Раздался клекот, и захлопали могучие крылья! Рядом с Тхомертху приземлился редкой красоты грифон, а с его спины сошел рослый муж сразу в двух париках и золотой диадеме поверх них. Заплетенная в косу бородка спускалась до середины груди, а в руке он держал треххвостый бич.
То был сам фараон Мена, государь гордый и грозный. Он бросил беспокойный взгляд на Тхомертху и хищный — на Креола. Грифон раскрыл клюв, а страшные когти взрыхлили землю… но лугаль Ескерту поднял повыше топор, а Лугальбанда выдвинул еще сильнее меч… на солнце сверкнуло сиреневым, и фараон Мена отвел взгляд.
— Предлагаю перенести битву на завтра, — произнес Лугальбанда на прекрасном та-кеметском.
— Фараон услышал тебя, — гортанно ответил Мена на шумерском. — Когда ладья Ра вернется из Дуата, мы вновь сойдемся с оружием. Фараон прощается.
Мена лично помог Тхомертху забраться на грифона. То был удивительно крупный и сильный зверь, способный везти на спине сразу двоих, и он легко поднялся в воздух, а Креол широко ухмыльнулся и отбросил нож. Он поднял голову на вытянутых руках… было жутко смотреть, как та ворочает глазами и двигает губами отдельно от тела!
— Мир тебе, Хиоро! — крикнул маг перелезающему через вал целителю. — Ты как раз вовремя!
Когда Креол, все еще слабый, но ужасно довольный собой, вернулся к войску, оно уже снималось с места. Сражение с та-кеметцами приходилось переносить не только на другое время, но и в другое место — здесь Креол и Тхомертху разворотили все до основания. Колесницы не проедут, онагры переломают ноги.
Император отправил к фараону гонца, получил ответ, послал новое письмо, получил ответное… после нескольких таких обменов они решили просто встретиться лицом к лицу и все обсудить на словах.
Шатер раскинули неподалеку от кратера, что вырос на месте битвы архимагов. Несколько могучих големов доставили все необходимое, а над валом встал каменный гигант. Девять магов в расшитых языками пламени одеждах окружили шатер для охраны.
Не меньшие предосторожности принял и Та-Кемет. Воздух патрулировали грифоны, а плешивые жрецы установили курящийся треножник. Креол не распознал, что это за магия, но оттого ее лишь сильнее стоит остерегаться.
Собралось двенадцать человек — по шестеро с каждой стороны. От Шумера — император с наследным царевичем, лугаль Ескерту и три архимага. От Та-Кемет — фараон, Тхомертху, носатый старик с кривым посохом, два одинаковых жреца и единственная тут женщина — великая царица Та-Кемет.
Креол знал всех этих людей. Старик — это Джех-Тот, великий лугаль фараона. Одинаковые жрецы — Отта и Наджджа, два близнеца из легендарной тройни магов, чей третий брат погиб много лет назад. Лучшие кудесники Та-Кемет после Тхомертху.
Что же до супруги фараона, то она, как Креол слышал, тоже магесса и имеет большую силу при дворе. Ее скипетр в форме лилии… это не просто реликвия, не просто знак власти. Это явно магический жезл, так что ее тоже нужно принимать в расчет.
Царица Меритсегер притягивала взгляды. Была облачена в длинное прозрачное платье, расшитое золотыми нитями, изящную головку украшал золотой ястреб с распахнутыми крыльями, а смотрела она так же гордо, как ее муж, да и лицом немало на него походила… возможно, они близкие родственники, фараоны считают свою кровь таким сокровищем, что не желают мешать ни с чьей другой.
Сидя на складном табурете с кожаным сиденьем, Креол думал о том, как все переменилось в Та-Кемет. Еще двадцать лет назад здесь был бы только Гор-Тутмос со своими учениками и служками, а фараона бы в лучшем случае известили потом о принятом решении. Нынешний же фараон даже Верховному магу не позволит говорить от своего имени, а в ухо ему если кто и нашептывает, то великая царица.
— Фараон приветствует своего шумерского брата, — произнес Мена, задирая голову так, что казалось, будто все остальные ему кланяются. — Фараон уделит тебе свое время. Говори.
— Сначала выпьем, — произнес Энмеркар, потирая руки. — Прохладно сегодня.
