Говор у местных был гортанным и очень громким. Хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать этих криков.

Наконец, телега выехала на площадь, уставленную деревянными помостами, к которым были привязаны невольники. Между рядами ходили покупатели живого товара, осматривая мужчин и женщин, не стесняясь, ощупывали и смотрели зубы. Стоило только представить, что вот так меня сейчас станет кто-нибудь оценивать, стало дурно. От тряски мутило, хорошо, что не ела ничего кроме краюхи хлеба и воды.

Нас выгрузили возле очередного помоста, после чего привязали грубыми верёвками к ржавым металлическим кольцам, вбитым в пол. Пятеро охранников замерли по сторонам, следя за нами и гомонящими людьми. Невольники, к которым теперь относилась и я, так и стояли, таращась на толпу покупателей.

К нам подошёл невысокий старик, с внушительным брюшком. Осмотрел нас, как хозяин, задержав неприязненный взглядом на мне.

– Это страшилище зачем притащили? – ткнул он в меня пальцем. – Оно оскорбляет мой взор!

– Велено было везти всех, кого поймали, – хмуро ответил один из охранников.

– Она благородная, – заговорил другой, – может читать и писать. Будет хорошей служанкой.

– Да кто на такое чудище позарится? Даже если оно грамоте обучено, такими только ворон в поле пугать, – проворчал старик.

Вот так новость! Интересно-о. Я, конечно, может и не идеал красоты, но на внешность никогда не жаловалась. А тут каждый нос воротит.

Опустила глаза на свои руки.

Маленькая родинка на запястье точно не была моей, и пальцы чуточку длиннее и худее прежних… Понимание, что я, кажется, не в своём теле, ударило обухом по многострадальной голове, сбив дыхание.

Неужели я всё-таки умерла? И переселилась в чужое тело? Страх удушливой волной накрыл сознание и я пошатнулась. Соседка успела меня перехватить, с тревогой вглядываясь мне в лицо. Благодарно сжав ей руку, вяло улыбнулась. Что же теперь со мной будет? Страшно, ох как страшно!

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, снова подумала о своём новом облике: как попало обрезанные волосы наверняка не добавляли шарма. Может, оно и к лучшему, не позарится никто.

Начался торг, к обеду почти всех девушек раскупили, в их глазах читался страх, на грани с ужасом. Каждая тихонько плакала. И только ко мне никто не подходил.

Противный старик опять начал ворчать:

– Кому эта благородная нужна? Госпожа-замухрышка. Не купят до конца торгов, забирайте её себе на потеху. Больше она ни на что не годится, – он кинул в мою сторону ещё один брезгливый взгляд.

По телу иголками пробежал холодок, скрутившись клубком в животе. Меня могут отдать этим мужикам!? Руки задрожали пуще прежнего, на глазах навернулись слёзы.

– Сколько просишь за эту женщину, – услышала я чей-то голос. К помосту подошла импозантная дама, немолодая, но со следами былой красоты.

– Пять монет золотом, – ответил старик.

– Она больная, ваши дикари калечат пленниц, три монеты серебром, – женщина не повышала голоса, но к ней прислушивались, видно, она привыкла к почтению.

– Будь по-твоему, госпожа, – махнул рукой старик, – девица благородная, пригодится господину.

– Моему господину по нраву другие, а вот служанкой в гарем она в самый раз. Не будет раздражать жён, они не выносят красивых прислужниц, – женщина протянула монеты старику, меня отвязали от помоста и охранники проводила нас до паланкина.

Устроившись внутри, женщина выглянула наружу, отодвинув практически невесомые занавески, внимательно меня осмотрела, затем уточнила:

– Ты умеешь читать и писать?

– Я не помню…

– Так разве бывает? – она заинтересованно вскинула чётко очерченную бровь.

– Меня ранили сильно. Ничего не помню.

– “Повезло” мне с тобой, – устало сказала она, – ладно, отлежишься пару дней, я попрошу лекаря осмотреть тебя и сможешь приступить к работе. Не бойся, ничего сложного. Будешь прислуживать жёнам моего господина. Забирайся ко мне, садись у ног.

Она откинулась на подушки, давая понять, что разговор окончен. Я послушно залезла внутрь паланкина и, как собачка, пристроилась у ног незнакомки. Тут дело даже не в гордости, а в том, что голова за весь день на солнцепёке раскалывалась и вот-вот готова была лопнуть, как перезрелая тыква. Потому отказываться от предложения женщины даже не подумала.

Вскоре мы подъехали к большому дому вход в который шёл через роскошный тенистый сад с фонтаном в центре. Витражные окна, затейливая лепнина, хозяин такого великолепия явно не бедствовал.

Меня проводили через роскошный зал в помещения намного скромнее, наверное, здесь жили слуги.

– Меня зовут госпожа Джанна, – женщина проводила меня до комнаты, – сейчас тебе принесут воды, помойся, а то от тебя смердит, как от матросни.

– Хорошо, Джанна.

– Госпожа Джанна, запомни, – она сурово глянула на меня и вышла из комнаты.

Скоро мне принесли небольшую лохань и тёплой воды, я, как смогла отмылась от корабельной грязи. Вымыла осторожно волосы. Мои тряпки одна из девушек сгребла и унесла, брезгливо сморщив хорошенький носик. Взамен мне дали длинное платье, прямого кроя и платок. Последнему я обрадовалась, прикрою свою страшную плешь.

Одевшись, присела на кровать, а потом и вовсе прилегла на бок и не заметила, как заснула. Разбудило меня тихое покашливание:

– Госпожа Джанна велела осмотреть тебя – голос принадлежал мужчине лет пятидесяти, невысокому и худощавому, тонкая бородка, напоминавшая козлиную, спускалась на его грудь.

Я села, сонно потирая глаза.

– Что тебя беспокоит? – подошёл ко мне врач.

Молча стянула платок с головы.

– Святые целители! – всплеснул руками лекарь. – Какой живодёр так обошёлся с тобой?

– Корабельный лекарь.

– Мясник, одно слово. Ничего, я сейчас принесу инструмент, кожа не затянулась, всё ещё можно исправить.

Он вышел, а я сжалась от ужаса. Опять эта пытка. Больше мне такой боли не вынести!

Лекарь вернулся с кожаной сумкой.

– Не бойся, больно не будет, – заметил он мой страх, – я не мясник.

Врач обработал голову какой-то пахучей настойкой, что притупила болевые ощущения, аккуратно срезал грубый шов, промыл рану и зашил заново тонкой нитью. Перевязал голову чистой тряпицей. И я почти не выла и не дёргалась. Было вполне терпимо и рука у мужичка оказалась лёгкой, прикосновения словно крылышки мотылька.

– Вот и всё. Теперь шва заметно не будет. Волосы отрастут и скроют шрам.

– А теперь, поспи. Тебе надо отдохнуть, – лекарь накапал какой-то настойки в стакан с водой и дал мне. На вкус было похоже на анис с мятой.

Врач вышел, а я, не раздеваясь, легла на узкую лежанку и почти моментально снова уснула.

Первые два дня я только ела и спала. Служанки, тихие как мышки, беззвучно оставляли поднос со снедью на маленьком столике и исчезали. Вспомнилась сказка об аленьком цветочке, настолько неприметными они были.

На третий день за мной пришла Джанна:

– Хватит прохлаждаться, вставай. Отныне жить будешь в гареме.

Я смутно представляла себе, что это значит. Перед глазами были лишь кадры из какого-то фильма, где восточные чаровницы танцуют перед своим падишахом.

Мы с Джанной шли по узким коридорам, дом делился на две части: мужскую и женскую. Первая, как положено, для господина, имя которого мне так никто и не сказал. Отдельно проживали садовники, кухонные рабочие и прочая прислуга.

Пройдя большой зал, попали в гарем. Мне он напомнил общежитие, с той лишь разницей, что всё тут блистало от позолоты и дорогих шелков, полы застелены пушистыми коврами.

У каждой жены была своя комната, один общий зал, куда мог зайти их муж, помещение для досуга, где девушки вышивали, пели, изучали искусство танца. Каждая старалась поразить своего господина каким-то умением.

Из гарема был и второй выход – в сад с большим то ли фонтаном, то ли бассейном.

Я с любопытством разглядывала всё это великолепие.