– Ой! – вскрикнул Касс.

– Два к трем! – заорали с помоста.

Я смотрел на меловое пятно у правого плеча. Хуже крови. Через вой и крик с трибун я еле разобрал смотрителя:

– Излом повержен!

– Простите, простите, – отчего-то тараторил Касс, протягивая мне раскрытую ладонь. – Но как?.. Вы же…

Я не помнил, что ответил тогда. И сказал ли вообще хоть что-нибудь. Я покинул манеж с клинками наголо. Никто меня не остановил. Даже Вард.

На улице Привозов торговали толстолобиком, несло топленым жиром, веселилась детвора. Чужой край.

Меня обходили стороной. Руки устали тащить оружие. Я не сразу убрал керчетты в ножны. Не было радости, что я вышел на улицу при клинках, хоть за две недели я касался их только в долбаном цирке.

Через три поворота на перекрестках я понял, что забирать оружие не было нужды.

Я проиграл.

– К супу – хлеб! – зазывала девочка лет семи. – К хлебу – суп!

Я брел по улице, глядя под ноги. Кажется, я здесь уже проходил сегодня. Полчаса назад? Утром? Воздух казался тяжелым, я не мог надышаться – будто забил легкие песком.

Не помнил, куда шел. Вперед. Подальше от манежа. Подальше от…

– Ай! – крикнуло что-то передо мной.

Я услышал треск ткани. Под сапогом оказался грязный подол платья. Я подвинул стопу, выпуская чужую одежду. Поднял голову. Бордовый шелк, вышивка, золотая нить, сборки под корсетом, бежевые кудри и аккуратное белое личико.

– А, – я попытался извиниться, но слова застряли в горле.

Через прорези в шлеме я увидел, возможно, единственную красивую женщину Воснии. Уголок ее нежных губ с двумя родинками шевельнулся и…

– Слепая скотина!

Она замахнулась крохотной ладонью, будто та была клинком, а я не носил доспехов. Бам! Ребро ладони ударило меня по шлему с самого низа – у шеи. Куда уж дотянулась.

– Чтоб ты издох, падаль! Мой отец тебя распотрошит, свинья! Ты будешь хрипеть и плеваться кровью, пока не…

Долбаный город.

Я стащил шлем, подул на растрепавшиеся волосы и огрызнулся:

– Ему бы поспешить! Зовите, смелее. Я подожду!

Хамка заморгала, приоткрыла рот. Захлопнула его, вытянула губы в тонкую нить. И почему-то совсем замолчала.

Под ребрами все горело. Нет, ну до чего сволочь! Хоть бы кто в Воснии оказался хорошим человеком. Манеж, стойло для скота – кругом одни животные. И я, и я не…

Лицо воснийки начало расплываться. Что-то коснулось моей щеки. Я еще раз моргнул. Шмыгнул носом, резко отвернулся и вытер лицо грязным запястьем. Позорище-то какое.

Будто бы можно опозориться еще больше!

– Так это вы! – ткнула девица мне в грудь пальцем. – Чужак на ристалище, мечник Излома…

Я скинул ее руку и ускорил шаг. Зацепил носком щебень, неловко пошатнулся. Шаги за моей спиной притихли.

– Погодите! Эй, эй! Немедленно остановитесь, это приказ! – Последнее прозвучало уже не так уверенно. – Я не буду за вами бежать! Стойте.

Проклинала она меня вслед или нет, я уже не разобрал. Меня поглотил шум улиц.

Я прижимал чертов шлем к ушибленному боку. С силой. Так мне и надо.

Идти тоже не было никакого смысла. Я остановился у каменного моста, положил шлем на землю, уселся на плащ. Вода в канале бурлила, на ее поверхности пузырилась грязь. Объедки, нечистоты. Сквозь пленку выглядывал поплавок – рыбье брюхо. Течение уносило гниль в город. Редкими пятнами, будто облаками, собиралась мутная вода. В ней отражалось небо, песок на моих сапогах и хмурая рожа.

Победитель из Содружества, первый мечник. Показал всем пример честного бойца, мастера клинков. Достойно получил славу и нашел свой дом. На зависть отцу, на радость матери…

В воде отражалось лицо самого мерзкого человека во всей Воснии. Слабака с покрасневшими глазами.

За моей спиной что-то зашаркало.

– Молодой господин, вы, эта, – прошамкал какой-то старик, – ежели тонуть собралися, будьте милы, скиньте сапожки с ножнами, вам они там ни к чему…

Я резко поднялся, схватил шлем и подошел вплотную к старику. Тот попятился и начал мазать лоб пятерней, припоминая двойное солнце.