Вечер и впрямь выдался холодным, а от расступавшегося и вновь сомкнувшегося моря дул сильный ветер. Шумерский император даже воевать предпочитал в комфорте, и сейчас рабы расставляли на пышном ковре блюда и сосуды амам, раскладывали лепешки и сыр. Появилось великолепное печенье со сметаной и медом, появились пирожки с начинкой из фиников. Принесли жареную на вертеле баранину и маринованную в пиве рыбу, а также огромную, истекающую жиром гусиную тушу.
Фараон при виде этого изобилия повел насурьмленной бровью, шевельнул мизинцем левой руки — и Отта с Наджджей склонились в поклоне, и сказали слова силы, и к шумерским кушаньям добавились изысканные яства страны Та-Кемет. Пресные и сладкие булки, жареная крокодилятина и тушеное с овощами мясо зверя иуа, фруктовые вина с медом и стручками рожкового дерева, а также свежее молоко.
— Вот теперь поговорим, — сказал Энмеркар, усаживаясь на корточки и пристально глядя на Мену. — Скажи, мой брат, где ты хочешь сразиться, а раз уж мы тут встретились, то скажи заодно и отчего ты затеял эту войну. Скажи правду.
— Правда всегда одна, и она в том, что эту войну затеял ты, брат, — сказал фараон, беря кончиками пальцев тонкое шумерское печенье. — Ты пришел в страну фараона незваным и непрошеным, так что тебе и оправдываться, когда фараон разобьет твое войско и закует тебя в цепи.
— Так и будет, — стукнул посохом об пол Джех-Тот.
— Нет, — насупил грозно брови Ескерту.
Лугали единственные не присоединились к пиршеству. Царица Меритсегер чинно пила молоко, Лугальбанда с интересом жевал крокодилье мясо, а Креол с Тхомертху пили пиво и обсуждали, кто из них был ближе к победе, кто бы остался жив, если бы они все же продолжали до упора, и всякому было понятно, что Креол, но Тхомертху в своем ослином упрямстве не соглашался… они сами не заметили, как опустошили по целому сосуду амам.
А лугали стояли, словно проглотили по жердине, и таращились друг на друга, ловя каждое слово своих государей.
— … Как ты ухитрился выжить без головы? — спрашивал Тхомертху, макая в мед лепешку. — Я в тот момент думал, что победа за мной.
— Ты ошибся, как ошибался всегда, — хмыкнул Креол. — И будешь ошибаться. Потому что ты постарел и поглупел. А ведь и раньше не был особо умным.
— Как и ты, — поднял чашу Тхомертху. — Выпьем за это.
— Выпьем, — согласился Креол.
Пили все. Та-кеметские вина и шумерскую сикеру. Император и фараон не могли решить, куда перенести место битвы, потому что каждый еще утром рассчитывал напасть на другого неожиданно и разбить с выгодной позиции. Но боги посмеялись над земными владыками, и теперь те доспорились аж до того, что придумали разойтись по домам, а потом, через год или два…
— Только в этот раз ты ко мне, — потребовал Энмеркар, покатывая в чаше гранатовое вино. — Зря я, что ли, через всю Ойкумену с войском перся? Знаешь, как трудно было перевалить через стену царь-голема?
— Фараон догадывается, — покривился Мена, прихлебывая пиво из сосуда амам. — Но это твои заботы, мой царственный брат.
— Ты оскорбил меня, брат. Ты употребил непозволительные словеса.
— Фараон хотел узнать, какое сердце бьется в груди того, кто желает стать его сватом — бычье или шакалье.
— Есть способы попроще, — опешил Энмеркар. — Мне пришлось армию собирать. Я был намерен тебя убить.
— Фараон ответил бы тебе тем же, и это решило бы все наши разногласия.
— А… ладно, давай-ка еще выпьем.
— А еще фараон желал взглянуть на могущество Шумера, — добавил Мена, опорожняя еще чашу. — На его воинов и его магов. Желал увидеть в битве твоих големов, брат.
— Тебе докладов шпионов мало, что ли?
— Фараон желает сам свершать такие вещи, — гордо вскинул подбородок Мена.
— … На самом деле он был пьян, когда отвечал, — вполголоса рассказывал тем временем Тхомертху. — Я его отговаривал, но нынешний наш государь… с ним не надо спорить, когда он не желает спора, а спора он не желает никогда. Он великий владыка, но у него в голове булыжник. Иногда вымоченный в вине.
