Правота Лианвен разозлила. Всё верно, если бы Риллавен приказал остаться в отеле, и ли-Аддон, и другие хелефайи сидели бы в номерах, под защитой гостиничного волшебства и охраны. Но он просто сказал, дал им возможность ослушаться, и особого вреда в том не видел, — пусть развлекутся. Не подумал, что Соколы обязательно попытаются втянуть нитриенцев в свои интриги.

— Всё так, — согласился владыка. — Но с Бродникова это вины не снимает, убийство остаётся убийством! — сорвался на крик Риллавен. — И любой убивший хелефайю — гоблин, гном, человек — должен умереть!

— Всё, — Лианвен решительно мотнула головой, плеснули угольно-чёрные волосы. — Никакой казни не будет. Я запрещаю. Я объявляю Бродникова невиновным. — Владычица выдернула из пришпиленного к тайлониру пучка тоненьких разноцветных ленточек голубую, знак прощения невольной вины и неподсудности, и вложила в руку Риллавена. — Иди и отдай Бродникову.

— Власть владычицы превыше власти владыки, — ответил Риллавен. — Я покоряюсь, госпожа, — склонил он голову. — Но власть твоя, Лианвен, ограничена пределами долины. А Бродникова здесь уже нет. Казнь состоится в приграничье, где ты не властна. — Владыка подбросил ленточку и она разлетелась голубой пылью. — Ты можешь приказать мне что угодно, хоть глотку себе перерезать, но не можешь запретить только одно — в любую минуту покинуть долину на сколь угодно долгий срок. И взять с собой десять любых долинников по моему выбору. Отряд готов, мы выезжаем.

Лианвен и не заметила, что владыка одет в светло-сиреневый тайлонур.

— Риллавен, и в долине, и за её пределами проклятие неправедного суда падёт не только на твою голову, но и на весь Нитриен. — Взгляд владычицы стал холодным и острым как клинок дальдра: — Глотку, говоришь, перерезать?.. Да, ради долины я бы приказала. Не будь ты таким предусмотрительным. Казнь ведь состоится в любом случае, приедешь ты или нет, верно?

— Именно, — злорадно ответил Риллавен. — И где состоится, я не знаю. Первый отряд сам должен выбрать место для казни и встретить меня со вторым. Если не приеду, казнить Бродникова самостоятельно. Так что перехватчиков послать ты не можешь. Не знаешь куда. И не прикажешь отвечать на вопросы — я не знаю ответов. И сама поехать на поиски не можешь. Владычица не покидает долину.

— Риллавен, — владычица робко прикоснулась к его плечу, — ты затеял скверное дело. Это погубит Нитриен. Проклятие неправедного суда уничтожит священную яблоню, отравит источник, разрушит ва'алмил. Ты хочешь повторить судьбу Арниолинга, владыки Датьеркена?

На какое-то мгновение Риллавен дрогнул. Проклятие, павшее на Датьериен, и превратившее его в Датьеркен, брошенную долину, он видел сам. Удар милосердия, освободивший неправедного судью и владыку-погубителя долины от кары жить, подарил Арниолингу Риллавен, никто другой не отважился погрузить свой дальдр в нечистую кровь. Именно Риллавен первым открыл свою долину для беженцев из Датьеркена, остальные владыки боялись, что несчастные переселенцы принесут с собой проклятие Арниолинга.

Но дрогнул Риллавен только на мгновенье.

— Бродников убийца, — сказал он. — И получит причитающееся воздаяние.

От бессилия и обречённости Лианвен заплакала.

— Тьиарин, что с тобой творится? Ты всегда был добр и справедлив. До сих пор говорили «Суд честен как в Нитриене». Теперь не скажут. — Владычица сжала плечи Риллавена, заглянула в глаза. — Что с тобой? Ты стал чужим. Я знаю тебя всю жизнь, семьсот двенадцать лет. Ты отковал мой дальдр, из твоих рук я получила алиир, ты уговорил отца на мою свадьбу с Оридэлем. Не поверь ты в меня, я никогда не прошла бы сквозь священный круг. Даже Оридэль сомневался, а ты — поверил. Пятьсот лет мы правили долиной, бывало всякое, но никогда ты не был таким пустым и холодным до белизны. Ты стал похож на вестника из-за морриагела, несёшь долине смерть. Тьиарин, да очнись, посмотри на себя!

Риллавен стряхнул руки владычицы и ушёл. Лианвен прижалась лбом к стволу яблони. Листья шелестели утешительно, пророчили солнечные дни. Глупое дерево! Долину уже накрыла белая погребальная пелена, а оно ничего не замечает.

А Лианвен ничего не может сделать.

Держался человек просто отлично, шествий на казнь за три с лишним тысячи лет Риллавен повидал немало, и спокойную выдержку Бродникова мог оценить по достоинству.

На берегу моря уже очерчен круг трёхметрового диаметра, разожжены восемь костров. Хелефайям пронзительный холод зимнего ветра не страшен, а человек, одетый лишь в джинсы и футболку, скрючился и дрожит от холода. Но не от страха, Риллавен видел это совершенно отчётливо. Боится, конечно, и боли боится, и смерти, но не настолько, чтобы потерять от страха рассудок, чтобы молить о пощаде. Да и не хочет он никакой пощады.

Вся свита Риллавена — десять стражей с командиром Фиарингом, двое старейшин и координатор с приграничного телепорта — не могут отвести от приговорённого глаз. Как и Риллавен. «Голубая лента», пробежал быстрый, едва слышный шепоток. Так они все что, помилования ждут? Думают, владыка тащился по зимней холодине, в тягомотный пасмурный день за десять километров только для того, что бы вручить приговорённому ленточку владычицы? Это можно было сделать и в Нитриене. Фиаринг бросил на шептунов быстрый взгляд. Но злости или возмущения Риллавен в нём не заметил.

— Скоро твой брат утешится воздаянием, — сказал владыка Фиарингу.

— Да, — неуверенно ответил страж.

— Все человеки жестокие, алчные, трусливые и себялюбивые твари, — сказал ему Риллавен. — Они могут только причинять боль, только предавать, только разрушать. Сегодня один из них получит по заслугам.

— Все человеки до единого, владыка Нитриена? — спросил Бродников.

— Все.

— И Пинем?

На несколько мгновений хелефайи, и даже Риллавен, онемели.

— Стало быть, не все, — ответил на безмолвное возмущение Бродников. — Стало быть, солгали вы, владыка Нитриена.

— Ни тебе рассуждать о Пинеме, — с холодным бешенством ответил Риллавен.

— Почему?

— Потому что ты убийца.

— Да, — согласился Бродников, — убийца. Но не все человеки убивают. Некоторые и создают. Как Пинем.