Насыщенным, глубоким чёрным цветом своей безупречно гладкой, бархатистой кожи двадцатилетняя Линда Прежан очень гордилась. Поклонники называли девушку «богиней ночи» и «королевой тьмы». Линда глянула на себя в зеркало. Хороша. Такую себя и людям показать приятно, да и им тоже польза — если смотреть на красивое, удлиняется срок жизни. Линда с рождения пребывала в твёрдой уверенности, что ниггер — это звучит гордо. Для тех, у кого мозги не в заднице, разумеется. Но таких людей мало, и Линда, едва подросла, без лишних слов била в ухо всем, кто оскорбительно именовал её «афрошвейцаркой». Помогало замечательно, даже у самых на голову обиженных после второй плюхи начиналась интенсивная умственная деятельность.

Девушка оправила форму и припудрилась перед зеркалом в фойе женского крыла казармы, чтобы лицо не блестело на солнцепёке.

В общем фойе уже начиналось построение, гаркал капрал. Надо спешить.

Славян занял своё место в строю. Сегодня первой и второй парой фехтование. Вопреки собственным ожиданиям предмет ему понравился. Пусть фехтование занятие совершенно бесполезное, но красивое, интересное и увлекательное. «Игрушка для великовозрастных детишек, — подумал он с иронией, — которые в детстве толком наиграться не успели».

Капрал привёл их на залитый жарким майским солнцем плац, и до общего приветственного поклона Славян и Линда успели едва заметно кивнуть Мельесу. Тот ответил таким же кивком. Не будь в их компании Чижика, дружба лейтенанта-наставника и курсантов вызвала бы у рыцарей и недоумение, и негодование, а так на них и внимания никто не обращал, поводов недоумевать и негодовать у рыцарей и без такой мелочи хватало.

— Сегодня отрабатываем канон «Водопад», — сказал Мельес. — Оберукий вариант. Курсант Чижик, покажите.

Славян вышел из строя, взял две казацкие шашки. Из всех премудростей и стилей фехтования он признавал только оберукое, как у древнерусских витязей. Два меча, две сабли, катаны… Шпага и длинный кинжал. Но это так, до кучи, преимущества изогнутых клинков Славян оценил сразу, и прямокликовое оружие называл испорченным железом.

На канон и курсанты, и Мельес смотрели, затаив дыхание. Безупречная красота исполнения, дополненная небольшой импровизацией, знаком личного мастерства, очаровывала как наваждение. Казалось, руки Чижика переходят в смертельно острую сталь, а сталь перетекает в его руки, охотно подчиняется малейшему желанию.

Славян завершил канон, поклонился группе, наставнику. Мельес поклонился в ответ как мастер мастеру.

— Благодарю, — сказал он. — Теперь, пожалуйста, первую фигуру. В самом медленном ритме.

А вот тут бы сам Мельес не справился, выполнять фехтовальные каноны в замедленном ритме трудно чрезвычайно, тут нужно не только безупречное мастерство, но выносливость немалая, навыки телесной саморегуляции. Чижик владеет ею прямо как вампир.

— Ну хоть что-нибудь поняли? — спросил Мельес у группы, едва Славян завершил фигуру.

Группа слаженным хором рявкнула, что поняли всё.

— То есть ничего, — ответил Мельес. — Чижик, берите семерых и гоняйте, пока на плац не попадают.

Вторую семёрку взял Мельес.

Под конец второй пары пришёл дежурный капрал из управления и заявил, что следующие занятия отменяются, а курсанты и наставники до вечернего построения могут идти в увольнительную, причём «могут» звучало как «должны».

— Генеральская экзекуция грядёт, — ехидно сказала Линда. — Свидетелей выпроваживают.

— Курсантка Прежан, — вызверился капрал, — вместо увольнительной в карцер хотите?

— Если только в соседнюю камеру с Ройсом.

Капрал выплюнул грязное ругательство и ушёл. Группа, так её. Лишь бы дерзить и спорить.

А курсанты увлечённо строили версии предстоящих событий, благо такое не каждый день происходит.

Алкогольные напитки в крепости запрещены, но двум рыцарям из войск общего назначения увольнительной дожидаться не захотелось. И в укромном уголке между зданием управления и церемониальным дворцом, куда никто никогда не заглядывает и можно не бояться нежеланных свидетелей, опробовали самогонный аппарат собственного изобретения. Взрывом самогонщиков отшвырнуло метра на три, а в кабинете магистра повылетали стёкла. Сивушную вонь с малого двора крепости не могли выветрить никакими заклинаниями уже восемнадцать часов. Служба внутренней безопасности запихнула и алкоголелюбивых рыцарей, и их генерала в камеры. А там пусть будет как магистру угодно.

Предположения о том, что будет угодно магистру, курсанты выдвигали весьма разнообразные. Мельес прогнал их с плаца, пусть сплетничают за пределами крепости. Остались только Чижик и Линда.

— Сразу после взрыва магистр в город уехал, — сказала Линда, — дела какие-то срочные. Сегодня на рассвете вернулся, и сейчас начнутся все семь казней египетских сразу. Кохлер с Каньчинской в море ушли, якобы безопасность водных рубежей проверять, наш Декстр инспектирует тренировочные базы в джунглях, а ваш Ройс, — глянула на Мельеса, — в карцере сидит.

— Ему есть чем там заняться, — рассеянно ответил Мельес, — Чижик своими виршами все стены расписал.

— Не моими, — поправил Славян, — а в основном Пушкина, Хайяма и Бодлера. Классическую поэзию надо знать, пусть просвещается.

— Особенно тот средневековый индийский стишок, где цари сравниваются со шлюхами. И персидский стих про учителей… — хихикнула Линда. — Как раз на церемонию выбора учеников. Декстр тебе тогда пятнашку влепил, помнишь? А Салливан приказал отпустить. Тебя комендант гауптвахты на церемонию прямо из камеры привёл и доложил магистру, чем ты в карцере занимался. Думала, Салливан тебя на месте пришибёт.

— А когда Чижик ляпнул: «Мы с вами не в кабаке, так что извольте обращаться по уставу», — сказал Мельес, — я думал, что он пришибёт меня. Я как раз дежурным наставником был.

— Но ведь не пришиб, — улыбнулся Славян.

— До сих пор не могу понять почему.

— Потому что смотрел на магистра, — ответила Линда. — А надо было на Чижика. У него такие глаза были… Страшнее, чем в Атенере. Чижик, — обернулась к нему Линда, — если бы Салливан Рене ударил, ты ведь мог его убить. Прямо так, руками.