Ксюша обняла меня и с сердца свалился груз. Но осталось финишная прямая в деле Шахматиста. Как хорошо, что я записал признание Ветвицкого из разговора. Теперь у нас были на него не только косвенные улики. Настоящая победа только та, когда сами враги признают себя побеждёнными. Это на время стало моей целью. И наша задача сделать всё, чтобы она осуществилась.

Глава 16. Спутники поспешности — ошибка и раскаяние

С момента задержания Ветвицкого прошло пару дней. Макс пришёл в себя, и мы с Ксюшей несколько раз навестили его за это время. Он уже даже шутил. Когда мы в очередной раз пришли поговорить с ним, в больнице стояла легкая суета. Пациенты куда-то спешили, а врачи пытались поскорее попасть на обед. Я и Ксюша довольные топали с гостинцами к моему товарищу. Зайдя в палату, я увидел Макса. Ему делали очередную перевязку, и медсестра, заметив нас, сказала:

— Секундочку, мы закончим.

Я кивнул и уселся на скамейку в коридоре рядом со входом. Спустя пару минут девушка пригласила нас к больному. Тот, довольный, встретил нас улыбкой. Друг мой выглядел всё ещё помято, но в разы лучше, чем сразу после операции. Лицо Макса уже было не таким бледным, а синяки под глазами и вовсе ушли.

— Привет, Мишаня, — улыбнулся он, слегка приобняв меня.

— Привет, как себя чувствуешь? — спросил я.

— Гораздо лучше, скоро уже снимут швы. Так что, я думаю, смогу поприсутствовать на суде Ветвицкого.

— Ну, без тебя он не пройдет. В конце концов, ты же пострадавший. Но это замечательно, что уже скоро мы сможем с тобой прогуляться, — подбодрил друга я.

— Верно. Ксюшка, как там дела обстоят в участке? — обратился Макс к девушке.

— Неплохо. Я тебе тут принесла супец и фруктиков. Врач сказал, что тебе можно бананы. И гляди, что у меня есть, — похвалилась та.

— Ура! Не только безвкусная каша! Я готов принимать пищу, товарищ врач! — шутил Макс.

Я был рад видеть его довольным. Я словно забыл обо всём. Меня волновал только мой братец. Ну и то, что Ксюша не осудила меня и не разочаровалась. Всё это время без Макса мне было ужасно тоскливо, и я часто вспоминал Сергеича. Конечно, я винил себя за то, что он погиб, но вскоре принял решение простить себя. Думаю, мой психолог был бы этому только рад. Мне думалось и о Лере. Но всё же я осознал, что сделал всё возможное. Ксюша была рядом, и это знатно меня поменяло. Я стал умнее и научился отпускать плохое. Конечно, я грустил, вспоминая друзей, но всё же приятные воспоминания пересиливали тоску.

Покончив с едой, Макс спросил:

— Миш, а у тебя разве не допрос сегодня?

— Да, я поеду. Вы пока поболтайте. Я заеду вечерком, — пообещал я и вышел из палаты.

Доехав до нашего участока, я сказал вслух:

— И вот настал момент истины. Допрос нашего Шахматиста.

Это был вторник, 7 апреля, если вдаваться в подробности. В допросной меня уже ждал Ветвицкий. на его лице красовался синяк, оставленный мной же…

— Ну привет, — произнёс я, садясь на стул напротив.

— Привет, неудачник, — засмеялся Ветвицкий.

— Кто ещё из нас неудачник? — парировал я.

Он вгляделся в моё лицо и скорчил злую морду. Он понял, что облажался.

— Макс жив… — выдавил он. — Ну что ж… прекрасная работа, Михаил.

— Проиграл свою шахматную партию, парень. А знаешь, почему? Я всё это время играл белыми.

Он сжал кулак.

— Ты всё равно меня не посадишь. У вас только косвенные улики. Я адвокат, кто лучше меня знает о судебной системе? — измывался он.

Мне захотелось его треснуть, но всё же я сдержался. Он и без того был жалок и глуп.

— Правда? Думаешь, ты силён? Ммм… Как же ты ошибаешься… Знаешь такую пословицу: «Спутники поспешности — ошибка и раскаяние»? Так вот… ты поспешил, — произнёс, я нажав на кнопку.

На всю допросную зазвучала запись его разговора с Максом.

— Пф! Этого мало, — отпирался он.

Вёл он себя нагло и явно хотел меня спровоцировать.

— Хорошо. А вот это? Косвенное? — выкладывал я на стол листы с результататми экспертиз.

Ветвицкий яростно вздохнул. Отпечатки, потожировые, ткань, найденная у него дома при обыске, кровь практически всех жертв, камеры на доме, где он напал на Макса, костюм со следами моей крови и т. д. Там был весь комплект. Я даже нашел ту злосчастную тубу, которой меня ударили по голове. Всё сходилось, и теперь я несколько раз перепроверил документы.

