Аглая оглянулась пару раз на толпу, увидела верхушки пиков охранников и опустила голову. Шла рядом с Ниной, стянув свободной рукой ворот туники.

Пройдя так пару домов, Нина остановилась и выпустила руку Аглаи. Та пристыженно вздохнула. Аптекарша молча смотрела на нее.

– Не знаю я, что на меня нашло, Нина. – Она начала смущенно отряхивать одежду.

– Да и я не знаю. Ты же вроде со всеми ладишь, чего ты на нее накинулась? Пучок зелени не поделили?

– Не при чем тут пучок-то. То есть пучок последний был, это верно. Но эта охлабуйка меня дочерью попрекнула. Вот ведь злой язык у иных бывает, хуже иглы. – В глазах у Аглаи показались слезы. Она запрокинула голову и вытерла нос кулаком.

– Всякая сорока от своего же языка и сгинет. Прости ей. Как дела-то у Дарии?

– Да все так же дела. Ариста ее балует, в шелка одевает. К нам она уже и приходить стесняется – говорит, живем убого. В лупанарии[13] жить не стесняется, а домой зайти, вишь, нос воротит. Денег оставляет мне немного, так муж все одно… – Она махнула рукой и всхлипнула.

Нина порылась в суме, в которой деньги да разные снадобья с собой всегда держала на случай какого несчастья. Достала пару монет, вложила в руку Аглаи.

– Что ты мне как нищенке какой подаешь? – сердито дернулась Аглая.

– Не подаю, а делюсь. Ты вот сейчас не по-христиански говоришь. Ежели человек с открытым сердцем помочь хочет, так прими дар – не гневи Бога. В иной раз сама кому поможешь, и тебе легче станет.

Аглая посмотрела на деньги, сжала в кулаке:

– Нина, ты, может, возьмешь ее в подмастерья? А плату за помощь Аристе отдавать будем. Глядишь, и выкупим ее. Дария у меня ж толковая, старательная. Она тебе хорошим подспорьем будет.

Нина помолчала, перекинула корзинку на другую руку, негромко произнесла:

– Не рассказывала я тебе, Аглая. Я ж хотела еще тогда[14] выкупить Дарию из лупанария. Да только Ариста – хитрая змея. Разозлилась она на меня, что я сбежала от нее. И когда я выкупать твою дочь пришла, она посмеялась только. Не пойдет она с тобой, говорит. И правда, вышла Дария вся в шелках, в украшениях богатых. «Ариста, – говорит, – меня приемной дочерью к себе взяла. Не пойду я к тебе в служанки в дерюге ходить да грязь подтирать».

У Аглаи по щекам текли слезы.

– Нина, как быть-то? И я уже не мать ей, получается? И это ж грех какой – блудницей быть, как отмолить-то?

– С этим не ко мне, а к отцу Анисиму обращайся. За грехи людские он в ответе. Только Господь милостив и не такие грехи прощает, небось. Блудница али нет, не суди. В большом городе женщине непросто живется. Осуждать тоже грех.

Обе помолчали.

– Пойду я, Аглая. Заболтались мы, скоро уж солнце за куполами скроется, а я до бани так и не добралась.

Женщины распрощались. Аглая понуро пошла обратно к площади – искать свою корзинку да купить все ж овощей и хлеба. Нина же поспешила к баням Евдокии, что стояли прямо на Мезе, украшая ее богатым фасадом.

Подходя, Нина залюбовалась колоннами с пышными навершиями, что поддерживают портик. На вырезанных в камне узорах играли лучи солнца, так что мрамор казался собранным из белых искр.

Войдя под сводчатый проход к внутренним помещениям бани, Нина вдохнула запахи курящихся благовоний и ароматных масел. Здесь уже окутывал влажный теплый воздух, делая одежду тяжелой.

Навстречу Нине вышла высокая крепкая смотрительница, поклонилась, Нина склонила голову в ответ. Подав знак молоденьким девушкам в коротких туниках, женщина так же молча пригласила Нину следовать за шустрой провожатой. Они прошли через аркаду со статуями древних богов в аподитерий[15], где Нина скинула тунику и столу, завернулась в поданную помощницей чистую ткань, привычно обернув ее вокруг себя, как древнюю тогу.

