Всё время я подчинялся ее требованиям. Приходил по первому звонку, вопреки всему. Но вот что я понял: для того, чтобы победить, необходимо вначале научиться играть по правилам, хорошенько выучить их и неукоснительно им подчиняться до тех пор, пока правила позволяют тебе выигрывать. И только тогда, когда ты в совершенстве овладел игрой, можно начать нарушать правила так, чтобы это нарушение таковым не выглядело. Именно в этот момент не ты начинаешь подстраиваться под игру, а она под тебя. Когда ты начинаешь играть по правилам, самым важным является понимание того, каковы границы действия этих правил, и понять их можно только в том случае, если ты станешь их нарушать.

Когда мы зашли и я защелкнул замок, она решила, что я снова пойду у нее на поводу – так, как делал это всегда. Но вот мы стоим в прихожей и дверь открыта, а она так и не смогла узнать от меня ничего и получить информацию, которая ей жизненно необходима, чтобы… Что? Это главный вопрос, который сейчас на повестке дня. Я не выгоняю ее, а просто даю ей выбор: уйти и ничего не узнать или остаться, и, может быть, всё-таки извлечь из меня крупинки знаний, и получить то, что нужно ей. Но только теперь мы будем общаться на моих условиях. И я жду.

– Ну что ты сразу всё воспринимаешь в штыки? Неужели я не заслужила чашечки чая? Дождь ведь, холодно и сыро, а кофе – какой от него прок при такой погоде?

Я закрываю дверь, намеренно не защелкивая замок и давая тем самым понять, что она может покинуть мою квартиру в любой момент.

– А как же нам теперь с тобой – простите, с вами – говорить?

– Ну, вспылила я немного, с кем не бывает.

– Со мной не бывает, – отвечаю я, пристально глядя в ее глаза.

Она не выдерживает и срывается:

– Ну не все же такие, как ты! Робот, железяка бездушная.

Интересно, как она будет выкручиваться из этой ситуации?

Мне хочется обнять ее и поцеловать… Вот только ничем хорошим это не закончится – точнее, закончится, но потом точно ничего хорошего не будет. Ольгу необходимо дожать и выдавить из нее информацию, которая может помочь спасти ее и меня, а может быть, и весь город, хотя я и не уверен, что его нужно спасать. Всех всё устраивает, и меня бы тоже устраивало, если бы не она.

Мы сидим на кухне. Чайник закипает. Она сидит на месте, где обычно сидел Андрей, который теперь превратился в серую незаметную мышь и которому ничего больше не надо. Смотрю на нее.

– И что же мы будем делать?

Она меняет тембр голоса, снова включая и свой речевой гипноз, и… Что там они еще используют в нейролингвистическом программировании? Я обращаю внимание на то, как тонко она ведет подстройку, повторяя мои движения, копируя ритм и глубину дыхания, устанавливая неосознанное доверие с последующим достижением состояния раппорта. Но я вооружен знаниями, и она пока не догадывается, что я готов.

Ставлю на стол перед ней чашку:

– Сахар?

– Нет, – отвечает она.

И тут я кладу в ее чашку два кусочка. Она еще не понимает, что это мое якобы случайное и неосознанное движение – не результат многолетней привычки, а контролируемое действие, выпад, разрушающий навязываемую мне модель поведения – выполнение ее просьб. Наверное, сейчас было бы правильно облить ее кипятком, а потом сразу же начать задавать вопросы, давить и получить в итоге фрагменты мозаики, которую мне жизненно необходимо собрать. Но я жалею ее, потому что… И теперь мне уже неясно, смогу ли я победить ее в игре, которую она ведет.

– Так что там Сергей Иванович? Собрался покинуть наш дружный коллектив?

– Да, собрался покинуть стадо, которым так ловко манипулируете вы.

– Мы снова на «вы»? Ну, впрочем, как ты хочешь… Я же тут ничего не решаю. – Она вздыхает и продолжает уже с несколько иной интонацией: – Ничем я не управляю. Просто попросили написать текст определенного содержания с определенными посылом и смыслом.

– И кто же попросил?

– Работа попросила, а у нее нет ни имени, ни фамилии. Ты же всё знаешь, он же тебе всё рассказал. А ты вот не думал, что он тебе врет, что это всё его детище, которое он закрутил вокруг тебя?

