Серый молча рассматривал разложенные на кровати мокрые странички, которые они чудом успели спасти из огня, размышляя, какую теперь нужно ему прочесть, как неожиданно услышал за спиной небольшой хлопок и звук падающего тела. Оглянувшись, он увидел медленно оседавшую на пол девочку, с простреленным левым виском. Кровь медленно растекалась, окрашивая блузку и джинсы Таси в цвет смерти. Мальчишка быстро собрал все листки с мокрого покрывала, затолкал их в пластиковую красную папку, сунув ее под мышку, взял Тасю на руки и по пожарной лестнице спустился в подвал. А ей было хорошо. Тася плыла над землей, раскинув руки в стороны, а рядом кружили снежинки, белые и пушистые. И не нужно было больше думать, бояться. Все вокруг вдруг стало прозрачным и призрачным. Призрачным и прозрачным… А Серый захлебывался в слезах и воспоминаниях, размазывая их по мокрым щекам. Его Тася медленно таяла в его руках, постепенно распадаясь на атомы, превращаясь в воздух и ветер, в воду и облака. Она не слышала, как ее везли сначала в машине, потом – в самолете, а потом – долго-долго вниз, очень глубоко. Она не чувствовала, как ее тело наполняется какой-то странной субстанцией и погружается в странную белую капсулу. Вокруг нее был просто снег. Много белого снега. И тишина. Это была не та тишина, в которой можно было услышать все, что угодно. Это была тишина, от которой больно и закладывает уши…