— Ну допустим. Ты победил. Поздравляю, но не искренне, — улыбнулся он.

— Зачем ты убивал невинных людей? Почему просто не убил меня? — спросил я.

— Ты называешь Боткову и Механова людьми? Так, биомусор, засоряющий нашу планету. Сколько таких ничтожеств проходит через кабинет адвокатов? И все они на свободе. Считай, я очистил этот мир от парочки таких. А тебя убить было бы слишком просто. Я хотел растоптать тебя, — говорил Ветвицкий, откинувшись на спинку стула.

— Не получилось, — возразил я.

— Получилось, — прошипел он, улыбаясь.

— Тогда моя очередь. Ты не успеешь опомниться даже, как окажешься в тюрьме. Ты навсегда это запомнишь, — сказал я, приблизившись к лицу адвоката. — Знаешь, что с такими как ты делают в тюрьме? — я засмеялся.

Ветвицкий молчал.

— Вчера заходил в палату к Максу, и он просил тебе передать, — я показал Шахматисту довольное фото Макса, где он показывает неприличный жест. Адвокат засмеялся:

— В его стиле. Но ты и правда думаешь, что людей волнуют такие герои, как вы? Думаешь, им не плевать? Меня запомнят, обо мне будут говорить, а кто будет говорить о вас?

Ветвицкий улыбнулся, явно насмехаясь.

— Ты жалок… Я хочу слышать про смерть Сергеича и Леры, — сказал я, включая запись.

— Хочешь поплакать? — он изобразил хныкающего ребёнка, — Ну хорошо, слушай.

И он начал рассказ.

— Я заметил подозрения Сергеича, ещё когда мы сидели в суде. Он обратил внимание на мой кейс и флакончик феназепама внутри. Но тогда психолог списал это на то, что ему показалось. Конечно, дедуля не унимался и, взглянув на списки Леры, увидел мою фамилию. Тогда он отксерокопировал их и сложил в ежедневник. После того, как я ударил тебя и сбежал, я решил выкрасть его записи. Но это и было моей ошибкой. Когда я подбросил лист с партией, то Сергеич всё понял. Он узнал мой кейс: как назло, ты запомнил его и смог описать. Затем ваш новый патологоанатом помогла вам отыскать номер моего автомобиля. Тогда Сергеич пробил его и выяснил, что это моя машина, и я её перекрасил. Тогда он собрал отпечатки, которые я понаоставлял в кабинете, и сравнил в лаборатории. Всё сошлось. Вы как дураки умчались отдыхать, и в участке никого не было. Я приехал поговорить с Сергеичем, чтобы выманить его из участка, но не был готов к тому, что он всё узнал. Сергеич ждал меня. В кабинете мы долго беседовали о тебе. Тот, в отличие от Леры, понял, для чего я вызвался помочь в суде, и почему я простил Леру. Единственное, он не вспомнил мою настоящую фамилию, и всё-таки под угрозой твоей смерти я увёз его из участка. Затем убил его, переодел, ну, остальное вам известно. Сергеич был прав — у нас с ним была особая связь психолога и убийцы. Ему стало ясно, что я подражатель.

— Почему ты не уничтожил ежедневник с уликами? — спросил я.

— Не успел. Да и странно было бы возвращаться в участок — меня бы тогда точно заподозрили, — пояснил Ветвицкий.

— А Валерия? — спросил я.

— А что Валерия? Она проснулась после снотворного и ничего не помнила. Увидела меня, готовившего обед и, наливая чай, заметила баночку, которую я забыл, когда подмешивал ей пентобарбитал. Она медик и, естественно, знала, что это. Начала расспрашивать и вроде бы даже успокоилась, как мне показалось. Но нет. Она сделала анализ крови утром, и всё. Её цепочка сложилась. Я в списке аптек, у меня нет алиби, вспомнила и про машину, и т. д. Она приехала домой и попыталась сделать вид, что ничего не знает. Но её попытка добыть мои отпечатки сыграла с ней злую шутку. Я начал наносить ей ножевые ранения, но вскоре почувствовал тревогу. Словно надо было бежать. Я оставил Леру и выкинул телефон в туалет, чтобы она не позвала на помощь. Тогда я уехал в квартиру матери. Квартира была пуста — самое то, чтобы залечь на дно. Ваши меня, конечно, знатно погоняли, и пришлось бросить автомобиль, но всё равно я улизнул. Конечно, Лера молила меня, она говорила, что любит, словно мне не плевать. Жаль бедняжку, — наклонив голову, закончил Ветвицкий.