– Дебил! – язвительно пробормотала малявка. Выплевывая яркое пламя, она, извиваясь, поползла прочь.

– Давай, следуй за горелкой, Мак, – прохрипел большой жук.

Пулчер отчаянно думал о том, чтобы идти. Да. Кажется, что-то получалось. Он покачнулся и двинулся.

– О боже, – критически вздохнул стальной жук, который висел рядом и внимательно наблюдал за происходящим. – Это твой первый раз? Так и понял. Они всегда дают мне новичков для пробоя. Смотри, та маленькая штучка, которая только что спустилась по градиенту, – это горелка, Мак! Она собирается выжечь твердую породу из нового ствола. Ты следуешь за ней и вытаскиваешь осадок. Своими ковшами, Мак.

Пулчер бодро запустил гусеницы и, покачиваясь, последовал за маленькой горелкой. Сквозь взбаламученную илистую воду он мельком замечал повсюду работающие машины. Большие и маленькие: с огромными, как у слонов, гибкими стальными хоботами, всасывающими ил и грязь; с осиными жалами, закладывающими заряды взрывчатки; с такими же, как у него самого, ковшами для перевозки и вычерпывания ям. Шахта, какой бы она ни должна была стать, пока представляла собой лишь пустое взрыхленное морское дно. Пулчеру потребовался час? минута? – у него не было возможности определить время, – чтобы освоить азы управления новым стальным телом.

Потом стало скучно.

И болезненно. От первых зачерпываний песчаной грязи, которую он вывез из новой ямы, в ковшах началось покалывание. Покалывание превратилось в жжение, жжение – в ноющую боль, ноющая боль – в пылающую агонию. Пулчер остановился. Что-то было не так. Ведь не ждут же от него, что он будет продолжать в том же духе?!

– Эй, Мак. Займись делом, лады?

– Но это больно.

– Черт возьми, Мак, это должно быть больно. Что еще ты можешь чувствовать, когда ударился обо что-то твердое? Хочешь разбить об меня свои ковши, Мак?

Пулчер стиснул свои не-зубы, расправил не-плечи и вернулся к копанию. В итоге, благодаря привычке, боль стала терпимей. Нет, не меньше. Только терпимей.

Было скучно, разве что один раз он наткнулся на камень потяжелее того, что могли выдержать его фосфобронзовые ковши, и пришлось отползти в сторону, пока горелка измельчала глыбу. Первое и последнее отступление от монотонных трудов. В остальном работа была сплошной рутиной. И давала Пулчеру достаточно времени подумать.

Что было не совсем благом.

«Интересно, – размышлял он, приглушенно грохоча ковшами, – интересно, что сейчас делает мое тело?»

Пулчер молился, чтобы занимавший его тело арендатор оказался бизнесменом. Человеком, которому пришлось срочно прибыть на Альтаир-9 по неотложному делу – подписать контракт, заключить сделку, организовать межзвездный заем. Это было бы не так уж плохо! Бизнесмен не стал бы причинять вред арендованному имуществу. Нет. В худшем случае выпил бы один-два лишних коктейля или съел неперевариваемый обед. Хорошо. И когда – наверняка всего через несколько часов – Пулчер вернется в свое тело, худшее, что его может ожидать: похмелье или несварение желудка. Ну и что с того? Аспирин, щепотка бикарбоната.

Но турист мог оказаться и не бизнесменом.

«К примеру, он – спортсмен», – с опаской размышлял Пулчер, разгребая ковшами крупный песок. Однако даже это не так уж плохо. Совершит восхождение на несколько дюжин гор, возможно, переночует под открытым небом. Заработает простуду или даже пневмонию. Конечно, мог произойти и несчастный случай – бывало, туристы действительно падали с Унылых холмов, ломали ноги. Но и это не конец света, всего лишь вопрос нескольких дней отдыха, небольшой медицинской помощи.

«Но что, если, – мрачно думал Пулчер, не обращая внимания на мучительную боль в переполненных ковшах, – арендатор окажется кем-то похуже?»

Он слышал странные, непристойные истории о женщинах, которые арендовали мужские тела. Да, противозаконно, но подобные рассказы не замолкали. Он слышал о мужчинах, которые хотели поэкспериментировать с наркотиками, с выпивкой, с… тысячью тайных, низменных желаний плоти. Неприятных. И все же в арендованном теле, где в конечном итоге другой будет расплачиваться за разврат, кто же не попробовал бы чего-нибудь эдакого? Ведь для того, кто пробует, не будет никаких физических последствий. А если миссис Лассер права, то, вероятно, и никаких последствий в перспективе.