Нина была худа и невелика ростом, поэтому тога получилась почти до пола. Девушка помогла ей подобрать волосы и заколоть их на макушке костяной тонкой палочкой. Аптекарша взяла свой сверток с кувшинчиками. Предвкушая отдых и удовольствие, она вошла в разогретый, украшенный искусной мозаикой малый тепидарий[16]. Здесь было не слишком горячо, самая жара ждала в калидарии [17], где воздух был такой напаренный, что едва вытерпишь.

В малом тепидарии никого не было. Видать, поздно Нина пришла. Все уже намылись, отдыхают теперь да беседуют. Она села на мраморную скамью. Разглядывая мозаику в виде купающейся с морскими чудищами обнаженной девы, вспомнила опять про Дарию, вздохнула.

Муж Аглаи, пьяница и буян, продал дочь в лупанарий Аристы. Та красивую девочку в служанки по младости лет взяла. А когда Дария Нине бежать из лупанария помогла[18], так Ариста то ли Нине насолить решила, то ли еще какую злобную каверзу придумала. Но не дала аптекарше выкупить девочку. Не смогла Нина отблагодарить за помощь Дарию. Аглае Нина помогала, чем могла, да все одно себя винила, что не спасла девицу от греха.

Раздраженно отвернувшись от безмятежной красавицы на стене, Нина размотала ткань, отложила в сторону. Осторожно ступая босыми ногами по нагретому каменному полу, набрала в чистую бадейку теплой воды. Растирая себя жесткой холстиной с мыльным отваром, смывая накопившуюся усталость, все не прекращала думать о несчастном, который дух испустил.

Шел он от гавани, мимо таверны. Или из таверны, кто знает? Однако прибыл в город недавно. Туника хорошего льна, с вышивкой по вороту, значит, не беден. Но грязная, пропотевшая. Видать, сразу с корабля к ней пошел, даже в баню после долгого плавания не успел. Надо бы с коммеркиариями в гавани поговорить – может, они его вспомнят.

Нина ополоснула волосы отваром крапивы, вылила воду из бадейки, поставила туда свои кувшинчики. Намазала тело оливковым маслом, настоянным на лаванде. После чего завернулась в ткань опять и, подхватив бадью, вышла в следующий зал.

В прохладном фригидарии[19] стоял шум, что в саду с канарейками. Тут и там группки полуобнаженных горожанок, кто в бассейне, кто на мраморных скамьях, обсуждали соседей, детей, мужей и мужниных матушек.

Нина направилась в сторону калидария. Проходя мимо знакомых, она здоровалась, склоняла голову.

Почти миновав бассейн в центре зала, Нина услышала, как кто-то окликнул ее по имени. Обернувшись, готовая улыбнуться, она увидела выходящую из воды Аристу. Вот уж сама Афродита, должно быть, в покрывало завернулась и ушла, пристыженная, – до того хороша была хозяйка лупанария. И не молода ведь уже, а тело богатое, упругое, как из белой кости выточено.

«При такой-то красе такая душа прогнившая», – подумала Нина. Но вслух ничего не сказала.

Ариста чуть повела головой, тотчас суетливо подбежала одна из сидящих неподалеку девушек, набросила на красавицу льняную тонкую ткань.

– Что же ты мимо проходишь, Нина? Не уважишь, не поздороваешься?

Капли воды блестели на гладкой коже, намокшие рыжие волосы стекали по плечам гладким шелком. Она едва придерживала пальцами покрывало, не стараясь прикрыться, а, казалось, наоборот, будто выставляя наготу напоказ.

– Доброго дня тебе, Ариста. Не ищи ссоры, где ее нет. Не признала я тебя. – Нина отвела взгляд, перехватила бадейку поудобнее.

– Давай-ка присядем, поговорим? Я ж за тобой посылать собиралась, а тут ты сама меня нашла. – Ариста плавно повела рукой в сторону пустой мраморной скамьи под статуей Деметры.

Нина, вздохнув, уселась на скамью. Ариста опустилась рядом, прикрыла плечи тканью, оставив грудь открытой.

– Говорят, в твоей аптеке убили кого?

– Вот ведь сплетни худые впереди ветра бегут да враньем обрастают. Не в аптеке убили, а на улице. Ко мне он умирающий уже добрался.