На этом моменте мне хочется одновременно провалиться сквозь землю, потому что я так ужасно поспешила, и растечься сладкой лужицей по полу, потому что он мне писал. Он где-то взял мой телефон и хочет написать мне! Это хорошо, да? О, да это, наверное, Лидия Петровна, та еще сводница, у нее-то точно есть мой номер. Спасибо, дорогая моя соседка, вообще без иронии, спасибо.
Я раз десять печатаю и стираю текст сообщения, пока не останавливаюсь на самом нейтральном. Но и этот текст меня не устраивает, он какой-то… глупый.
«Спасибо, иду на поправку»
Пфф, это ужасное сообщение, оно совсем не передает, что я хочу поговорить, узнать как у него дела. Да что угодно. Но и тут дровосек меня удивляет.
«Тебе привет от Лизы. Вот выздоровеешь, пойдем гулять все вместе»
Я улыбаюсь и прижимаю к себе телефон с лучшим из возможных в мире сообщений.
. . .
Спустя пять дней антибиотиков, мне все же становится лучше. Слабость немного отступает, а порывистый, тяжелый кашель становится не таким частым явлением. Лидия Петровна ходит ко мне каждый день, сразу после того, как заходит к Егору.
Сегодня она приносит грибной суп, прямо как тот, что я ела в детстве. Густой, наваристый, грибочек к грибочку, а еще основательная ложка сметаны. М-м-м.
- Что это ты, Эммушка, по комнате скачешь? Рано тебе еще, иди-ка ложись.
- Не могу больше лежать, Лидия Петровна, всё тело затекло, так хочется косточки размять. А за суп вам спасибо большое, всё сил не хватало самой что-то полезное приготовить. Ну не признаю я доставки. Видимо, профдеформация.
Мы обе улыбаемся, а потом идем на кухню. Пока я ем ароматный суп, старушка пьет чай и рассказывает мне местные новости, а потом мы как-то внезапно переключаемся на Егора.
- Он встает уже, конечно, но сотрясение мозга серьёзное, да и прихрамывает, вывих же.
Ох, я и не знала. Мы общаемся в мессенджерах эти дни, говорим о разном, но ни разу он не упомянул о последствиях моего спасения. Ну, надо же. Сотрясение мозга, вывих, еще и воспаление легких на закуску. У меня-то только последнее.
- Я так виновата. И понесло же меня на этот пирс… - сокрушаюсь я, но Лидия Петровна гладит мою руку и качает головой. Мол, чего уж, поздно об этом думать.
- Вы живы, это уже хорошо. Нечего жалеть о прошлом. Но вот могли бы уже и съехаться, - надувает губы Лидия Петровна и выразительно на меня смотрит. - Не пришлось бы мне по лестницам ходить туда-сюда.
Я заливаюсь густым румянцем. Пара месяцев – не тот срок, чтобы съезжаться. Я даже не уверена, что нравлюсь ему. Ну, мало ли, поцеловал он меня на берегу, так адреналин, сотрясение мозга, чем не причины? Да и на лифте можно ездить, даже этот один этаж. Но нельзя же мне быть такой неблагодарной, вот и суп мне носят, и одиночество скрашивают. Эх, Эмма.
Когда Лидия Петровна уходит, я вдруг решаю испечь кексы. Чувствую себя значительно лучше, да и руки бы занять не помешало. Вообще, не знаешь что делать – иди и пеки!
А потом с этими кексами я схожу к Егору, ведь меня начало мучить чувство вины. Спасти-то он меня спас, но и сам пострадал очень значительно. Надо сказать спасибо. И накормить. Да, накормить – самое то, моя естественная женская и поварская потребность всегда заключалась в том, чтобы накормить родных, гостей, друзей, да хотя бы и знакомых. А тут целый спаситель, я бы сказала герой!
В итоге кексы получаются такими румяными и аппетитными, что глаз не отвести. Спустя некоторое время я обнаруживаю себя перед знакомой дверью.
Когда она открывается, я замираю на месте и просто пялюсь перед собой, ведь в дверях стоит дровосек. Похудевший, немного осунувшийся и почему-то без рубашки. Этого и так достаточно, чтобы меня немного пришибло, но ведь это не всё! Видимо, чтобы не оставить мне шанса, судьба обрядила его в низко сидящие голубые джинсы, такие мягкие на вид, что хочется их потрогать.
И я вообще-то взрослая женщина, вся из себя умудренная опытом, но мои ноги сейчас – свинец, вросший в пол. Я просто молча смотрю в упор на его пресс и, кажется, сейчас еще и слюну пущу. Раз кубик, два кубик, три…
Шесть? А ниже там прячутся еще два кубика или нет? Я и шесть-то никогда живьем не видела, а тут… Черт, Эмма, соберись!
Дровосек приходит в себя первым, он смотрит на меня, в полной прострации разглядывающую его голый торс, а потом хмыкает. Есть в его виде и вот в этом хмыке что-то мальчишеское, хулиганское и немного самодовольное. Ну, конечно, он знает, как выглядит и отлично видит, какое впечатление на меня производит.
Ну да, тут всё понятно, у него просто появилась еще одна поклонница. Настолько пустоголовая, что даже глаза не может отвести. Ну, правда, совсем не могу отвести глаза!
После долгой борьбы с собой, я все-таки поднимаю глаза, но становится только хуже. Теперь мы смотрим друг на друга, я – растерянно, а он с улыбкой.
Он, вдруг, протягивает мне руку, которую я на автомате принимаю, и тянет меня в квартиру. Перешагиваю через порог безропотно, как послушная овечка, тащу с собой кексы и стараюсь не зацепиться ни за что по дороге. Какой-то абсурд, я вообще не понимаю, что происходит. Скажет он снять платье, и я ведь сниму, скажет – танцуй, и буду танцевать. Что со мной происходит?!
И вот я стою посреди его прихожей, судорожно сжимаю несчастные кексы, которые прокляла уже раз двести, в руках и переминаюсь с ноги на ногу. Наверное, надо что-то сказать. Но и слова тоже покинули мою голову.
Егор, похоже, что-то для себя решает и подходит ко мне вплотную. Тарелка с кексами оказывается сначала в его руках, а потом на тумбочке у двери.Черт, теперь я не знаю, куда деть руки.
Но долго думать об этом у меня не получается, потому что его пальцы вдруг обхватывают мой подбородок и приподнимают его. Я смотрю в его глаза и тоже за одно единственное мгновение решаю для себя абсолютно всё.
Я не знаю, кто к кому тянется первым, но наши губы сталкиваются примерно на полпути и это, честное слово, лучшее, что случалось со мной за последнее время. Да, наверное, за всю жизнь.
Это не мурашки по коже, это просто какое-то электричество. У меня внутри зажигается свет, губы искрят, дыхание сбивается, и краем сознания я понимаю, что это взаимно. Егор судорожно сжимает мои плечи, спускаются на талию и прижимают ближе, крепче. Его кожа обжигает, мышцы будто из стали литы, напрягаются под моими руками. Мы никуда не торопимся, но и замедлиться никак не можем.
Можно это тоже записать на сотрясание мозга? Наверное, нет. Да и плевать.
Я целую его, и это потрясающе. Он целует меня, и это лучшее, что могло случиться со мной когда-либо. Теперь я понимаю, что имели в виду мои подруги, когда говорить «страсть», когда многозначительно говорили «между нами химия». Теперь я знаю,как это.
Все должно было быть именно так.
Теперь всё правильно.
. . .
Мне ничего больше не хочется. Ну… только, может быть, чтобы он не переставал меня обнимать. Вообще никогда.
