Аббату Экберту Герберт писал: «Я усердно собираю библиотеку… Не только в Риме и в других частях Италии, но также в Германии и Лотарингии я нанимал писцов и с помощью щедрых друзей покупал в этих провинциях за большие деньги рукописи. Поэтому мы и вас просим поступить таким же образом. Мы укажем в конце письма перечень авторов, копии трудов которых мы хотели бы получить. Дабы не злоупотреблять вашей добротой, посылаем пергамен для копииста и необходимые денежные средства. Отдыхая или трудясь, мы учим тому, что знаем, и изучаем то, в чем несведущи».

Далеко небескорыстный в житейских делах, Герберт, не задумываясь, тратил золото на приобретение нужных ему списков. Монаху из Сана, который переписывал для него книгу («немалой величины»), он сообщает: «Я посылаю тебе через моего клирика два солида[31]. Если позволишь, я буду делать то же самое до тех пор, пока ты, закончив труд, не скажешь: «довольно».

Он весьма ловко пользовался всяким удобным случаем ради получения вожделенного списка: «Герберт… приветствует своего Айрарда (аббат монастыря св. Теодерика близ Реймса. – Ю. П.). Твои просьбы возбудили в нас сочувствие, а мы увещеваем тебя лезть из кожи вон ради наших дел, будто ради собственных… Сделай то, о чем мы тебя просим, чтобы мы исполнили твои просьбы». Монаху Ремигию из Трира пожелавшему иметь сферу для занятий астрономией, Герберт обещал прислать ее в обмен на копию поэмы римского поэта Публия Папиния Стация «Ахиллеиды». «Твоя доброта, любезный брат, – писал Герберт, – перевешивает том, который я получил, однако он неполон, так как неполным был образец, с которого сделан список. И нашей доброты ты не забудешь, так как мы уже начали тяжелейший труд изготовления сферы, которая уже обточена на токарном станке и искусно обтянута конской кожей. Если ты испытываешь в ней неотложную потребность, можешь ожидать ее, просто окрашенную в один цвет, к календам марта. Но если ты хочешь сферу с горизонтом, красиво размеченную разными цветами, ты растягиваешь работу на год».

Он постоянно беспокоился о судьбе рукописей, которые имел неосторожность одолжить на время. «Поскорее верните наши книги», – писал он какому-то из должников, и если тот не спешил вернуть книгу после предупреждения, обращался к языку Цицерона: «Quousque tandem abutemini patientia nostra?» («Доколе же вы будете злоупотреблять нашим терпением?»).

С гневом обрушивался Герберт на клириков из монастыря Сан-Пьер-Гранд, не вернувших в срок взятые у него книги: он сравнивал их проступок с изменой Катилины и грозит суровым наказанием. Зато с какой радостью сообщал он Адальберону, что в северной Италии обнаружил множество сочинений Боэция, этого «ученейшего комментатора свободных наук»!

Историк Гай Саллюстий Крисп (86–34 до н. э.) и «отец красноречия», политик и философ Марк Туллий Цицерон (106–43 до н. э.), философ-платоник Цельс (вторая половина II века н. э.) и поэт Вергилий – им Герберт обязан своей прекрасной, почти классической латынью, столь выгодно отличавшейся от грубой и неуклюжей латыни современных ему авторов. Это они, вкупе с другими римскими классиками, сделали его близким по духу скорее к римлянину в тоге, чем к монаху в рясе.

Занимаясь в Реймсе педагогической деятельностью, Герберт не оставался пассивным наблюдателем событий в Европе. Мало-помалу они пробудили в нем интерес к политической деятельности и желание принять в ней такое же участие, какое принимал его покровитель Адальберон.

Здесь надо заметить, что реймское архиепископство благодаря своему пограничному с Лотарингией положению приобрело в Х веке важное политическое значение. С тех пор как немецкая граница, отодвигавшаяся все дальше и дальше на запад, заняла более или менее постоянное положение, часть архиепископства оказалась за границей, в Германии, оставаясь в церковном отношении подчиненной Реймсу. Такая ситуация открывала перед реймскими церковниками большие возможности для дипломатического маневра. Если они стояли на стороне французских королей, то были их полезнейшими союзниками в попытках присоединить Лотарингию к Франции; если они сочувствовали немецким государям, то активно влияли на ход событий на западной границе Германии. Кроме того, в соответствии с традицией архиепископы Реймса имели предпочтительное право короновать французских королей. Они получали большие доходы от своих земель и располагали многочисленной армией вассалов. Словом, реймский архиепископ был крупной фигурой в борьбе власть имущих, и не раз троны государей колебались в зависимости от настроений в Реймсе.

В мою задачу не входит описание политических событий, в которые был вовлечен Герберт, и событий, связанных с попытками занять место Адальберона после его смерти в январе 986 года. Отмечу лишь, что и Герберт, и его патрон неизменно поддерживали государей саксонской династии на императорском троне – сначала Оттона II, а затем его сына Оттона III. Реймским политикам пришлось немало потрудиться, чтобы короны удержались на императорских головах, а головы – на плечах.

Совершал ли предательство по отношению к своей родине француз Герберт, поддерживая императоров-немцев? Ни в коей мере. Герберт, прежде всего, поддерживал самою идею восстановления Западной Римской империи, идею политического и государственного объединения значительной части Европы, поэтому национальность коронованной особы, которая могла бы эту идею осуществить, имела для него второстепенное значение. Если бы империя была восстановлена не немецким королем, а французским или итальянским, то и симпатии Герберта были бы профранцузскими или проитальянскими. Но тогда возникает следующий вопрос, на который, впрочем, нетрудно найти ответ: «Откуда же взялись у французского схоластика имперские пристрастия?»

Рис. 1–5. Оттон III. По правую руку от императора – Герберт (из средневековой рукописи).

С ранних лет посвятив себя учебе и науке, он был погружен в изучение античного мира, который своей литературой, наукой, государственным устройством необоримо влек его к себе и который в жестокий и невежественный век казался ему действительно идеальным миром. Его восстановление стало для Герберта заветной мечтой. В Оттонах он видел прямых преемником древнеримских императоров и требовал для них той же политически неделимой власти, какой пользовались их предшественники. Особые надежды Герберт возлагал на Оттона III, неуравновешенного и пылкого юноши, учителем которого он стал весной 997 года (императору тогда было семнадцать лет). С радостью убеждался Герберт в том, как много общего у бывшего и нынешнего венценосных учеников: тяга к знаниям, набожность, фанатическая убежденность в необходимости renovatio Imperia Romanum (возрождения Римской империи) во всем ее величии и могуществе (рис. 1–5).

«Оттон III стремился создать такую империю, в которой была бы возможна администрация Траяна, законодательство Юстиниана и деспотизм Константина, а в то же время было бы сохранено республиканское устройство, – пишет историк. – В его политические идеалы одинаково входили империя и республика, римский народ и рыцарство, земная жизнь и вечное блаженство». В своем Sacrum palatium (Священном дворце) на Авентинском холме он окружил себя гвардией в римско-византийском вкусе и разработал сложный дворцовый церемониал, который был изложен в особой книге, где было подробно описано императорское одеяние и объяснено значение десяти принадлежащих ему корон. По его приказу все смертные, не исключая императора, могли входить на Капитолийский холм только в белых одеждах, причем свита должна была приветствовать своего властелина на еврейском, греческом и латыни и трижды кланяться ему. Но страсть к пышным церемониям сочеталась в Оттоне с монашеским смирением: часто, облачаясь в рубища, он запирался в келье и подвергал себя посту и бичеванию.