Двадцать четыре часа еще никогда не тянулись настолько медленно.

Всасывающие шланги ссорились с горелками. Черпаки цапались с динамитчиками. Все живые машины подводной добычи постоянно с раздражением огрызались друг на друга. Но работа шла.

«Похоже, за один двадцатичетырехчасовой день нужно проделать очень много», – серьезно думал Пулчер. Котлован углубили уже на двести ярдов и укрепили. Вновь прибывшие бетономешалки подводного схватывания начали укреплять дно. Маленькие мерцающие агрегаты, похожие на пауков, с химическими анализаторами в конечностях ощупывали каждую партию появлявшегося шлама[3] для оценки степени обогащения руды. Шахта была почти готова к началу добычи.

Через некоторое время Пулчер осознал причины вспыльчивости машин. Ни один из разумов внутри этих аппаратов не мог забыть, что их тела наверху выполняют неизвестные поручения и подвергаются непредсказуемым опасностям. В любой момент тело, например, этой бетономешалки, могло умирать… заболевать… впадать в наркотическую кому или с шутками и прибаутками рисковать лишиться рук и ног в жестоком спортивном состязании. Естественно, это не смягчало характеры.

Для машин не существовало таких понятий, как отдых, сон или перерывы на кофе – работа не останавливалась. Пулчер, вспомнив наконец, что прибыл сюда с определенной задачей, а не с целью искупить какой-то позабытый грех, попытался проанализировать собственные ощущения и поставить себя на место других.

Во всем чувствовалась какая-то неоправданная жестокость. Пулчер совершенно ясно понял, почему любой, у кого был опыт аренды, никогда не хотел его повторять. Но зачем настолько неприятные ощущения? По крайней мере условия для разума-арендодателя в корпусе машины можно было бы сделать более сносными – тактильные ощущения видоизменить с боли на какой-нибудь приемлемый вариант без полной потери чувствительности, которая поставила бы под угрозу работоспособность.

Он с тоской подумал, не занимала ли Мадлен когда-то именно эту машину.

Затем задался вопросом, сколько среди подрывников и землекопов женщин, а сколько мужчин. Казалось неправильным, что их сверкающая наружность из нержавеющей стали или фосфобронзы ни намеком не выдавала возраст или пол. «Женщинам нужно давать работу полегче», – рассеянно подумал он, а затем понял, что это ерунда. Ведь какая разница? Ты можешь вкалывать как проклятый, а вернувшись наверх, стать здоровым и отдохнувшим…

И у него тут же закружилась голова от беспокойства – он понял, что та же самая мысль вполне могла посетить и туриста, находившегося в арендованном теле.

Пулчер облизнул свои не-губы и еще яростнее, чем прежде, набросился ковшами на песок.

– Ладно, Мак. – Рядом снова оказался знакомый стальной жук. – Давай, возвращайся к платформе, – проворчал он. – Думаешь, мне хочется тащить тебя обратно? Время вышло. Верни гусеницы на место.

Еще ни один приказ не выполнялся с такой радостью.

Но мастер добрался до Пулчера поздновато: едва тот вкатился на стоянку и начал разворачивать лязгающий стальной каркас, как его пронзила боль и все оборвалось…

Пулчер понял, что борется с окутавшим его мягким кожухом, который тут называли «выжималкой».

– Расслабься, приятель, – успокаивал далекий голос. Внезапно давление с лица исчезло и голос зазвучал ближе. – Вот и ты. Хорошо поспал?

Пулчер сбросил с ног эластичный материал. Сел.

– Ох! – выдохнул он и потер глаз.

Человек у изголовья смотрел сверху вниз и ухмылялся.

– Знатный синяк. Наверное, хорошая была вечеринка. – С этими словами он снял удерживавшие адвоката сегменты упругого кожуха. – Тебе повезло. Я видел, как сюда возвращались со сломанными ногами, выбитыми зубами, даже с пулевыми отверстиями. Если бы я рассказал, ты бы не поверил, приятель. Особенно девчонки. – Он протянул Пулчеру полотенце. – Ладно, ты здесь закончил. Не беспокойся насчет глаза, приятель. Синяку уже два-три дня. Еще день или два, и ты его даже не заметишь.