– Не дождетесь, скоты, – отчетливо произнес я ему в лицо и отпихнул с дороги.

Первая забегаловка на пути называлась крайне непристойно. А может, я совсем плохо читал по-воснийски.

– Прочь, – бросил я проституткам, которые терлись у ближнего к выходу столика.

Положив шлем перед собой, я стал стирать с него брызги грязи. Натирал чистым краем плаща. Снова и снова.

– Милорд?

Сталь отразила силуэт. Низкий рост, писклявый голос. Мальчишка пришел за заказом.

– Плевать. Что угодно, – я махнул рукой, даже не посмотрев на подавальщика.

– Т-тогда подам лучшее, вот увидите, милорд!

Я пожал плечами. Лучшее мне уже подарила чертовка Восния, валун Вард и безусый сопляк на ристалище.

Казалось, время летело быстрее, чем во сне. Шлем давно заблестел. На крупном блюде остыла какая-то местная птица. Мальчишка сиял, улыбался и страшно желал подачки.

Зашарив ладонью по поясу, я вспомнил, что не взял с собой ни медяка.

– Проклятье! – Я потер переносицу.

На плечо мне опустилась ладонь. Легко, без угрозы.

– Я тут слышал, что какой-то полоумный боец ворвался на пристань, распугал портовых девок и хочет прыгнуть в воду. – Я узнал Рута по голосу.

Только его болтовни не хватало в этот час. Я огрызнулся, сразу позабыв про деньги:

– Ты откуда всплыл?

– Матушку родную мне в свидетели, я опять стал жертвой чужой трагедии! – Рут поднял лицо к небу и всплеснул руками. – Во всем городе не найти человека более обиженного, чем ваш покорный слуга!

Я глянул на него исподлобья и поднялся из-за стола. Рут встал передо мной, растопырив руки.

– Ладно-ладно, я рад, что ты просто собрался выпить. Так же? – Он ткнул пальцем в блюдо. – Так?

Вблизи я заметил, что Рут устал не меньше, чем я. Может, долго шатался, пока пытался меня отыскать. Скривившись, я неуверенно кивнул и вернулся за стол. Есть совершенно не хотелось.

– Между прочим – вещь! Рябчик что надо. – Приятель уже расчистил стол под свои локти да уселся напротив. – Я два раза пробовал. Многовато на одного, скажу я тебе. Ты не против?

Я отвернулся и жестом дал добро. Здоровый аппетит – удел победителей. Или, по крайней мере, не проигравших.

Жареная тушка уменьшалась, а Рут болтал. Он что-то нес про Эми, сестриц какой-то танцовщицы и ее обманутого мужа. Про желудевую настойку в предместьях и сыпь на шее. Вероятно, это должно было мне чем-то помочь.

– … Я и представить не могу, сколько нужно храбрости, чтобы так выйти и кому-нибудь открыто навалять. – Рут успокаивал меня паршивой лестью. – Ты дрался, как зверь!

– Куропатка, – ответил я.

– Это птица, – уточнил Рут и продолжил мозолить мне глаза своей рожей напротив. – Птица не зверь…

Не хватало еще, чтобы со мной принялись спорить. Еще одно поражение? К дьяволу.

– Ты что, следишь за мной? – я нахмурился.

Рут уже любезничал с подавальщиком:

– Лучше две сразу неси, ага? Вот умница. – Рут отправил мальчишку прочь и посмотрел на меня без доли сочувствия. – Мы же условились выпить!

– За победу, – я скривился.

– Врешь! Условились так: еще две кружки после боя. Я и дождался. Сам же звал: иди, мол, Рут, посмотри на гвардейцев Крига. Вот я на трибуне и сидел. В портках, как ты и просил.

Я свел брови. Не помнил, как выходил на улицу.

– Мы разминулись?

– Ага. Ну и заставил ты меня побегать…

Не то чтобы в Воснии было много бойцов с двумя клинками и турнирным плащом. Спроси любого – признают. Я тяжело вздохнул.

– Да и… – Рут явно колебался, выглядя еще большим болваном, чем обычно, – у меня не так уж много друзей.

– Я заметил.

Мой сосед закивал головой, совершенно не сопротивляясь. Я почувствовал себя подлецом, отлупившим беспомощное – да еще и чужое! – дитя.

Я принял новый заказ, зажал кружку в ладонях и долго смотрел внутрь. Вино беспокойно лизало стенки сосуда. Я спросил шепотом то ли у вина, то ли у Рута, а может, у самого себя: