Пришло время говорить прямо.

– Дело в том, леди и джентльмены, что туристы, которые нас посещали, вовсе не были туристами. Это были местные – жители Альтаира-9. Некоторые из них находятся прямо в этом зале! Я это знаю, поскольку сдавал себя в аренду на несколько дней. И знаете, кто арендовал мое тело? Чарли. Сам Чарли! – Краем глаза он наблюдал за Лью Йодером. Лицо налогового инспектора посерело, он, казалось, съежился. Однако Пулчер наслаждался этим зрелищем. В конце концов, он был в некотором долгу у Лью Йодера, ведь именно его оговорка вывела, наконец, блуждающие мысли на правильную дорогу. Пулчер торопливо продолжил: – И все это сводится к тому, леди и джентльмены, что Чарли Дикон и горстка его высокопоставленных друзей – большинство из них сейчас здесь! – прервали связь между Альтаиром-9 и остальной Галактикой!

Дело сделано.

Раздались крики, а самый громкий вопль исходил от Чарли Дикона.

– Вышвырните его вон! Арестуйте его! Крейг, позови пристава! Я заявляю, что не обязан сидеть здесь и слушать этого маньяка!

– А я заявляю, что обязаны, – прогремел холодный голос судьи Пегрима, который встал и приказал: – Продолжайте, Пулчер! Я пришел сюда этим вечером, чтобы услышать то, что вы хотите сказать. Возможно, это заблуждение. Возможно, правда. Я намереваюсь дослушать до конца, прежде чем принимать решение.

Слава небесам за холодного старика! Пулчер вступил прежде, чем Дикон смог найти новое направление атаки. В любом случае сказать осталось немного.

– История проста, леди и джентльмены. Фабрика «Сосулька» была самой прибыльной корпорацией в Галактике. Мы все это знаем. Вероятно, у каждого в этом зале было по паре акций. У Дикона их имелось предостаточно. Но он хотел больше. И не хотел за них платить. Поэтому воспользовался своим влиянием на «Туристическое агентство», чтобы прервать внешнюю связь Девятки. Он распространил слух, что альтамицин теперь бесполезен, поскольку какой-то вымышленный персонаж изобрел новый дешевый заменитель. Он закрыл фабрику «Сосулька». И последние двенадцать месяцев скупает запасы по дешевке, пока остальные из нас голодают, а альтамицин, в котором по-прежнему нуждается вся Галактика, остается прямо здесь, на Альтаире-9, и…

Он замолчал не потому, что у него закончились слова, а потому, что никто уже не мог их услышать. Шум толпы был уже не озадаченным, а свирепым. Сработало. Кроме банды манипуляторов Дикона, едва ли в зале нашелся бы человек, который не понес серьезных потерь за прошедший год.

Настало время для полиции, которую с недовольным видом предупредил судья Пегрим, когда Пулчер пригласил его на ужин. Полицейские ворвались в зал, едва успев вовремя. Они были нужны не столько для ареста Дикона, сколько для того, чтобы спасти лидера партии от линчевания.

Несколько часов спустя, провожая Мадлен домой, Майло все еще бурлил от восторга.

– Я беспокоился о мэре! Не мог понять, был он в этом замешан или нет. Хорошо, что не был, поскольку он сказал, что должен мне услугу, а я сразу ответил, как ее можно оказать. Помилование. Утром вы шестеро будете свободны.

– Я уже достаточно свободна, – сонно ответила Мадлен.

– А «Туристическое агентство» больше не сможет навязывать свои контракты. Я обсудил это с Пегримом. Он не сделал официального заявления, но… Мадлен, ты не слушаешь.

Она зевнула.

– Очень утомительный день, Майло, – извиняясь, улыбнулась она. – В любом случае ты сможешь рассказать мне все позже. У нас будет уйма времени.

– Годы и годы, – пообещал он. – Годы и…

Они замолчали. Механический водитель такси, пробиравшийся закоулками, чтобы избежать недовольства отвергнутых ими живых водителей, взглянул на пассажиров поверх своих конденсаторных ячеек и усмехнулся, озарив ночь крошечными искорками.

Спустя пару недель Нэн уже кое-как его понимала. Нэн – это третья дочка Максилла; в Хенритоне ее называли «оторвой». Впрочем, то же сначала говорили про Глэдис, которая теперь важная особа в Ордене Восточной звезды[4], а затем про Мьюриел, ныне жену крупнейшего продавца мебели и скобяных изделий в Хенритоне и мать самых очаровательных близняшек округа Эвартс. Однако к Нэн прозвище прилипло куда крепче.

Все знали, что Максилл купил ферму старика Джеймсона, восемьдесят акров совершенно никчемной и убогой земли, через год после начала президентства Калвина Кулиджа[5], потому что ему – в смысле, Малколму Максиллу, не Кулиджу – хотелось обустроить винокурню подальше от посторонних глаз. Нужно ли удивляться, что шестеро детей, все девочки, с таким папашей стали оторвами? Не то чтобы в Хенритоне или даже в округе Эвартс строго блюли сухой закон и лично уважали Эндрю Волстеда[6], но покупать время от времени так называемые полпинты (или «глоток за свободу», как, слегка потупясь, говаривали парни покрепче) – это одно, а поощрять бутлегерство и самогоноварение у себя под боком – совсем другое.

Теперь, ясное дело, с самогоном было покончено. Сухой закон уже два года как отменили, и хенритонцы больше переживали не за моральный облик Максилла, а за то, как он станет кормиться со своей бесплодной земли. Другое дело Нэн: ее неоднократно замечали лобызающейся в автомобилях (одном «вели» и одном «рикенбакере»[7]) с разными парнями, и бог знает сколько раз она занималась тем же, когда никто не видел. По совести, поговаривали хенритонцы – не говоря уже о жителях округа Эвартс, – следовало сообщить в полицию, ведь Нэн была еще подростком. К тому же вела она себя нагло и вызывающе; ей явно требовалась чья-нибудь твердая рука.

Идти к отцу, конечно же, никто не думал: все знали, что у него всегда наготове заряженное ружье (собственно, именно так Мьюриел обзавелась мужем и близняшками, хотя это досужие сплетни) и он не раз гонял любопытных. Да и вообще, с наступлением Депрессии у хенритонцев и без того хватало забот, а посему разговоры о полиции так и оставались разговорами. Но все равно такое отношение еще больше отчуждало Нэн Максилл и на пользу ее характеру не шло.