Она всё-таки нашла мое слабое место и ударила именно туда. Надо было облить ее кипятком.

У меня перед глазами возникает странная картина: будто мы сидим напротив друг друга и каждый пытается консервным ножом вскрыть оппоненту черепушку. От этой мысли становится смешно, и я расслабляюсь и, может быть, поэтому выхожу из потока ее слов, направляющих мое сознание к подозрению, что Сергей Иванович меня обманул.

– И в чем же заключается твоя работа?

– Меня просто попросили составить текст, который должен был сплачивать людей, делать их единым организмом, и потом отслеживать, каким образом они будут реагировать на наше программирование. Воздействие на внутренние убеждения и установки субъектов предполагало трансформацию, в которой на лингвистическом уровне решающее значение имеет выбор субъектами одной из позиций.

– То есть вы хотели разделить людей в соответствии с тем, какой тип отношения к дождю они выбирают?

– Именно так. Сторонники дождя – это люди, склонные к сплочению и коллективным действиям, а противники, соответственно, индивидуалисты, не принимающие чужой позиции.

– И зачем это было нужно?

– Лично меня интересовал феномен объединения и сплочения совершенно разных людей в группы под действием довлеющего фактора, а также возникновения и формирования сленгового языка, связанного с дождем…

– А меня интересует, какие задачи были поставлены перед вашей группой.

– Ой, да какие задачи можно поставить перед филологами? Я тебя умоляю! Ну изучили мы особенности формирования двух групп и каким образом между ними выстраивались социальные взаимодействия. Что ты так завелся-то? В этом же нет ничего криминального, а вот то, что делал Сергей Иванович, недопустимо.

Она замолкает и смотрит на меня. Я не знаю, что ей ответить. Роюсь в воспоминаниях, чтобы хоть что-то возразить, но ее доводы и логика безупречны.

Сомнение – это мой лучший друг и злейший враг. Не сомневаются только люди, которые ничего не знают и ничего не хотят, коих в настоящем городе, увы, сейчас большинство. Она зародила во мне подозрения в том, что Сергей Иванович сказал мне правду, – следовательно, не исключено, что правду говорит она.

Я не знаю, во что мне сейчас верить, и в воспоминаниях ищу хоть какую-то зацепку, чтобы вывести ее из равновесия и заставить сказать правду – только так, а не иначе. За месяцы дождя, несмотря на наши редкие встречи, я отчаянно пытался понять, чего она хочет и о чем думает, старался приблизиться к ней, но она пресекала все мои попытки. И в то же время смогла нащупать и уяснить, что́ может беспокоить меня, вызывать сомнения, хотя ни разу мы не говорили о моем заведующем. Откуда она черпала информацию?

И я неожиданно понимаю. Мне становится так смешно и обидно, что хочется заплакать. Как же я это проглядел? Но это понятно: я слишком был сфокусирован на решении проблемы дождя и не замечал ничего вокруг. Вот оно, ее слабое место, и теперь мне ясно, почему она решила встретиться и сейчас пытается выкачать из меня информацию. Но я уже знаю, что необходимо сделать мне. Нужно рассказать ей о том, что произошло на цитрогипсовом огороде: только правда может открыть правду, ложь всегда порождает ложь.

– Мне трудно сформулировать и объяснить, что произошло, но я постараюсь.

– Ты – и не можешь объяснить? Не смеши меня.

И я начинаю рассказывать ей о вчерашнем дне:

– Вчера утром я позвонил Ане, потому что она собиралась ехать со мной на цитрогипсовый огород, но она почему-то не ответила. И тогда я решил ехать один. На нашей площадке в здании лаборатории я обнаружил Котовского, который повторял речитатив, составленный тобой. В бойлерной оказался подвал, а внизу – низкочастотный генератор сигналов – установка, генерирующая инфразвук на определенной частоте, которая приводит к усилению смысловой нагрузки текста, касающегося воды. Как оказалось, самое страшное – это то, что если в любое предложение вплести правду, понятную и доступную всем, то и остальная смысловая часть для слушателя автоматически становится правдой. Когда я спустился вниз, Аня лежала на полу без сознания, и я поднял ее наверх. Ребята рассказали, что настройка инфразвука проводилась Сергеем Ивановичем.