Сентябрь Техно-Тулы красив сказочно: духоты уже нет, стылости ещё нет, высокое бездонно-голубое небо, первое золото листвы, совершенно особенный уют, свойственный только просторным старорусским городам, которые не унизились до звания «мегаполис». Город для фотохудожников и композиторов, живописцев и поэтов.

Обидно, когда рядом такая красота, а ты не то что рисовать — собственное имя разборчиво написать не сумеешь. Фотографировать, по словам отца, тебе можно только злейших врагов — до такой степени их ни один мордобой не изуродует. Пение твоё, как и попытки сыграть на гитаре, по заверению племянника Нируэля, сына Тьиарина, ехидины зеленоглазой, можно смело приравнивать к оружию массового поражения — передохнут даже непобедимые умертвия, воины-мертвецы Соколов. Дара стихосложения нет, из прозы под силу написать только экспертные заключения о химическом составе почвы.

Славян взгрустнул над своей бесталанностью, махнул на неё рукой — ну раз нет, значит нет, придётся как-нибудь обойтись и отсутствием таланта — и шагнул на внесторонье. Поймал ветер, остановил и сосредоточился на образе тихой улочки в пригородной деревне Тулы. Ветер затрепетал от любопытства, ему уже не терпелось улететь на показанную улицу, покружиться на ней, посвистеть в трубах домов. Славян немного ослабил хватку, и его подхватило мощным порывом и выбросило в намеченную точку: с одной стороны высокий глухой забор, с другой — густые заросли шиповника. Славян осторожно раздвинул ветки, вышел на деревенскую улицу неподалёку от дома женщины, у которой покупал молоко. Сейчас как раз время вечерней дойки.

— Здорово, — кивнул Михалыч, муж молочницы, вечно хмурый сорокапятилетний брюнет с обильной проседью, и крикнул во двор: — Витька, скажи матери, Славян пришёл.

Пятнадцатилетний Витька, похожий на отца и лицом, и хмуростью, только светловолосый, в мать, принёс три пластиковых литровых бутылки со свеженадоенным молоком. Славян покрепче завернул пробки, чтобы не забрызгало тетради, убрал бутылки в рюкзак.

— Бывай, — кивнул Михалыч, сунул деньги в карман замурзанных штанов.

Славян зашагал к станции электрички, щели на внесторонье бывают там чаще всего. На поиски пришлось потратить десять минут, но пробивать щель самому тяжело, да и Трилистник лишний раз дразнить не хочется. Спорить с Тьиарином из-за такой ерунды они не станут, но всё равно, незачем Нитриену обострять с ними отношения.

Вышел Славян на обочину шоссе у дельты быстрой тропы Нитриена и спустя ещё десять минут был в долине, потом три минуты телепорта и он дома. По утрам на дорогу в университет тратится от двадцати минут до получаса, смотря как быстро щель найти удаётся, но всё равно быстрее, чем у тех, кто добирается из микрорайонов на окраине Тулы.

Дома никого не было. Славян поставил молоко в холодильник, заглянул в кастрюлю с борщом. Есть пока не хотелось. Славян поднялся к себе в комнату.

Второй этаж к дому Тина они возвели ещё в январе. Строить хелефайский дом нетрудно, просто собрать из уже готовых иллинаровых панелей, — в краю вечного лета толстые тёплые стены ни к чему, а прочность иллинара избавляет от необходимости подводить дополнительные крепления. По настоянию Нируэля, второй этаж сделали тоже янтарного цвета, но на два тона светлее. Выглядело и в самом деле красиво: в сплетении ветвей толстых деревьев — восьмигранный дом цвета гречишного мёда, сверху второй восьмигранник, в цвет мёда лугового, только поменьше: спальни Латриэля и Славяна, разделённые небольшим коридорчиком; у дальней стены мыльня и мастерская, у передней — межэтажная лестница и волшебническая комната. Тин с сыном — прекрасные волшебники, у Латрика, как только занялся волшебством всерьёз, начало получаться выше среднехелефайского уровня. А у Славяна как был полный ноль, так и остался. Его самого полнейшее отсутствие волшебнического дара ничуть не огорчало, а Тин с Латриком всё равно в тайне надеялись, что скрытый талант к волшебству у младшего братишки всё-таки есть и себя обязательно проявит.

Изнутри комнаты светло-зелёные и бледно-золотистые, очень уютные.

Прежний дом Латриэля владыка отдал каким-то молодожёнам. Латрик боялся, что дом принесёт им несчастье, но Аллан заверил, что после того, как в нём счастливо завершилась на редкость гнусная история, живущая там пара будет самой гармоничной и удачливой в долине. Подробностей январских событий вампир не рассказал никому, даже повелительнице, хотя раньше намеревался растрезвонить всей общине — не каждый день хелефайский владыка свершает искупительное деяние для человека, да ещё и техносторонца. И знаменитого Слава-ходочанина, Славяна-Освободителя в придачу. Но ещё в Эльниене, сидя на кухне старого дома Латриэля, понял: нельзя. Всё, что произошло здесь, принадлежит только им четверым — братьям Славяну, Тьиарину и Латриэлю и ему, свидетелю, но не вестнику.

Славян переоделся в свою обычную долинную одежду — шорты и футболку без рукавов. Ходить по долине босиком ему нравилось, но носить тайлонур, а тем более тайлонир он отказался наотрез, слишком нелепо выглядит на человеке хелефайская одежда. Славян достал из ящика письменного стола семинарскую тетрадь, взял с висящих над столом полок хрестоматию. Если братьев до сих пор нет дома, то в долине затевается очередное мероприятие, и попозже подготовиться не дадут. Или Латрик, прирождённый рекламщик, соблазнит красотами праздника и уговорит пойти, или мероприятие официальное, и Славян, как главный («За неимением других», — неизменно уточнял Славян) агроном долины, присутствовать будет обязан.

В трёхстороннем мире есть четырнадцать областей, где перейти со стороны на сторону невозможно, по терминологии ходочан такие глухие зоны называются одинарицами. На Магичке они никого не интересуют, на Технической стороне — тем более, зато срединодинарицы нужны всем, и орденам в первую очередь. Пять одинариц принадлежат Ястребам, четыре — Соколам, в том числе и самая большая — Аравийский полуостров.

Ни в политику Благословенной республики Аравия, ни в жизнь племён, на землях которых стоят орденские крепости, Соколы не вмешиваются до тех пор, пока правительственные амбиции или межплеменные дрязги не начинают мешать рыцарям заниматься собственными делами. Тогда угодный им порядок Соколы наводят быстро, кроваво и опять возвращаются к своим повседневным занятиям: делать универсальных солдат, совершенствовать виды зомби, разрабатывать новую боевую волшбу. Одинарица тем и хороша, что совершенно недоступна для ходочан — проще соблюдать режим секретности, а возможности Срединницы позволяют использовать и магию, и технику. Особые модели перстней-возвраток позволяют быстро перемещаться из крепости в крепость как по самой одинарице, так и попадать в них с обычных территорий. Чаще всего визитёры приходят со срочным сверхсекретным приказом или с проверкой.