На этот раз Зверев ответил резко:

– Если капитан Волгина сомневается в моей компетенции, то это ее право! Она определенно права, у нас немало достойных сотрудников, способных раскрыть порученное ей дело. Пусть вон Вениамин пыхтит в поисках ваших фальшивомонетчиков, я же с этого момента умываю руки.

Зверев встал и шагнул к выходу.

– Стоять!!! – рявкнул Корнев. – Куда?!.

– Писать заявление на отпуск!

Корнев шарахнул кулаком по столу:

– Никаких отпусков! Я уже доложил в Главк, что именно ты будешь заниматься этим делом.

Зверев остановился в дверях.

– Если ты думаешь, что я соглашусь работать под началом этой взбалмошной бабенки, Степа, ты просто спятил!

– Стоять!!! Я тебе повторяю: никаких отпусков! Ничего я тебе не подпишу, даже не мечтай!

– Если даже и так, все равно я ухожу! У меня заслуженный выходной, так что всем до свиданьица… Вениамин, – сыщик подмигнул Костину, – поручаю опеку нашей московской коллеги тебе.

Манерно поклонившись Волгиной, Зверев, едко посмеиваясь, вышел из кабинета. Проходя через приемную, Павел Васильевич строго погрозил пальцем сидевшей за столом Леночке Спицыной.

В понедельник плановое совещание начальников отделов в кабинете Корнева началось вовремя. Зверев, вопреки всему, явился на мероприятие без опозданий и занял место за столом среди прочих. Корнев, доводя до сведения присутствующих оперативную обстановку и слушая доклады подчиненных, изредка поглядывал на стоявший в углу диван, где, как правило, сидел его самый нерадивый сотрудник майор Зверев. Но сегодня Зверев сидел рядом со всеми за столом, казался серьезным и даже делал вид, что слушает и вникает во все, что происходит вокруг. Столь несвойственное ему поведение явно нервировало Корнева, поэтому он то и дело пил из графина воду, постукивал пальцами по столешнице и лишь делал вид, что что-то помечает в своем блокноте. Когда совещание закончилось, Зверев остался в кабинете, подошел к Корневу и, вынув из папки лист бумаги, положил его перед Корневым. Корнев скривил лицо.

– На отпуск? Все-таки написал? – Полковник взял листок, повертел его в руках и, скомкав, бросил на стол. – Может, хватит уже? Ведешь себя как кисейная барышня. Ладно, поломался, и будет. Я серьезно поговорил с Марией Васильевной…

– Ты?! Серьезно поговорил?

– Да! Так вот, я ей все доходчиво объяснил, что да как! – Зверев фыркнул и отвернулся, а Корнев продолжал: – Так вот, она согласна с тобой работать…

– Я не согласен!!! – Зверев расправил скомканное заявление, прогладил его ладонью. – Подписывай!

– Не буду!

– Тогда вот! – Зверев вынул из папки еще один листок. – Прошу уволить меня по собственному желанию.

– Да сколько можно? Увольняться он у нас решил!

– Решил…

– Из-за этой крали? – Корнев поморщился. – Ну ты дурак…

– Да иди ты! Устал я, Степка. Шесть лет уже без продыху, уже голова пухнет от этих жуликов проклятых. Отдохнуть хочу! По-настоящему отдохнуть. И от тебя в том числе. Надоело мне твое солдафонство.

– Тьфу ты! – Корнев поморщился. – Черт с тобой. – Полковник взял со стола первое заявление и, обмакнув ручку в чернильницу, подписал его, оставив при этом на заявлении две кляксы. – Забирай и проваливай. Отдыхай, сколько тебе там полагается. Ты у нас куда-то, я слышал, ехать решил?

– Решил!

– И куда?

– В Кисловодск.

– Ну и поезжай… хоть к черту на рога! Когда накатаешься, возвращайся, и за работу, а дело о фальшивках Костин возьмет.

– Сразу бы так…

Когда Зверев вышел из кабинета начальника милиции, он строго посмотрел на сидевшую в приемной Леночку Спицыну. Девушка сидела за столом и что-то печатала. Павел Васильевич казался очень грозным, Леночка виновато потупилась:

– Что? Обиделись на меня за то, что я вас этой Волгиной подставила? Так вы же сами виноваты! Постоянно меня одолеваете, а мне оно нужно? У меня муж.

– От мужа не убудет.

– Ладно вам… Перестаньте дуться.

– Не перестану! – Зверев надул щеки.

– То есть что, не перестанете?

