Гриша. Его даже не смутила стоимость шемякинской сетки за 300 тысяч долларов.

У Дали картины тоже требовали навыков в абстрактном мышлении, хотя были написаны в более реалистической манере. Специфическое искусство авангардистов мы решительно отказывались понимать. Думаю, что многочисленные посетители салона, несмотря на щедро расточаемые улыбки и выразительные жесты, которыми обменивались, тоже ушли, так и не распознав до конца авторских замыслов. Искусство авангардистов оказалось выше нашего понимания, в чем не боюсь признаться, ибо «синдром Кандинского», как называют медики склонность людей видеть мир абстрактно, нам, увы, не присущ.

Калифорнийцы любят и неплохо разбираются в изобразительном искусстве. Почти в каждом небольшом городе есть собственная художественная галерея, организуются передвижные выставки. Не мало меценатов творят свое доброе дело. Один из ушедших мэров Сан-Хосе завещал свой огромный загородный дом местным живописцам для проведения выставок и воспитания художественного вкуса у посетителей.

Несколько музеев и картинных галерей сосредоточено в Сан-Франциско.

Интересно было узнать, как художники реализуют свое творчество. В Америке существует разветвленная сеть художественных салонов по продаже картин. Как правило, признанные художники получают гонорар, превышающий половину продажной стоимости картин. Менее известные – часть от половины. Наиболее именитыми сегодня в Америке, со слов хозяина салона, в котором мы побывали, считаются авангардисты Сальвадоре Дали, Михаил Шемякин и некоторые другие.

Но судьба благоволит далеко не каждому, хотя ряд мастеров из Советского Союза, покинувших его в разное время, как например, Задорнов, Кабаков, Краснопевцев довольно успешно пробиваются к признанию. В конце 80-х в Нью-Йорке зарегистрировано было свыше 90 тысяч художников, которые вынуждены заниматься любым делом, чтобы существовать, только не художественным промыслом. О них, естественно, никто не знает и творчество этих соискателей славы остается за порогом картинных салонов. Получить известность не легко. В ряде случаев популярность приходит не благодаря расцвету творческой индивидуальности, а создается финансовыми воротилами, спекулирующими на продаже картин, или меценатами, заботящимися об оригинальных пополнениях собственных коллекций.

И еще одно размышление. Когда рождался импрессионизм, парижане встретили это новшество в штыки. Они ходили в центр города на импровизированные выставки никому неизвестных художников, чтобы выразить возмущение или вдоволь насмеяться. То и дело раздавались возгласы: «Сумасбродство!», «Мазня!», «Дикость!». И никто не хотел принять во внимание тот факт, что искусство способно развиваться, что это всего лишь новое течение в нем, которое через каких-нибудь 80—100 лет заявит о себе в полный голос, а картины пойдут с аукционов по умопомрачительным ценам.

Все возможно, и мои личные доводы окажутся несостоятельными: ведь искусство – суть движение. Об этом прекрасно сказал Эдуард Мане: «Никогда не оставаться на одном уровне, не повторять завтра того, что сделано сегодня, постоянно искать новый аспект, заставить звучать новую ноту. О эту косность, все эти мастера, застывшие на одной формуле, которая приносит им ренту. Какое дело до всего этого подлинному искусству?»

Прав Эдуард Мане или нет – рассудит время.

Завершилась поездка в Сан-Франциско превосходным обедом в доме Володи, приготовленном хозяйкой дома в стиле «а ля рус» с борщом и котлетами.

Однажды, гуляя по улицам Сан-Хосе, мы остановились под красным светом светофора. У автомобилей было право беспрепятственного проезда, но они стояли. Тут я обратил внимание на жесты водителя из ближайшей к нам машины. Он подавал знаки, чтобы мы шли на красный свет. Воспользовавшись неожиданным предложением, мы перешли, а в знак благодарности помахали рукой.

Дома я рассказал Грише об этом случае.

– Все в порядке вещей, – ответил он. – На пересечении улиц с активным движением вам бы не уступили: там идет поток, а здесь, два-три автомобиля. Но все равно, – заключил он, – подобные знаки внимания в характере американцев. Вы еще убедитесь в этом не раз.

Действительно, оказать услугу американцу постороннему человеку – обыденное дело.

При этом американцы улыбаются. Улыбка на их лицах стала чем-то вроде визитной карточки. Объясняя что-либо по вашей просьбе, они расточают улыбки; в магазине без улыбки не предложат товара. Даже похоронная фирма встретит с сочувствием и печальной улыбкой. Известная строка из песни «… ведь улыбка – это флаг корабля!», наверное, писалась не для нас. Волей – неволей замечаешь разницу в поведении. Как не похоже обхождение американцев на наше. Но ведь и мы когда-то славились великодушием, добротой, улыбками. Что с нами произошло? Мы огрубели, стали нетерпимы друг к другу и.… перестали улыбаться. Стоит ли удивляться, что первые улыбки после приземления нами на американскую землю воспринимались нами с оглядкой: уж не начало ли это какой-нибудь провокации. К счастью, действительность очень быстро отмела наши опасения.

Вежливость не только в расточительстве улыбок и демонстрации добропорядочных манер; она во внутренней чистоте, и в такте, и в потребности проявлять внимание к людям. При входе в больницу, которую мы посетили в Стэнфорде из любопытства, нас никто не остановил. Напомнив о себе, сказали, что русские и хотели бы ознакомиться с условиями, в которых содержаться больные. Нам немедленно выделили провожатого и разрешили посмотреть все, что пожелали. И никакой проверки документов, расспросов и всяких там уточнений. Мы были гостями больницы, пусть непрошенными, но нам было оказано полное доверие, внимание и уважение.

В одном из торговых залов второго этажа супермаркета в Сан-Хосе не оказалось нужной нам вещи. Вместо того, чтобы, как у нас, в лучшем случае, объяснить, куда следует идти, служащая сама спустилась на этаж, ведя нас за собой, пересекла магазин и привела в нужный отдел. А на прощание поблагодарила за посещение.

Еще в Москве было решено купить по приезде в США прибор для измерения давления. И вот мы у цели. В первом же магазине прибор оказался настолько дорогим, что мы не рискнули потратить деньги, но спросили, бывают ли дешевле. Продавец произнес традиционное «О кей», тут же по телефону связался с другим магазином и сделал заказ. Прощаясь, сказал: «Желаю выздоровления. Привет России».

Во время поездки в штат Невада (об этом рассказ впереди) произошел инцидент: «Вольво», на которой нас вез Гриша, вдруг окуталась паром, вздрогнула и затихла. Немедленно остановились несколько машин и к нам потянулись попутчики, предлагая услуги. Было обидно, что вынужденная остановка произошла всего в десятке километров от забронированного, на двое суток, места ночлега. К несчастью, поломка оказалась серьезной и о продолжении пути не могло быть и речи. Техпомощь была далеко. Решение пришло само собой: добраться до места ночлега и оттуда уже принять неотложные меры. Вот только каким образом? И тут в который раз выручила американская обязательность. Каждый из попутчиков, кто брался сопроводить нас, уверял, что эти места ему знакомы лучше. Наконец мы уступили одной пожилой паре и уселись в их «Додж». По дороге, узнав, что они везут гостей из СССР, оба оживились и засыпали нас вопросами: «Вы живете в Москве? Вы любите свой город? Ваш Горбачев умнее Рейгана, это общее мнение. Если бы он избирался у нас в президенты – все отдали бы голоса за него. А теперь вот думай…», «У вас есть в России такие места, как озеро Тахо?».