– Дуться; и не прощу тебе такого предательства! Я-то думал, мы друзья, а ты…

– Да перестаньте…

– И приставать к тебе больше не стану.

– Что?

Зверев огляделся по сторонам и, поманив Леночку пальцем, навис над столом. Когда секретарь Корнева подалась вперед, Павел Васильевич быстро пригнулся, схватил Леночку за плечи и игриво чмокнул девушку в щеку. Спустя мгновение, когда Зверев уже выбегал из приемной, в него уже летели деревянная линейка и массивное пресс-папье.

Наведавшись к кадровикам и передав начальнику отдела Глафире Сергеевне Костроминой, худощавой сорокавосьмилетней женщине с узким лицом и грушевидной фигурой, подписанное начальником милиции заявление на отпуск, Зверев приободрился и почувствовал себя значительно лучше. Настроение, которое с утра было ужасным, вдруг полностью поменялось.

Несмотря на то что в заявлении на отпуск в качестве его начала значилась послезавтрашняя дата, Зверев решил, что это пустяки. Днем раньше… днем позже… разве это имеет значение? Он добился своего, а значит, в Управлении по крайней мере сегодня ему больше делать нечего.

– За отпускными приду завтра, – заявил Зверев Костроминой, подарил главной кадровичке Управления свою самую лучезарную улыбку и, похвалив ее прическу, с победным видом удалился.

Когда Зверев вышел из здания Управления, он вдохнул полной грудью. Все, вот она, долгожданная свобода! Настоящая свобода!

Корнев… Костин… Евсеев с Гороховым и эта Волгина… Пусть все они сами все расхлебывают, а ему предстоит дальняя дорога. Зверев закрыл глаза и представил: теплый горный климат, нарзан, кавказские вина, шашлык и прочие прелести Кавказских Минеральных Вод.

Не желая ничего откладывать на потом, Зверев тут же отправился на вокзал. Отстояв длинную очередь, Павел Васильевич наконец-то приобрел билеты в СВПС[3]. Гулять так гулять, зачем же себя ограничивать.

Поезд, на котором ему предстояло ехать до Москвы, отходил вечером в среду, так что до поездки у него оставалась пара дней. Зверев не пошел на остановку, а решил добираться до дома пешком – благо было недалеко. По дороге он думал о случившемся. С одной стороны, он корил себя за то, что отказался от участия в расследовании, но тут же начинал оправдывать сам себя. Никогда он не будет работать под руководством женщины, которая мало того, что считает его никудышным сыщиком, а еще и выставляет его на посмешище. Всячески желая не думать о Волгиной, Зверев все же понимал, что это у него плохо получается. Он кусал губы и ругал себя за эту слабость, при этом щека сыщика периодически дергалась. Одолев примерно половину пути, Павел Васильевич вдруг вспомнил, что сегодня он еще не обедал.

Есть особо не хотелось, но он прекрасно помнил, что в его холостяцкой квартирке на улице Гоголя из съестного имеется лишь позавчерашняя четвертинка хлеба, полбанки тушенки и пара луковиц, и с этим нужно было что-то делать. Идти по магазинам не хотелось, поэтому Зверев решил перекусить в находившейся как раз на его пути закусочной, называвшейся «Березка».

Помимо довольно сносных пельменей, здесь когда-то продавали не менее сносное разливное «Рижское» и заправленный сметаной салат с докторской колбасой и зеленым горошком. Помня об этом, Зверев, особо не раздумывая, вошел в заведение общепита и окинул его внутреннее убранство придирчивым взглядом.

Несмотря на то что закусочная была расположена в десяти минутах ходьбы от его дома, Зверев не был здесь как минимум года полтора. То, что он увидел, его порадовало. Ведь «Березка» – некогда убогая и прокуренная забегаловка – за последнее время явно преобразилась, причем исключительно в лучшую сторону.

Стены заведения, видимо, совсем недавно оклеили цветастыми бело-красными обоями. Под потолком висела массивная люстра с висюльками под хрусталь. Столы покрыты белыми скатертями, на каждом стояли солонка, перечница и граненый стакан с целлюлозными салфетками. Обеденный зал в этот день был заполнен наполовину. Посетители пили пиво, переговаривались и смеялись в голос, но при этом никто особо голос не повышал. Буфетчица, немолодая, довольно ухоженная женщина в белом халате и колпаке, с деловым видом выслушала заказ и буквально через минуту выложила на поднос Зверева то, что от нее требовалось. Павел Васильевич, заказавший две порции пельменей со сметаной, салат и пару кружек пива, сел за свободный столик в углу, попробовал еду и в очередной раз был приятно удивлен.